Неточные совпадения
— Ты не можешь понять. Я чувствую, что
лечу головой вниз
в какую-то
пропасть, но я не должна спасаться. И не могу.
Иногда же говорила так, как будто
летела в какую-то
пропасть: «все-де равно, что бы ни вышло, а я все-таки скажу…» Насчет знакомства своего с Федором Павловичем она резко заметила: «Всё пустяки, разве я виновата, что он ко мне привязался?» А потом через минуту прибавила: «Я во всем виновата, я смеялась над тем и другим — и над стариком, и над этим — и их обоих до того довела.
Приближалось время хода кеты, и потому
в море перед устьем Такемы держалось множество чаек. Уже несколько дней птицы эти
в одиночку
летели куда-то к югу. Потом они
пропали и вот теперь неожиданно появились снова, но уже стаями. Иногда чайки разом снимались с воды, перелетали через бар и опускались
в заводь реки. Я убил двух птиц. Это оказались тихоокеанские клуши.
Очнувшись, снял он со стены дедовскую нагайку и уже хотел было покропить ею спину бедного Петра, как откуда ни возьмись шестилетний брат Пидоркин, Ивась, прибежал и
в испуге схватил ручонками его за ноги, закричав: «Тятя, тятя! не бей Петруся!» Что прикажешь делать? у отца сердце не каменное: повесивши нагайку на стену, вывел он его потихоньку из хаты: «Если ты мне когда-нибудь покажешься
в хате или хоть только под окнами, то слушай, Петро: ей-богу,
пропадут черные усы, да и оселедец твой, вот уже он два раза обматывается около уха, не будь я Терентий Корж, если не распрощается с твоею макушей!» Сказавши это, дал он ему легонькою рукою стусана
в затылок, так что Петрусь, невзвидя земли,
полетел стремглав.
Зная хорошо, что значит даже простое слово Стабровского, Галактион ни на минуту не сомневался
в его исполнении. Он теперь
пропадал целыми неделями по деревням и глухим волостям, устраивая новые винные склады, заключая условия с крестьянскими обществами на открытие новых кабаков, проверяя сидельцев и т. д. Работы было по горло, и время
летело совершенно незаметно. Галактион сам увлекался своею работой и проявлял редкую энергию.
Болотный коростелек, как и болотная курица, питается разными насекомыми, шмарою, или водяным цветом, и семенами трав; так же тихо, низко, прямо и трудно
летит, и так же иногда очень далеко пересаживается; так же, или еще более, весь заплывает жиром во время осени, но остается позднее и
пропадает в конце сентября, когда морозы начнутся посильнее.
Ее начал серьезно
лечить Сверстов, объявивши Егору Егорычу и Сусанне, что старуха поражена нервным параличом и что у нее все более и более будет
пропадать связь между мозгом и языком, что уже и теперь довольно часто повторялось; так, желая сказать: «Дайте мне ложку!» — она говорила: «Дайте мне лошадь!» Муза с самого первого дня приезда
в Кузьмищево все посматривала на фортепьяно, стоявшее
в огромной зале и про которое Муза по воспоминаниям еще детства знала, что оно было превосходное, но играть на нем она не решалась, недоумевая, можно ли так скоро после смерти сестры заниматься музыкой.
— Часто мы видим, что люди не только впадают
в грех мысленный, но и преступления совершают — и всё через недостаток ума. Плоть искушает, а ума нет — вот и
летит человек
в пропасть. И сладенького-то хочется, и веселенького, и приятненького, а
в особенности ежели женский пол… как тут без ума уберечись! А коли ежели у меня есть ум, я взял канфарки или маслица; там потер,
в другом месте подсыпал — смотришь, искушение-то с меня как рукой сняло!
— Ну —
летит. Ничего. Тень от неё по земле стелется. Только человек ступит
в эту тень и —
пропал! А то обернётся лошадью, и если озеро по дороге ей — она его одним копытом всё на землю выплескивает…
Пролетка опять понеслась с прежней быстротой. Зарево становилось все сильнее. Длинные тени от лошадей перебегали с одной стороны дороги на другую. Временами Боброву начинало казаться, что он мчится по какому-то крутому косогору и вот-вот вместе с экипажем и лошадьми
полетит с отвесной кручи
в глубокую
пропасть. Он совершенно потерял способность опознаваться и никак не мог узнать места, по которому проезжал. Вдруг лошади стали.
