Неточные совпадения
Она видела теперь, что от места падения Вронского через круг бежал
офицер к беседке. Бетси махала ему платком.
Офицер принес известие, что ездок не убился, но
лошадь сломала себе спину.
Народ, доктор и фельдшер,
офицеры его полка, бежали к нему. К своему несчастию, он чувствовал, что был цел и невредим.
Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить ни с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей с головы фуражки, пошел прочь от гипподрома, сам не зная куда. Он чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
— Каким же образом, — возразил мой допросчик, — дворянин и
офицер один пощажен самозванцем, между тем как все его товарищи злодейски умерщвлены? Каким образом этот самый
офицер и дворянин дружески пирует с бунтовщиками, принимает от главного злодея подарки, шубу,
лошадь и полтину денег? Отчего произошла такая странная дружба и на чем она основана, если не на измене или по крайней мере на гнусном и преступном малодушии?
Я был глубоко оскорблен словами гвардейского
офицера и с жаром начал свое оправдание. Я рассказал, как началось мое знакомство с Пугачевым в степи, во время бурана; как при взятии Белогорской крепости он меня узнал и пощадил. Я сказал, что тулуп и
лошадь, правда, не посовестился я принять от самозванца; но что Белогорскую крепость защищал я противу злодея до последней крайности. Наконец я сослался и на моего генерала, который мог засвидетельствовать мое усердие во время бедственной оренбургской осады.
Из переулка, точно дым из трубы, быстро, одна за другою, выкатывались группы людей с иконами в руках, с портретом царя, царицы, наследника, затем выехал, расталкивая людей
лошадью, пугая взмахами плети, чернобородый
офицер конной полиции, закричал...
Рядом с пушкой лениво качался на рыжей
лошади, с белыми, как в чулках, ногами, оловянный
офицер, с бородкой, точно у царя Николая.
Посьет видел, как два всадника, возвращаясь из города в лагерь, проехали по земле, отведенной для прогулок англичанам, и как английский
офицер с «Спартана» поколотил их обоих палкой за это, так что один свалился с
лошади.
Если случится много проезжих, например возвращающихся с наших транспортов
офицеров, которые пришли морем из России,
лошади не выносят частой езды.
— Этого знать не могу-с, к
офицеру какому-то, кто-то их позвал оттудова и
лошадей прислали…
Офицеры различных полков толкались тут же; необыкновенно длинный кирасир, немецкого происхождения, хладнокровно спрашивал у хромого барышника: сколько он желает получить за сию рыжую
лошадь?
—
Лошадей, — сказал
офицер повелительным голосом.
— В ближний город, — отвечал француз, — оттуда отправляюсь к одному помещику, который нанял меня за глаза в учители. Я думал сегодня быть уже на месте, но господин смотритель, кажется, судил иначе. В этой земле трудно достать
лошадей, господин
офицер.
Однажды является к нему молодой
офицер покупать
лошадь; конь сильно ему приглянулся; кучер, видя это, набавил цену; они поторговались,
офицер согласился и взошел к Киреевскому.
Спешившиеся уланы сидели кучками около
лошадей, другие садились на коней;
офицеры расхаживали, с пренебрежением глядя на полицейских; плац-адъютанты приезжали с озабоченным видом, с желтым воротником и, ничего не сделавши, — уезжали.
Пожилых лет, небольшой ростом
офицер, с лицом, выражавшим много перенесенных забот, мелких нужд, страха перед начальством, встретил меня со всем радушием мертвящей скуки. Это был один из тех недальних, добродушных служак, тянувший лет двадцать пять свою лямку и затянувшийся, без рассуждений, без повышений, в том роде, как служат старые
лошади, полагая, вероятно, что так и надобно на рассвете надеть хомут и что-нибудь тащить.
Киреевский, получая деньги, справился в списке и заметил
офицеру, что
лошадь оценена в восемьсот рублей, а не в тысячу, что кучер, вероятно, ошибся.
Тут действует то же чувство, которое заставляло меня походом [На военной службе — до 1825 г.] сидеть на
лошади и вести ее в поводу, когда спешивала вся батарея, — чуть ли не я один это делал и нисколько не винил других
офицеров, которым не хотелось в жар, по глубокому песку проходить по нескольку верст.
Офицер, ехавший верхом, натянул поводья, остановился на секунду и обернулся вправо. Потом, повернув
лошадь в эту сторону и слегка согнувшись в седле, он заставил ее упругим движением перепрыгнуть через канаву и сдержанным галопом поскакал к
офицерам.
