Неточные совпадения
— Я вижу по укоризне глаз ваших, что еще мало
лил на затылок холодной
воды.
— Летика, — сказал Грэй, присматриваясь к его красным глазам, — я ожидал тебя не позже утра.
Лил ли ты на затылок холодную
воду?
Что он не ведает святыни,
Что он не помнит благостыни,
Что он не любит ничего,
Что кровь готов он
лить, как
воду,
Что презирает он свободу,
Что нет отчизны для него.
Небо млело избытком жара, и по вечерам носились в нем, в виде пыли, какие-то атомы, помрачавшие немного огнистые зори, как будто семена и зародыши жаркой производительной силы, которую так обильно
лили здесь на землю и
воду солнечные лучи.
Днем облитые ослепительным солнечным блеском
воды сверкают, как растопленное серебро; лучи снопами отвесно и неотразимо падают на все — на скалы, на вершины пальм, на палубы кораблей и, преломляясь,
льют каскады огня и блеска по сторонам.
В
воду можно бросать немного огня — только один уголек, но нельзя
воду лить в огонь; также нельзя в
воду бросать большую головешку, иначе рассердятся огонь и
вода.
Чем выше мы поднимались, тем больше иссякали ручьи и наконец пропали совсем. Однако глухой шум под камнями указывал, что источники эти еще богаты
водой. Мало-помалу шум этот тоже начинал стихать. Слышно было, как под землей бежала
вода маленькими струйками, точно ее
лили из чайника, потом струйки эти превратились в капли, и затем все стихло.
Канцлер лукаво улыбался, а потом сам задремал; дождь стал накрапывать, я покрылся пальто, стал было засыпать… потом проснулся от прикосновения холодной
воды… дождь
лил, как из ведра, черные тучи словно высекали огонь из скалистых вершин, дальние раскаты грома пересыпались по горам.
То же самое, что в решето
воду лей.
Тихо вошел он, не скрыпнувши дверью, поставил на стол, закрытый скатертью, горшок и стал бросать длинными руками своими какие-то неведомые травы; взял кухоль, выделанный из какого-то чудного дерева, почерпнул им
воды и стал
лить, шевеля губами и творя какие-то заклинания.
В твоей груди, моя Россия,
Есть также тихий, светлый ключ;
Он также
воды льет живые,
Сокрыт, безвестен и могуч.
Косой дождь, гонимый сильным ветром,
лил как из ведра; с фризовой спины Василья текли потоки в лужу мутной
воды, образовавшуюся на фартуке. Сначала сбитая катышками пыль превратилась в жидкую грязь, которую месили колеса, толчки стали меньше, и по глинистым колеям потекли мутные ручьи. Молния светила шире и бледнее, и раскаты грома уже были не так поразительны за равномерным шумом дождя.
— «
Лейте в трубу
воду, сажа у меня в трубе горит!» Те сейчас же ухнули ведра два туда…
Я — как машина, пущенная на слишком большое число оборотов; подшипники накалились, еще минута — закапает расплавленный металл, и все — в ничто. Скорее — холодной
воды, логики. Я
лью ведрами, но логика шипит на горячих подшипниках и расплывается в воздухе неуловимым белым паром.
Жизнь мою можно уподобить петербургскому климату: сегодня оттепель, с крыш капель
льет, на улицах почти полая
вода, а завтра двадцатиградусный мороз гвоздит…
Дождь
лил как из ведра, тротуары были полны
водой, ветер выл как бешеный и вместе с потоками дождя проникал за воротник пальто.
Охотно таскают
воду из холодного колодца, дают юнкерам вволю напиться;
льют и плескают
воду им на руки, обмыть горячие лица и грязные физиономии.
Друзья замерли на месте. Я вскоре вернулся, и мы вышли на улицу. Ливень
лил стеной. Мы брели по тротуарам по колено в
воде, а с середины улиц неслись бурные потоки.
Хаджи-Мурат засучил рукава бешмета на мускулистых, белых выше кистей руках и подставил их под струю холодной прозрачной
воды, которую
лил из кумгана Садо.
Теперь помешанным не
льют на голову холодную
воду и не надевают на них горячечных рубах; их содержат по-человечески и даже, как пишут в газетах, устраивают для них спектакли и балы.
