Неточные совпадения
Пошел, пошел! чего
лезешь? (Упирается первому руками в брюхо и выпирается вместе с ним в прихожую, захлопнув
за собою дверь.)
— Валом валит солдат! — говорили глуповцы, и казалось им, что это люди какие-то особенные, что они самой природой созданы для того, чтоб ходить без конца, ходить по всем направлениям. Что они спускаются с одной плоской возвышенности для того, чтобы
лезть на другую плоскую возвышенность, переходят через один мост для того, чтобы перейти вслед
за тем через другой мост. И еще мост, и еще плоская возвышенность, и еще, и еще…
— А я, брат, — говорил Ноздрев, — такая мерзость
лезла всю ночь, что гнусно рассказывать, и во рту после вчерашнего точно эскадрон переночевал. Представь: снилось, что меня высекли, ей-ей! и, вообрази, кто? Вот ни
за что не угадаешь: штабс-ротмистр Поцелуев вместе с Кувшинниковым.
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно
лезла оттуда подкладка,
за что и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад и Чистилище провожает автора до Рая.] и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них перед столом,
за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
То садился он на диван, то подходил к окну, то принимался
за книгу, то хотел мыслить, — безуспешное хотенье! — мысль не
лезла к нему в голову.
А уж куды бывает метко все то, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойкий русский ум, что не
лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят, а влепливает сразу, как пашпорт на вечную носку, и нечего прибавлять уже потом, какой у тебя нос или губы, — одной чертой обрисован ты с ног до головы!
— Известно, пьяным представится да нарочно и
лезет под колеса; а ты
за него отвечай.
Кнуров. Да неловко: много у них всякого сброду бывает, потом встречаются, кланяются, разговаривать
лезут. Вот, например, Карандышев, ну, что
за знакомство для меня!
Добро Алексей Иваныч: он
за душегубство и из гвардии выписан, он и в господа бога не верует; а ты-то что? туда же
лезешь?»
А баба, которая приходила жаловаться, что ее «на колотики подняло» (значения этих слов она, впрочем, сама растолковать не умела), только кланялась и
лезла за пазуху, где у ней лежали четыре яйца, завернутые в конец полотенца.
— Самоубийственно пьет. Маркс ему вреден. У меня сын тоже насильно заставляет себя веровать в Маркса. Ему — простительно. Он — с озлобления на людей
за погубленную жизнь. Некоторые верят из глупой, детской храбрости: боится мальчуган темноты, но —
лезет в нее, стыдясь товарищей, ломая себя, дабы показать: я-де не трус! Некоторые веруют по торопливости, но большинство от страха. Сих, последних, я не того… не очень уважаю.
— Здравствуйте, — сказал Диомидов, взяв Клима
за локоть. — Ужасный какой город, — продолжал он, вздохнув. — Еще зимой он пригляднее, а летом — вовсе невозможный. Идешь улицей, и все кажется, что сзади на тебя
лезет, падает тяжелое. А люди здесь — жесткие. И — хвастуны.
— Свойственник мужа моего по первой жене два Георгия получил
за японскую войну, пьяница, но — очень умный мужик. Так он говорит: «
За трусость дали, боялся назад бежать — расстреляют, ну и
лез вперед!»
— Так вот — провел недель пять на лоне природы. «Лес да поляны, безлюдье кругом» и так далее. Вышел на поляну, на пожог, а из ельника
лезет Туробоев. Ружье под мышкой, как и у меня. Спрашивает: «Кажется, знакомы?» — «Ух, говорю, еще как знакомы!» Хотелось всадить в морду ему заряд дроби. Но — запнулся
за какое-то но. Культурный человек все-таки, и знаю, что существует «Уложение о наказаниях уголовных». И знал, что с Алиной у него — не вышло. Ну, думаю, черт с тобой!
Бальзаминов. Сейчас-с! (Бежит
за куст и
лезет на забор налево.)
Праздная дворня сидит у ворот; там слышатся веселые голоса, хохот, балалайка, девки играют в горелки; кругом его самого резвятся его малютки,
лезут к нему на колени, вешаются ему на шею;
за самоваром сидит… царица всего окружающего, его божество… женщина! жена!
Давать страсти законный исход, указать порядок течения, как реке, для блага целого края, — это общечеловеческая задача, это вершина прогресса, на которую
лезут все эти Жорж Занды, да сбиваются в сторону.
За решением ее ведь уже нет ни измен, ни охлаждений, а вечно ровное биение покойно-счастливого сердца, следовательно, вечно наполненная жизнь, вечный сок жизни, вечное нравственное здоровье.
Но дни шли
за днями, годы сменялись годами, пушок обратился в жесткую бороду, лучи глаз сменились двумя тусклыми точками, талия округлилась, волосы стали немилосердно
лезть, стукнуло тридцать лет, а он ни на шаг не подвинулся ни на каком поприще и все еще стоял у порога своей арены, там же, где был десять лет назад.
— Что мне
за дело? — с нетерпением сказал Райский, отталкивая книги… — Ты точно бабушка: та
лезет с какими-то счетами, этот с книгами! Разве я
за тем приехал, чтобы вы меня со света гнали?
— Черт знает, что
за нелепость! — рычал Марк, — выдумали люди себе кандалы…
лезут в мученики…
— Это кто еще
за тобой
лезет? Кого ты привел? — с испугом спросил Козлов, пятясь от окна.
Там консерватор всего только борется
за существование; да и петролейщик
лезет лишь из-за права на кусок.
Не я буду
лезть в аристократию, а она полезет ко мне, не я буду гоняться
за женщинами, а они набегут как вода, предлагая мне все, что может предложить женщина.
Потому это было гадко и глупо, что я часто
лез утешать его, давать советы и даже свысока усмехался над слабостью его выходить из себя «из-за таких пустяков».
— А вот такие сумасшедшие в ярости и пишут, когда от ревности да от злобы ослепнут и оглохнут, а кровь в яд-мышьяк обратится… А ты еще не знал про него, каков он есть! Вот его и прихлопнут теперь
за это, так что только мокренько будет. Сам под секиру
лезет! Да лучше поди ночью на Николаевскую дорогу, положи голову на рельсы, вот и оттяпали бы ее ему, коли тяжело стало носить! Тебя-то что дернуло говорить ему! Тебя-то что дергало его дразнить? Похвалиться вздумал?
Но так как и я ни
за что не выдавал документа до последней минуты, то он и решил в крайнем случае содействовать даже и Анне Андреевне, чтоб не лишиться всякой выгоды, а потому из всех сил
лез к ней с своими услугами, до самого последнего часу, и я знаю, что предлагал даже достать, если понадобится, и священника…
А здесь что такое? одной рукой пишу, другой держусь
за переборку; бюро
лезет на меня, я
лезу на стену…
«
За что ж ты его?» — «С кулаком к роже
лез!» — отвечал Макаров.
— Взять теперешних ваших опекунов: Ляховский — тот давно присосался, но поймать его ужасно трудно; Половодов еще только присматривается, нельзя ли сорвать свою долю. Когда я был опекуном, я из кожи
лез, чтобы, по крайней мере, привести все в ясность; из-за этого и с Ляховским рассорился, и опеку оставил, а на мое место вдруг назначают Половодова. Если бы я знал… Мне хотелось припугнуть Ляховского, а тут вышла вон какая история. Кто бы этого мог ожидать? Погорячился, все дело испортил.
Потные красные бородатые лица
лезли к Привалову целоваться; корявые руки хватали его
за платье; он тоже пил водку вместе с другими и чувствовал себя необыкновенно хорошо в этом пьяном мужицком мире.
— В добрый час… Жена-то догадалась хоть уйти от него, а то пропал бы парень ни
за грош… Тоже кровь, Николай Иваныч… Да и то сказать: мудрено с этакой красотой на свете жить… Не по себе дерево согнул он, Сергей-то… Около этой красоты больше греха, чем около денег. Наш брат, старичье, на стены
лезут, а молодые и подавно… Жаль парня. Что он теперь: ни холост, ни женат, ни вдовец…
Привалов испытывал вдвойне неприятное и тяжелое чувство: раз —
за тех людей, которые из кожи
лезли, чтобы нагромоздить это ни к чему не пригодное и жалкое по своему безвкусию подобие дворца, а затем его давила мысль, что именно он является наследником этой ни к чему не годной ветоши.