Их перегнал, оглушительно стуча по камням, другой экипаж. Быстро и сумбурно промелькнули в свете фонарей гнедые
лошади, скакавшие нестройным карьером, кучер, неистово вертевший над головой кнутом, и четыре
офицера, которые с криком и свистом качались на своих сиденьях.
Желонерный
офицер поручик Ковако, один из главных героев сегодняшнего дня, верхом на
лошади носился взад и вперед вдоль этой линии, выравнивая ее, скакал с бешеным криком, распустив поводья, с шапкой на затылке, весь мокрый и красный от старания.
Сзади него нестройной блестящей группой двигалась свита: около пятнадцати штабных
офицеров на прекрасных, выхоленных
лошадях.
По шоссе медленно ехал верхом
офицер в белых перчатках и в адъютантском мундире. Под ним была высокая длинная
лошадь золотистой масти с коротким, по-английски, хвостом. Она горячилась, нетерпеливо мотала крутой, собранной мундштуком шеей и часто перебирала тонкими ногами.
Офицеры вышли из строя и сплошным кольцом окружили корпусного командира. Он сидел на
лошади, сгорбившись, опустившись, по-видимому сильно утомленный, но его умные, прищуренные, опухшие глаза живо и насмешливо глядели сквозь золотые очки.
С первого взгляда надо глядеть умно на голову и потом всю
лошадь окидывать до хвоста, а не латошить, как
офицеры делают.
Лошади были жестокие, не то что нынешние какие-нибудь кавалерийские, что для
офицеров берут.
Чувство это в продолжение 3-месячного странствования по станциям, на которых почти везде надо было ждать и встречать едущих из Севастополя
офицеров, с ужасными рассказами, постоянно увеличивалось и наконец довело до того бедного
офицера, что из героя, готового на самые отчаянные предприятия, каким он воображал себя в П., в Дуванкòй он был жалким трусом и, съехавшись месяц тому назад с молодежью, едущей из корпуса, он старался ехать как можно тише, считая эти дни последними в своей жизни, на каждой станции разбирал кровать, погребец, составлял партию в преферанс, на жалобную книгу смотрел как на препровождение времени и радовался, когда
лошадей ему не давали.
Встречались носилки с ранеными, опять полковые повозки с турами; какой-то полк встретился на Корабельной; верховые проезжали мимо. Один из них был
офицер с казаком. Он ехал рысью, но увидав Володю, приостановил
лошадь около него, вгляделся ему в лицо, отвернулся и поехал прочь, ударив плетью по
лошади. «Один, один! всем всё равно, есть ли я, или нет меня на свете», подумал с ужасом бедный мальчик, и ему без шуток захотелось плакать.
— Так никому не давать
лошадей, коли нету!.. А зачем дал какому-то лакею с вещами? — кричал старший из двух
офицеров, с стаканом чая в руках и видимо избегая местоимения, но давая чувствовать, что очень легко и ты сказать смотрителю.
Немного далее большая площадь, на которой валяются какие-то огромные брусья, пушечные станки, спящие солдаты; стоят
лошади, повозки, зеленые орудия и ящики, пехотные кòзла; двигаются солдаты, матросы,
офицеры, женщины, дети, купцы; ездят телеги с сеном, с кулями и с бочками; кой-где проедет казак и
офицер верхом, генерал на дрожках.
Толпы солдат несли на носилках и вели под руки раненых. На улице было совершенно темно; только редко, редко где светились окна в гошпитале или у засидевшихся
офицеров. С бастионов доносился тот же грохот орудий и ружейной перепалки, и те же огни вспыхивали на черном небе. Изредка слышался топот
лошади проскакавшего ординарца, стон раненого, шаги и говор носильщиков или женский говор испуганных жителей, вышедших на крылечко посмотреть на канонаду.
Офицер этот заведывал обозом полка и продовольствием
лошадей.
В это время под окном, к крыльцу, подскакал ординарец
офицер с казаком и слез с
лошади.
— Я, батюшка, сам понимаю и всё знаю; да что станете делать! Вот дайте мне только (на лицах
офицеров выразилась надежда)… дайте только до конца месяца дожить — и меня здесь не будет. Лучше на Малахов курган пойду, чем здесь оставаться. Ей Богу! Пусть делают как хотят, когда такие распоряжения: на всей станции теперь ни одной повозки крепкой нет, и клочка сена уж третий день
лошади не видали.
— Не может быть, чтоб взяли! — сказал
офицер на
лошади.
Г-н Клюбер притворился, что вовсе не заметил ни отсутствия Санина, ни его объяснения с гг.
офицерами; он понукал кучера, запрягавшего
лошадей, и сильно гневался на его медлительность.