— Я
пропал… знаю! Только — не от вашей силы… а от своей слабости… да! Вы тоже черви перед богом… И — погодите! Задохнетесь… Я
пропал — от слепоты… Я увидал много и ослеп… Как сова… Мальчишкой, помню… гонял я сову
в овраге… она
полетит и треснется обо что-нибудь… Солнце ослепило ее… Избилась вся и
пропала. А отец тогда сказал мне: «Вот так и человек: иной мечется, мечется, изобьется, измучается и бросится куда попало… лишь бы отдохнуть!..» Эй! развяжите мне руки…
Так всю и обожжёт…
летишь в воду, как
в пропасть, и
в голове шумит…
И вдруг его сознание
полетело по бесконечной кривой — куда-то вниз,
в темную
пропасть, и угасло.
— А потому, что вот видите вы: стоит любому, даже и не хитрому, крещеному человеку, хоть бы и вам, например, крикнуть чертяке: «Кинь! Это мое!» — он тотчас же и выпустит жида. Затрепыхает крылами, закричит жалобно, как подстреленный шуляк [Коршун.], и
полетит себе дальше, оставшись на весь год без поживы. А жид упадет на землю. Хорошо, если не высоко падать или угодит
в болото, на мягкое место. А то все равно,
пропадет без всякой пользы… Ни себе, ни чорту.
— То-то, видно, не по нраву пришлось, что дело их узнано, — отвечал Петр; потом, помолчав, продолжал: — Удивительнее всего, голова, эта бумажка; написано
в ней было всего только четыре слова: напади тоска на душу раба Петра. Как мне ее, братец, один человек прочитал, я встал под ветром и пустил ее от себя — так, голова, с версту
летела, из глаз-на-ли
пропала, а на землю не падает.
Мелания. Егор!
В пропасть летишь!
В пасть адову…
В такие дни… Все разрушается, трон царев качают злые силы… антихристово время… может — Страшный суд близок…
Вот край, — плавным последним движением камень взмывал кверху и спокойно,
в тяжелой задумчивости, округло
летел вниз, на дно невидимой
пропасти.
Мы взбираемся по лестнице на гору. Опять я сажаю бледную, дрожащую Наденьку
в санки, опять мы
летим в страшную
пропасть, опять ревет ветер и жужжат полозья, и опять при самом сильном и шумном разлете санок я говорю вполголоса...
А как улетит куда-нибудь от тебя дружка, тут уж совсем
пропадешь, — все думаешь: как бы ястреб не унес или люди не поймали бы; и сам
полетишь ее искать, да и залетишь
в беду, — либо под ястреба, или
в силок.
Ардальон почувствовал себя
в некотором роде взятым за горло и крепко притиснутым
в угол к стене. Все сорвалось, все лопнуло и все уже кончено!.. Где доводы? Где оправдания? Что тут выдумаешь?.. Ни одной мысли порядочной нет
в голове! Логика, находчивость — все это сбилось, спуталось и
полетело к черту!
Пропал человек, ни за грош
пропал!.. Все потеряно, кроме… да нет, даже и «кроме» потеряно!
Я и Теодор выскочили. Из-за туч холодно взглянула на нас луна. Луна — беспристрастный, молчаливый свидетель сладостных мгновений любви и мщения. Она должна была быть свидетелем смерти одного из нас. Пред нами была
пропасть, бездна без дна, как бочка преступных дочерей Даная. Мы стояли у края жерла потухшего вулкана. Об этом вулкане ходят
в народе страшные легенды. Я сделал движение коленом, и Теодор
полетел вниз,
в страшную
пропасть. Жерло вулкана — пасть земли.
Саврасые прямо
в пропасть летят.
Дни шли. Варвара Васильевна с утра до вечера
пропадала в окрестных деревнях,
лечила мужиков, принимала их на дому с черного хода. Сергей ушел
в книги. Таня тоже много читала, но начинала скучать.
В «общую» вошел Августин Михайлыч и хохоча стал рассказывать о чем-то. Володя опять вложил дуло
в рот, сжал его зубами и надавил что-то пальцем. Раздался выстрел… Что-то с страшною силою ударило Володю по затылку, и он упал на стол, лицом прямо
в рюмки и во флаконы. Затем он увидел, как его покойный отец
в цилиндре с широкой черной лентой, носивший
в Ментоне траур по какой-то даме, вдруг охватил его обеими руками и оба они
полетели в какую-то очень темную, глубокую
пропасть.
Грянули выстрелы. Ни одни из них не
пропал даром. Сотни татар
полетели с своих коней, остальные обратились
в бегство.
Что она чувствовала, невозможно описать. Ей казалось, что она находится
в каком-то пространстве,
летит в какую-то
пропасть, тщетно ища точку опоры.
— Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить десять лет, всем
в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник
пропал — как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь
лечить. А ему этого не нужно. Да и потом, что́ за воображение, что медицина кого-нибудь и когда-нибудь вылечивала! Убивать — так! — сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера.