Неточные совпадения
Однако он прежде всего погрузил на дно чемодана весь свой
литературный материал, потом в особый ящик поместил эскизы карандашом и кистью пейзажей, портретов и т. п., захватил краски, кисти, палитру, чтобы устроить в деревне небольшую мастерскую, на случай если роман не
пойдет на лад.
Но объяснить, кого я встретил, так, заранее, когда никто ничего не знает, будет
пошло; даже, я думаю, и тон этот пошл: дав себе слово уклоняться от
литературных красот, я с первой строки впадаю в эти красоты.
—
Литературное воровство! — вскричал Иван, переходя вдруг в какой-то восторг, — это ты украл из моей поэмы! Спасибо, однако. Вставай, Алеша,
идем, пора и мне и тебе.
Тяжба тянулась долго, со всякими подходами, жалобами, отзывами и доносами. Вся
слава ябедника
шла прахом. Одолеть капитана стало задачей его жизни, но капитан стоял, как скала, отвечая на патетические ябеды язвительными отзывами, все расширявшими его
литературную известность. Когда капитан читал свои произведения, слушатели хлопали себя по коленкам и громко хохотали, завидуя такому необыкновенному «дару слова», а Банькевич изводился от зависти.
Едва ли самая злая газетная полемика так волнует теперь
литературных противников, как волновала и самих участников, и местное общественное мнение эта борьба капитана с злым ябедником,
слава которого колебалась, как иная
литературная репутация под ударами новой критики.
Я замечаю, что Наташа в последнее время стала страшно ревнива к моим
литературным успехам, к моей
славе. Она перечитывает все, что я в последний год напечатал, поминутно расспрашивает о дальнейших планах моих, интересуется каждой критикой, на меня написанной, сердится на иные и непременно хочет, чтоб я высоко поставил себя в литературе. Желания ее выражаются до того сильно и настойчиво, что я даже удивляюсь теперешнему ее направлению.
Вообще все приезжие оставались необыкновенно довольны этими завтраками и следовавшими за ними обедами,
слава о которых попадала даже в столичную прессу, благодаря услужливости разных
литературных прощелыг.
В этот вечер он не
пошел в собрание, а достал из ящика толстую разлинованную тетрадь, исписанную мелким неровным почерком, и писал до глубокой ночи. Это была третья, по счету, сочиняемая Ромашовым повесть, под заглавием: «Последний роковой дебют». Подпоручик сам стыдился своих
литературных занятий и никому в мире ни за что не признался бы в них.
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле
литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его
славы осветить себя.
— Ну, теперь
идите в роту и, кстати, возьмите с собою ваш журнальчик. Нельзя сказать, чтобы очень уж плохо было написано. Мне моя тетушка первая указала на этот номер «Досугов», который случайно купила. Псевдоним ваш оказался чрезвычайно прозрачным, а кроме того, третьего дня вечером я проходил по роте и отлично слышал галдеж о вашем
литературном успехе. А теперь, юнкер, — он скомандовал, как на учении: — На место. Бегом ма-а-арш.
Так и
пошел номер за номером… В объявлении стояли имена заведующих отделами: финансовым, экономическим, земским и крестьянским — Г.П. Сазонов,
литературным и политическим — А.В. Амфитеатров, научным — профессор П.И. Ковалевский и д-р И.Л. Янушкевич, музыкальным — И.Ф. Соловьев и Я.А. Рубинштейн, иностранным — Л.Ю. Гольштейн, театральным — Ю.Д. Беляев, московским — В.А. Гиляровский, провинциальным — фельетонист В.М. Дорошевич и общественным — А.В. Амфитеатров.
Чтобы развлечь его, а вместе для подновления
славы, она свозила его тогда в Москву, где у ней было несколько изящных
литературных и ученых знакомств; но оказалось, что и Москва неудовлетворительна.
Я тебе, впрочем, верно опять скоро буду писать, потому что я из лица этой почтенной почтмейстерши задумал сделать
литературный очерк и через тебя
пошлю его, чтобы напечатать в самом лучшем журнале.
— Генерал Постельников, именем которого мы решились действовать, совсем об этом не знает. Да-с: он нас сюда не
посылал, это мы сами, потому что, встретив в списках фамилию вашего дядюшки и зная, что ваша семья такая
литературная…
— А так, — прославьтесь на каком-нибудь поприще: ученом, что ли, служебном,
литературном, что и я, грешный, хотел сделать после своей несчастной любви, но чего, конечно, не сделал: пусть княгиня, слыша о вашей
славе, мучится, страдает, что какого человека она разлюбила и не сумела сберечь его для себя: это месть еще человеческая; но ведь ваша братья мужья обыкновенно в этих случаях вызывают своих соперников на дуэль, чтобы убить их, то есть как-то физически стараются их уничтожить!