Аким действительно корчился от стужи, но только не на печи Кондратия, а в собственной сермяге, насквозь пропитанной дождем;
вода лила с него, как из желоба. Он дрожал всем телом и едва стоял на ногах.
Мальчик из магазина бежит с медным чайником в руках,
льёт холодную
воду, обрызгивая ею ноги встречных, крышка чайника весело гремит.
Как вы смели трогать-то ее своими грязными лапами! Она, как есть, голубка; а вы мало чем лучше дьяволов. Вот она, шутка-то! И я-то, дурак, тешить вас взялся! Пора мне знать, что у вас ни одной шутки без обиды не обходится. Первое ваше удовольствие — бедных да беззащитных обижать. (Приносят
воды, он
льет ей несколько капель на голову). Уж эта ли девушка не обижена, а тут вы еще. Дома ее заели совсем; вырвалась она кой-как...
Пока люди седлают, а я ему умываться подаю, а он все велит себе
воду с ледком на голову
лить, а сам все ее ловит горстьми; глотает, и сам молитву «Живый в помощи» читает — молится, а вид у него совершенно потерянный.
Наконец, когда уж мне вылили на голову целое ведро холодной
воды (я помню, я все кричал:
лей!
лей!) — только тогда я понял, что я — я.
Ни в чем не повинную Марью Степановну убили и растерзали в кабинете, камеру, где потух луч, разнесли в клочья, в клочья разнесли террарии, перебив и истоптав обезумевших лягушек, раздробили стеклянные столы, раздробили рефлекторы, а через час институт пылал, возле него валялись трупы, оцепленные шеренгою вооруженных электрическими револьверами, и пожарные автомобили, насасывая
воду из кранов,
лили струи во все окна, из которых, гудя, длинно выбивалось пламя.
Целыми днями и ночами
лил дождь, и капли неумолчно стучали по крыше, и хлестала под окном
вода, стекая по желобу в кадку. На дворе была слякоть, туман, черная мгла, в которой тусклыми, расплывчатыми пятнами светились окна фельдшерского домика и керосиновый фонарь у ворот.
Ночь на 12 августа была особенно неприветлива: дождь
лил как из ведра, ветер со стоном и воем метался по улице, завывал в трубе и рвал с петель ставни у окон; где-то скрипели доски, выла мокрая собака, и глухо шумела
вода в пруде, разбивая о каменистый берег ряды мутных пенившихся волн.
Она опять отвернулась от меня, добыла из-под лавки корыто, взяла ковш с
водой, щепочку и давай в корыто
воду лить да щепочку по
воде пущать…
Они
льют мне на голову холодную
воду!
Знаем мы тебя: опять будешь
лить холодную
воду мне на голову».
Иоаким зрит в верхние палаты; баба святую Богородицу омывает в купели до пояса: посторонь девица
льет из сосуда
воду в купель.
Через полминуты мне
льют в рот
воду, водку и еще что-то. Потом все исчезает.
Льет та река свои мутно-желтые
воды в синее лоно матушки Волги…
«Сидя на берегу речки у самого мельничного омута, — рассказывала Измарагда, — колдунья в
воду пустые горшки грузила; оттого сряду пять недель дожди
лили неуёмные, сиверки дули холодные и в тот год весь хлеб пропал — не воротили на семена…» А еще однажды при Тане же приходила в келарню из обители Рассохиных вечно растрепанная, вечно дрожащая, с камилавкой на боку, мать Меропея…
Была раз гроза сильная, и дождь час целый как из ведра
лил. И помутились все речки, где брод был, там на три аршина
вода пошла, камни ворочает. Повсюду ручьи текут, гул стоит по горам. Вот как прошла гроза, везде по деревне ручьи бегут. Жилин выпросил у хозяина ножик, вырезал валик, дощечки, колесо оперил, а к колесу на двух концах кукол приделал.
Слух пройдет обо мне от Белых
вод до Чёрных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея
льет Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчётных,
Как из безвестности я тем известен стал...
