Неточные совпадения
— Долго рассказывать… А отчасти моя идея именно в том, чтоб оставили меня в
покое. Пока у меня есть два рубля, я хочу жить один, ни от кого не зависеть (не беспокойтесь, я знаю возражения) и ничего не делать, — даже для того великого будущего человечества, работать на которого приглашали господина Крафта.
Личная свобода, то есть моя собственная-с, на первом плане, а дальше знать ничего не хочу.
И после всего этого великий иконоборец испугался освобожденной личности человека, потому что, освободив ее отвлеченно, он впал снова в метафизику, придал ей небывалую волю, не сладил с нею и повел на заклание богу бесчеловечному, холодному богу справедливости, богу равновесия, тишины,
покоя, богу браминов, ищущих потерять все
личное и распуститься, опочить в бесконечном мире ничтожества.
Во-первых — абсолютный
покой, во-вторых — вопрос моей
личной хронологии.
Должно быть, вся молодежь табуна приняла за
личное оскорбление дерзость, которую позволил себе пегий мерин в отношении лысой кобылки, и весь остальной день ему решительно не давали кормиться и ни на минуту не давали
покоя, так что табунщик несколько раз унимал их и не мог понять, что с ними сделалось.
И в самом деле, под утро он уже смеялся над своею нервностью и называл себя бабой, но для него уже было ясно, что
покой потерян, вероятно, навсегда и что в двухэтажном нештукатуренном доме счастье для него уже невозможно. Он догадывался, что иллюзия иссякла и уже начиналась новая, нервная, сознательная жизнь, которая не в ладу с
покоем и
личным счастьем.
Напротив, он потому-то и хлопочет о свободе родины, что в этом видит свое
личное спокойствие, счастье всей своей жизни; он бы оставил в
покое порабощенную родину, если б только мог найти удовлетворение себе в чем-нибудь другом.
В Кракове начальствовал полковник Штакельберг, преемник Суворова по командованию Суздальским полком. Он был храбрый офицер, но слабохарактерный, больной и любящий
покой человек. Александр Васильевич был очень недоволен, что его детище досталось лицу, которое, кроме
личной храбрости, не имело с ним, Суворовым, ничего общего.
Театр был связан коридором с внутренними
покоями дворца, и государыня почти каждый вечер приходила прямо в свою ложу и
личным своим присутствием поощряла старания русских артистов.
Он привлек на свою сторону герцога Антона, которого оскорбляло первенство по одному имени, и графа Линара, который не довольствовался первенством в
покоях правительницы. В пользу ему послужило
личное отвращение Анны Леопольдовны к первому министру, который надоедал ей скучными делами и угнетал её своим могуществом.
Его разбитое существование поддерживала мысль, что Ирена кем-нибудь увлечется и согласится на окончательный разрыв. Он возлагал надежду на поездку в Варшаву, он не отказывал ей в деньгах, даже сокращая
личные расходы. Он думал, что она там, среди своих соотечественников, встретится с кем-нибудь, кто заставит ее забыть о нем, оставит его в
покое. Он готов был ее обеспечить половиной своего состояния… Он даже сказал ей это.