Я понравился хозяевам и быстро подружился со всеми, щеголяя цирковыми приемами, и начал объезжать неуков и вести разговоры с приезжавшими
офицерами, покупателями
лошадей.
Весьма естественно, что, при таком воззрении Людмилы, Ченцов, ловкий, отважный, бывший гусарский
офицер, превосходный верховой ездок на самых рьяных и злых
лошадях, почти вполне подошел к ее идеалу; а за этими качествами, какой он собственно был человек, Людмила нисколько не думала; да если бы и думать стала, так не много бы поняла.
[Ремонтеры —
офицеры, занимающиеся покупкой
лошадей для комплектования кавалерии.]
— Что, дружок, можешь в госпиталь так дойти али нет? Нет, уж лучше ему
лошадь запречь. Запречь сейчас
лошадь! — закричал он впопыхах унтер-офицеру.
Под всадником с чалмой был рыже-игреневый красавец конь с маленькой головой, прекрасными глазами; под
офицером была высокая щеголеватая карабахская
лошадь.
— Скажи, что я верный друг ему, никогда не забуду, — ответил он через переводчика и, несмотря на свою кривую ногу, только что дотронулся до стремени, как быстро и легко перенес свое тело на высокое седло и, оправив шашку, ощупав привычным движением пистолет, с тем особенным гордым, воинственным видом, с которым сидит горец на
лошади, поехал прочь от дома Ивана Матвеевича. Ханефи и Элдар также сели на
лошадей и, дружелюбно простившись с хозяевами и
офицерами, поехали рысью за своим мюршидом.
(Прим. автора.)] и братьев, понеслась в погоню с воплями и угрозами мести; дорогу угадали, и, конечно, не уйти бы нашим беглецам или по крайней мере не обошлось бы без кровавой схватки, — потому что солдат и
офицеров, принимавших горячее участие в деле, по дороге расставлено было много, — если бы позади бегущих не догадались разломать мост через глубокую, лесную, неприступную реку, затруднительная переправа через которую вплавь задержала преследователей часа на два; но со всем тем косная лодка, на которой переправлялся молодой Тимашев с своею Сальме через реку Белую под самою Уфою, — не достигла еще середины реки, как прискакал к берегу старик Тевкелев с сыновьями и с одною половиною верной своей дружины, потому что другая половина передушила на дороге
лошадей.
Голицын, узнав о такой дерзости чрез полковника Хорвата, преследовавшего Пугачева от самой Татищевой, усилил свое войско бывшими в Оренбурге пехотными отрядами и казаками; взяв для них последних
лошадей у своих
офицеров, немедленно пошел навстречу самозванцу и встретил его в Каргале.
«Образ багренья таков: в назначенный день и час являются на Урал атаман багренья (всякий раз назначаемый канцеляриею из штаб-офицеров) и все имеющие право багрить казаки, всякий в маленьких одиночных санках в одну
лошадь, с пешнею, лопатою и несколькими баграми, коих железные острия лежат на гужах хомута, у оглобли, а деревянные составные шесты, длиною в 3, 4, иногда в 12 сажен, тащатся по снегу.
Услыша от них о гвардейском
офицере, Пугачев тут же переменил
лошадь и, взяв в руки дротик, сам с четырьмя казаками поскакал за ним в погоню.
В Петербурге находили, что молодой
офицер прекрасно воспитан, то есть имеет восемь
лошадей, не меньшее число людей, двух поваров и проч.
Офицеры слезли с
лошадей, начали стучаться, и через несколько минут вышел на улицу старик в изорванной фризовой шинели.
— Здравствуй, Дюран! — сказал кто-то на французском языке позади Зарецкого. — Ну что, доволен ли ты своей
лошадью? — продолжал тот же голос, и так близко, что Зарецкой оглянулся и увидел подле себя кавалерийского
офицера, который, отступя шаг назад, вскричал с удивлением: — Ах, боже мой! я ошибся… извините!.. я принял вас за моего приятеля… но неужели он продал вам свою
лошадь?.. Да! Это точно она!.. Позвольте спросить, дорого ли вы за нее заплатили?
— Ну что, Миронов, — спросил
офицер, подойдя к казаку, который спрыгнул с
лошади. — Неприятель точно потянулся по Калужской дороге?
Проводник ударил по
лошадям, мы выехали из ворот, и вслед за нами пронесся громкий хохот. «Ах, черт возьми! Негодяй! осмеять таким позорным образом, одурачить русского
офицера!» Вся кровь во мне кипела; но свежий ветерок расхолодил в несколько минут этот внутренний жар, и я спросил проводника: нет ли поблизости другой господской мызы? Он отвечал мне, что с полмили от большой дороги живет богатый пан Селява.