Если в ту же баню нетопленную принесешь горячие кирпичи и станешь
лить на них
воду, — выльешь шайку — она разойдется, и не будет видно, — воздух всосет ее в себя. Но если станешь
лить другую шайку,
вода потечет каплями. Лишняя
вода стечет каплями, и холодный воздух только будет держать одну шайку. В той же бане воздух, когда был горяч, впитал ушат, а когда холоден, может впитать только шайку.
Адская боль в плече возвращает меня к действительности. Старичок-доктор, друг и приятель отца, наклоняется надо мной и
льет мне на руку студеную струю ключевой
воды.
Ай вы, девушки, девицы,
Вы, духовные сестрицы,
Когда Богом занялись,
Служить ему задались —
Вы служите, не робейте,
Живу
воду сами пейте,
На землю ее не
лейте,
Не извольте унывать,
А на Бога уповать,
Рая в нем ожидать.
Но в потолке ее еще оставался круглый прорез, через который во время оно из соответствующей комнаты верхнего этажа
лили на больного с высоты
воду.
Тихо дремлет ночь немая,
Месяц свет лучистый
льет,
A русалка молодая
Косы чешет и поет:
«Мы живем на дне, глубоко
Под студеной волной,
И выходим из потока
Поздно, поздно в час ночной!
Там, где лилии сверкают
Изумрудом их стеблей,
Там русалки выплывают
В пляске радостной своей.
Тихо, тихо плещут
воды,
Всюду сон, покой и тишь…
Мы заводим хороводы
Там, где шепчется камыш…
Там, где...
Пришли Сергей и Шеметов. С обоих
вода лила ручьями, на сапогах налипли кучи грязи, оба были злы. Сергей сказал...
На наших
водах вдруг стряслась такая денежная паника, что за русские сторублевки менялы не давали ничего,хотя наш курс стоял тогда очень высоко: в Берлине давали на рубль три талера, а в Париже все время, пока я там жил, 350–360 франков за сто
лей.
Лечился я и у докторов, и к профессорам в Казань ездил, и грязями разными лечился, и
воды лил, и чего только я не перепробовал!
— На дорогу! Увязнешь на дороге, гораздо топко. Дожди-то какие
лили! Погляди на Шелонь, — видишь, вздулась.
Вода в ней свежая, чистая, что серебрина, а нынче вон как потемнела, — всю
воду с болот взяла… «Не боюсь!» — повторил он, помолчав. — Уж так-то боюсь, ажио вспотел!
Каждый из нас должен прочесть кусок прозы и стихи, как нас учил эти четыре месяца «маэстро». Мы волнуемся, каждый по-своему. Я вся дрожу мелкой дрожью. Маруся Алсуфьева шепчет все молитвы, какие только знает наизусть. Ксения Шепталова пьет из китайского флакончика валерьяновые капли, разведенные в
воде.
Лили Тоберг плачет. Ольга то крестит себе «подложечку», то хватает и жмет мои пальцы холодною как лед рукою. Саня Орлова верна себе: стиснула побелевшие губы, нахмурила брови, насупилась и молчит.
С сестрой Антонина Сергеевна никогда не имела общей жизни. Детство они провели врозь — Лидию. отдали в тот институт, где теперь
Лили, замуж она выходила, когда Гаярин засел в деревне; ее первого мужа сестра даже никогда не видала. И второй ее брак состоялся вдали от них. Она почти не расставалась с Петербургом, ездила только за границу, на
воды, и в Биарриц, да в Париж, исключительно для туалетов.
— С тех пор, как московские тираны выволокли его из родных стен и принудили постричься в Муроме; напрасно я старалась подкупить стражу,
лила золото, как
воду, они не выпустили его из заключения и доныне, не дозволили иметь при себе моих сокровищ для продовольствия в иноческой жизни… Но к чему клонится твой вопрос? Нет ли о нем какой весточки? — с трепетным волнением проговорила она.
Тротуар был очень скользкий, покрытый грязным льдом. Каретные извощики
льют на него
воду. Это я помню. Я сказала Домбровичу: перейдемте улицу. Это было против какой-то больницы. На углу у меня опять закружилась голова. Если б Домбрович меня не обхватил за талию, я бы упала. Как отвратительно, когда голова совсем замирает…