Литературное дело
идет заведенным издревле порядком к наибыстрейшему наполнению антрепренерских карманов, а писатель-труженик, писатель, полагающий свою жизнь в
литературное дело, рискует, оставаясь при убеждении, что печать свободна, в одно прекрасное утро очутиться на мостовой…
Мы с Александром Панаевым продолжали усердно заниматься своими
литературными упражнениями и посещениями театра, а когда наступила весна, — собиранием бабочек. К стыду моему, должен я признаться, что, кроме любимых предметов, мое ученье
шло довольно слабо и что я сильно и много развлекался.
Но и после того как этот бедный юноша, бесплодно потратив здесь лучшие годы своей жизни, был осужден на вечное отсюда изгнание и ни у народной, ни у государственной России не осталось ничего, в чем бы она хотела считаться с отвергнутым ею искреннейшим социалистом и демократом, известная петербургская
литературная партия еще не хотела покончить с ним своих счетов. Самый арест его считали или по крайней мере выдавали за подвох и после высылки его предсказывали «второе его пришествие во
славе его»…
Вошла в моду мифология:
пошли литературные толки о классических и славянских божествах,
пошли статейки о значенье кочерги и истории ухвата.
Лодка ровно
шла против течения, тихо двигались берега, вокруг было упоительно хорошо: светло, тихо, душисто. Полканов смотрел в лицо Вареньки, обращённое к широкогрудому гребцу, а он, мерно разбивая вёслами гладь реки, говорил о своих
литературных вкусах, довольный тем, что его охотно слушает учёный барин. В глазах Маши, следивших за ним из-под опущенных ресниц, светились любовь и гордость.
Не жизнь
идет по
литературным теориям, а литература изменяется сообразно с направлением жизни; по крайней мере так было до сих пор не только у нас, а повсюду.
В периоде послепетровском
литературное развитие, не отступая от своего главного хода,
идет гораздо быстрее, чем прежде, хоть не до такой степени быстро, как полагает г. Милюков.
Наоборот не бывает; а если иногда и кажется, будто жизнь
пошла по
литературным убеждениям, то это иллюзия, зависящая от того, что в литературе мы часто в первый раз замечаем то движение, которое, неприметно для нас, давно уже совершалось в обществе.
Он
пошел по другой дороге и в своей недолгой
литературной деятельности выразил такое умозаключение: «Вы боитесь изображать просто природу и жизнь, чтобы не нарушить требований искусства; но у древних вы признаете соблюдение правил искусства, смотрите же, я буду вам изображать жизнь и природу на манер древних.
Вы себя черните да бьете при содействии какого-нибудь
литературного лгунищи, а наши провинциалы читают да думают: «Эва мы, братцы, в гору
пошли!» И вот, которые пошельмоватее, поначитавшись, как вы там сами собою тяготитесь и ждете от нас, провинциалов, обновления, — снаряжаются и едут в Петербург, чтобы уделить вам нечто от нашей деловитости, от наших «здравых и крепких национальных идей».
Чистые, возвышенные стремления общественных и
литературных деятелей казались так мощны, быстры и кипучи, что они должны были
идти вперед неудержимо, разрушая все преграды, поставляемые невежестом, смывая все нечистоты, произведенные в русской жизни силою эгоизма, корысти и лени общественной.
Судя по знаменитому стиху «Кому венец? мечу иль крику?» [Строка из стихотворения Пушкина «Бородинская годовщина» (1831).], предполагали, не без основания, что Пушкин решительно] не признавал силы
литературного убеждения; между тем напечатанные ныне статьи его [о Радищеве,] о мнении. г. Лобанова [Речь
идет о статье Пушкина «Мнение М. Е. Лобанова о духе словесности как иностранной, так и отечественной» (впервые опубликована в «Современнике», 1836, кн.
4)
Слава есть яркая заплата на ветхом рубище певца,
литературная же известность мыслима только в тех странах, где за уразумением слова «литератор» не лезут в «Словарь 30 000 иностранных слов».
Опять — несколько шагов назад, но тот эмигрант, о котором сейчас
пойдет речь, соединяет в своем лице несколько полос моей жизни и столько же периодов русского
литературного и общественного движения. Он так и умер эмигрантом, хотя никогда не был ни опасным бунтарем, ни вожаком партии, ни ярым проповедником «разрывных» идей или издателем журнала с громкой репутацией.
Репутация «бойкого пера» утвердилась за мною. Но в округ наших сочинений уже не
посылали. Не было, когда мы кончали, и тех «
литературных бесед», какие происходили прежде. Одну из таких бесед я описал в моем романе с известной долей вымысла по лицам и подробностям.
Мои долговые дела находились все в том же status quo. Что можно было, я уплачивал из моего гонорара, но ликвидация по моему имению затягивалась и кончилась, как я говорил выше, тем, что вся моя земля
пошла за бесценок и сверх уплаты залога выручилось всего каких-то три-четыре тысячи. Рассчитывать на прочную
литературную работу в газетах (даже и на такую, как за границей) я не мог. Во мне засела слишком сильно любовь к писательскому делу, хотя оно же так жестоко и"подсидело меня"в матерьяльном смысле.
Закрытие университета подняло сочувствие к нему всего города. На Невском в залах Думы открылись целые курсы с самыми популярными профессорами. Начались, тогда еще совсем внове, и
литературные вечера в публичных залах. В зале Пассажа, где и раньше уже состоялся знаменитый диспут Погодина с Костомаровым, читались лекции; а потом
пошло увлечение любительскими спектаклями, в которых и я принимал участие.
Я
пошел в библиотеку нашего Научно-литературного общества. Порфиров, схватившись за голову и наклонясь над столом, рыдал. Остальные все стояли, — бледные, растерянные и подавленные.
Был счастливый хмель крупного
литературного успеха. Многие журналы и газеты отметили повесть заметками и целыми статьями. «Русские ведомости» писали о ней в специальном фельетоне, А. М. Скабичевский в «Новостях» поместил подробную статью. Но самый лестный, самый восторженный из всех отзывов появился — в «Русской мысли». Я отыскал редакционный бланк «Русской мысли» с извещением об отказе напечатать мою повесть и
послал его редактору журнала В. М. Лаврову, приписав под текстом отказа приблизительно следующее...
И у того и у другого были несколько разные
литературные дарования; но они одинаково были проникнуты верой в правду своих творческих приемов, одинаково приучили себя к тщательной отделке, одинаково смело
шли навстречу всякому реальному изображению, как бы оно ни казалось стыдливым и трусливым буржуа скандальным и возмутительным.
Толстой настаивал на своем решении. Осенью он
послал ей в Москву письмо с отказом от прав на свои
литературные произведения и просил ее напечатать письмо в газетах. Софья Андреевна отказалась. Толстой напечатал сам. Этот отказ от собственности на произведения, напечатанные после 1881 года, был единственной победой, которую Толстой сумел одержать в борьбе с женой.
Нынче, батенька, двенадцатилетняя девчонка норовит уже иметь любовника, и все эти любительские спектакли и
литературные вечера придуманы для того только, чтобы легче было подцепить богатого кулака и
пойти к нему на содержание…
Но в нем нет яркого подъема духа, хотя он ни на что еще не жаловался. Дела его
идут хорошо. У него есть частная
литературная работа, и он очень доволен тем, что"просуществует"на свой счет всю зиму и внесет за себя, за второе полугодие, из собственных денег.
Литературные опыты Александра Васильевича написаны в любимой форме того времени, именно в виде разговоров в царстве мертвых. Беседуют Кортец с Монтесумой и Александр Македонский с Геростатом. Монтесума доказывает Кортецу, что благость и милосердие необходимы героям. Во втором разговоре автор, сопоставляя подвиги Александра с поступком Герострата, старается показать разницу между истинною любовью к
славе и тщеславной жаждой известности.
С огромным усилием собрал я для этих сирот двести рублей. После смерти А. И. Пальма я собрал и передал в
литературный фонд с лишком две тысячи рублей, но это было легче сделать, чем в прежнее время собрать две сотни. Зато дамы даром дали совет поместить ребенка «на молоко» к почтамтским сторожам, а матери
идти служить в прачки или в горничные.
Через месяц Праша пришла звать меня к себе на новоселье. Я
пошел с другим моим
литературным товарищем, теперь уже умершим (из всей нашей тогдашней компании теперь в живых остается только трое: Тимирязев, Всев. Крестовский и я). Праша устроилась хорошо: у нее была одна действительно очень большая комната с плитяным полом, а за ней еще маленькая комната, в которой у нее стояла ее кровать и деревянная колыбелька писательского сына.