Неточные совпадения
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них, положил их
на голову себе близко ко
лбу и, придерживая рукой, припал
на колено. Пятеро мужиков, подняв с земли небольшой колокол, накрыли им голову кузнеца так, что края
легли ему
на шапки и
на плечи, куда баба положила свернутый передник. Кузнец закачался, отрывая колено от земли, встал и тихо, широкими шагами пошел ко входу
на колокольню, пятеро мужиков провожали его, идя попарно.
Поцеловав его в
лоб, она исчезла, и, хотя это вышло у нее как-то внезапно, Самгин был доволен, что она ушла. Он закурил папиросу и погасил огонь;
на пол
легла мутная полоса света от фонаря и темный крест рамы; вещи сомкнулись; в комнате стало тесней, теплей. За окном влажно вздыхал ветер, падал густой снег, город был не слышен, точно глубокой ночью.
Он горячо благодарил судьбу, если в этой неведомой области удавалось ему заблаговременно различить нарумяненную ложь от бледной истины; уже не сетовал, когда от искусно прикрытого цветами обмана он оступался, а не падал, если только лихорадочно и усиленно билось сердце, и рад-радехонек был, если не обливалось оно кровью, если не выступал холодный пот
на лбу и потом не
ложилась надолго длинная тень
на его жизнь.
На лбу у ней в эти минуты
ложилась резкая линия — намек
на будущую морщину. Она грустно улыбалась, глядя
на себя в зеркало. Иногда подходила к столу, где лежало нераспечатанное письмо
на синей бумаге, бралась за ключ и с ужасом отходила прочь.
Он выслушивал слова губернатора, бросая
на него с полу почтительный и, как выстрел, пронзительный взгляд, потом приподнимал голову, переводил нам и опять
ложился лбом на пол.
Палач стоит сбоку и бьет так, что плеть
ложится поперек тела. После каждых пяти ударов он медленно переходит
на другую сторону и дает отдохнуть полминуты. У Прохорова волосы прилипли ко
лбу, шея надулась; уже после 5-10 ударов тело, покрытое рубцами еще от прежних плетей, побагровело, посинело; кожица лопается
на нем от каждого удара.
Получив взаимные благословения, супруги напутствовали друг друга и взаимным поцелуем, причем отец протопоп целовал свою низенькую жену в
лоб, а она его в сердце; затем они расставались: протопоп уходил в свою гостиную и вскоре
ложился. Точно так же пришел он в свою комнату и сегодня, но не
лег в постель, а долго ходил по комнате, наконец притворил и тихо запер
на крючок дверь в женину спальню.
Он отвёл её в свою горницу и, когда она
легла на постель, заведя глаза под
лоб, уныло отошёл от неё, отодвинутый знакомым ему, солоноватым тёплым запахом, — так пахло от избитого Савки.
Не зажигая огня в своей комнате, Климков бесшумно разделся, нащупал в темноте постель,
лёг и плотно закутался в сырую, холодную простыню. Ему хотелось не видеть ничего, не слышать, хотелось сжаться в маленький, незаметный комок. В памяти звучали гнусавые слова Саши. Евсею казалось, что он слышит его запах, видит красный венец
на жёлтой коже
лба. И в самом деле, откуда-то сбоку, сквозь стену, до него доходили раздражённые крики...
Ученье кончилось тем, что незнакомец вытер со
лба пот и вышел, Федор Тимофеич брезгливо фыркнул,
лег на матрасик и закрыл глаза, Иван Иваныч направился к корытцу, а свинья была уведена старухой. Благодаря массе новых впечатлений день прошел для Каштанки незаметно, а вечером она со своим матрасиком была уже водворена в комнатке с грязными обоями и ночевала в обществе Федора Тимофеича и гуся.
И был уверен, что они смеются, а они не поняли: от усталости сознавали чуть ли не меньше, чем он сам. У Андрея Иваныча к тому же разболелась гниющая ранка
на ноге, про которую сперва и позабыл, — невыносимо становилось, лучше
лечь и умереть. И не поверили даже, когда чуть не
лбом стукнулись в сарайчик — каким-то чудом миновали дорогу и сзади, через отросток оврага, подошли к сторожке.
Марья Константиновна поцеловала Надежду Федоровну в
лоб, перекрестила ее и тихо вышла. Становилось уже темно, и Ольга в кухне зажгла огонь. Продолжая плакать, Надежда Федоровна пошла в спальню и
легла на постель. Ее стала бить сильная лихорадка. Лежа, она разделась, смяла платье к ногам и свернулась под одеялом клубочком. Ей хотелось пить, и некому было подать.
Около палисадника показалась Надежда Федоровна. Не замечая, что
на лавочке сидит Ачмианов, она прошла тенью мимо него, отворила калитку и, оставив ее отпертою, вошла в дом. У себя в комнате она зажгла свечу, быстро разделась, но не
легла в постель, а опустилась перед стулом
на колени, обняла его и припала к нему
лбом.
Вчера ночью интересная вещь произошла. Я собирался
ложиться спать, как вдруг у меня сделались боли в области желудка. Но какие! Холодный пот выступил у меня
на лбу. Все-таки наша медицина — сомнительная наука, должен заметить. Отчего у человека, у которого нет абсолютно никакого заболевания желудка или кишечника (аппенд., напр.), у которого прекрасная печень и почки, у которого кишечник функционирует совершенно нормально, могут ночью сделаться такие боли, что он станет кататься по постели?
В это время в дверях показался Мухоедов, он остановился и по близорукости сначала не узнал меня; он сильно изменился, похудел,
на лбу легло несколько мелких складок, и глаза смотрели с тревожным выражением. Узнав меня, он очень обрадовался, крепко пожал мою руку и, схватив сына
на руки, с каким-то торжеством проговорил...
Он явился только к вечеру — хмурый, взъерошенный, с резкими складками
на лбу и с каким-то туманом в голубых глазах. Не глядя
на меня, подошел к ларям, посмотрел, что мной сделано, и молча
лег на пол.
Коновалов слушал внимательно. Он сидел против меня, подперши щеку рукой, и его большие голубые глаза, широко раскрытые, задумчивые и умные, постепенно заволакивались как бы легким туманом,
на лбу всё резче
ложились складки, он, кажется, удерживал дыхание, весь поглощенный желанием понять мои речи.
— Ты чего молчишь, думаешь, я наврал? — спросил Коновалов, и в голосе его звучала тревога. Он сидел
на мешках с мукой, держа в одной руке стакан чаю, а другой медленно поглаживая бороду. Его голубые глаза смотрели
на меня пытливо и вопросительно, морщинки
на лбу легли резко…
Он слышал, как положили ему под голову подушку и одели чем-то теплым и как чья-то нежная рука
легла на горячий
лоб его.
Она долго сидела за столом, пытаясь предположить, что сделает Григорий? Пред ней стояла вымытая посуда;
на капитальную стену соседнего дома, против окон комнаты, заходящее солнце бросило красноватое пятно; отражённое белой стеной, оно проникло в комнату, и край стеклянной сахарницы, стоявшей пред Матрёной, блестел. Наморщив
лоб, она смотрела
на этот слабый отблеск, пока не утомились глаза. Тогда она, убрав посуду,
легла на кровать.
Слабый свет проникал через широкую щель вверху, где перегородка
на четверть не доходила до потолка, и светлым пятном
ложился на его высокий
лоб, под которым чернели глубокие глазные впадины.
Идут они с бритыми
лбами,
Шагают вперёд тяжело,
Угрюмые сдвинули брови,
На сердце раздумье
легло.
— Когда я лежала при смерти и страшные видения вставали в моей больной голове, иногда чья-то нежная, нежная рука
ложилась мне
на лоб, а чудесные знакомые глаза с такой нежностью и любовью смотрели мне прямо в душу.
И с этим Иосаф Платонович, дойдя до высшей степени раздражения, пошатнулся, упал в кресло и,
легши руками
на стол, заколотил ожесточенно
лбом о доску.
Кругом дышали, храпели и бормотали во сне люди. Комната медленно наполнялась удушливою, прелою вонью. Лампочка с надтреснутым стеклом тускло светила
на наклоненную голову Александры Михайловны. За последние месяцы, после смерти Андрея Ивановича, она сильно похудела и похорошела: исчезла распиравшая ее полнота,
на детски-чистый
лоб легла дума, лицо стало одухотворенным и серьезным.
На ее
лоб и глаза, глубоко сидевшие в впадинах,
легла тень от полей широкой «рубенсовской» шляпы с густым темно-гранатовым пером.
Горькая черта избороздила рот Луки Ивановича. Глаза его вспыхнули, в щеках пробилась краска; но это было всего одну минуту. Лицо опять осунулось, взгляд потух,
на лбу ж
легли две резкие линии; он что-то сообразил.
Вздрогнул и испуганно огляделся Пахомыч
на убогие стены своей сторожки. Холодный пот выступил
на его
лбу. Тяжело
легли на сердце роковые воспоминания.
Перед тем как
ложиться спать, я вышел в коридор, чтобы напиться воды. Когда я вернулся, мой сожитель стоял среди номера и испуганно глядел
на меня. Лицо его было бледно-серо, и
на лбу блестел пот.
Прощаться пришлось при народе, и прикосновение губ было легко, как паутина; но самый крепкий поцелуй не
ложится так неизгладимо
на лицо, как эта тончайшая паутинка любви: не забыть ее долгими годами, не забыть ее никогда. И вот еще чего нельзя забыть: розоватого шрамика
на лбу у Юрия Михайловича, около виска, — когда-то, маленький, играя, он ударился о железо, и с тех пор
на его чистом
лбу остался этот маленький, углубленный шрамик. И его не забыть никогда.
Старик тяжело вздохнул, встал, расправил полы халата, опустился
на колени и
лег к ногам Меженецкого, стукнувшись
лбом о грязные доски пола.