Поп Савел успел нагрузиться вместе с другими и тоже
лез целоваться к Привалову, донимая его цитатами из всех классиков. Телкин был чуть-чуть навеселе. Вообще все подгуляли,
за исключением одного Нагибина, который «не принимал ни капли водки». Началась пляска, от которой гнулись и трещали половицы; бабы с визгом взмахивали руками; захмелевшие мужики грузно топтались на месте, выбивая каблуками отчаянную дробь.
— А убирайтесь вы, иезуиты, вон, — крикнул он на слуг. — Пошел, Смердяков. Сегодня обещанный червонец пришлю, а ты пошел. Не плачь, Григорий, ступай к Марфе, она утешит, спать уложит. Не дают, канальи, после обеда в тишине посидеть, — досадливо отрезал он вдруг, когда тотчас же по приказу его удалились слуги. — Смердяков
за обедом теперь каждый раз сюда
лезет, это ты ему столь любопытен, чем ты его так заласкал? — прибавил он Ивану Федоровичу.
Скоро нам опять пришлось
лезть в воду. Сегодня она показалась мне особенно холодной. Выйдя на противоположный берег, мы долго не могли согреться. Но вот солнышко поднялось из-за гор и под его живительными лучами начал согреваться озябший воздух.
Сборы наши были недолги. Через 20 минут мы с котомками
за плечами уже
лезли в гору.
Между солдатами произошло смятение, но офицер бросился вперед, солдаты
за ним последовали и сбежали в ров; разбойники выстрелили в них из ружей и пистолетов и стали с топорами в руках защищать вал, на который
лезли остервенелые солдаты, оставя во рву человек двадцать раненых товарищей.
— Да ведь не всем же, — говорил я ему, —
за вами на небо
лезть.
— Ну, что
за старик! Кабы он… да я бы, кажется, обеими руками перекрестилась! А какая это Соловкина — халда: так вчера и вьется около него,так и юлит. Из кожи для своей горбуши Верки
лезет! Всех захапать готова.
Но Аннушка не смущалась этим возражением и, в свою очередь, не
лезла за словом в карман.
Хлопцы, слышали ли вы?
Наши ль головы не крепки!
У кривого головы
В голове расселись клепки.
Набей, бондарь, голову
Ты стальными обручами!
Вспрысни, бондарь, голову
Батогами, батогами!
Голова наш сед и крив;
Стар, как бес, а что
за дурень!
Прихотлив и похотлив:
Жмется к девкам… Дурень, дурень!
И тебе
лезть к парубкам!
Тебя б нужно в домовину,
По усам до по шеям!
За чуприну!
за чуприну!
А ствольщик вслед
за брандмейстером
лезет в неизвестное помещение, полное дыма, и, рискуя задохнуться или быть взорванным каким-нибудь запасом керосина, ищет, где огонь, и заливает его… Трудно зимой, но невыносимо летом, когда пожары часты.
Всем букинистам был известен один собиратель, каждое воскресенье копавшийся в палатках букинистов и в разваленных на рогожах книгах, оставивший после себя ценную библиотеку. И рассчитывался он всегда неуклонно так: сторгует, положим, книгу,
за которую просили пять рублей,
за два рубля, выжав все из букиниста, и
лезет в карман. Вынимает два кошелька, из одного достает рубль, а из другого вываливает всю мелочь и дает один рубль девяносто три копейки.
Ужасные иногда были ночи на этой площади, где сливались пьяные песни, визг избиваемых «марух» да крики «караул». Но никто не рисковал пойти на помощь: раздетого и разутого голым пустят да еще изобьют
за то, чтобы не
лез куда не следует.
Вот
за шампанским кончает обед шумная компания… Вскакивает, жестикулирует, убеждает кого-то франт в смокинге, с брюшком. Набеленная, с накрашенными губами дама курит папиросу и пускает дым в лицо и подливает вино в стакан человеку во френче. Ему, видимо, неловко в этой компании, но он в центре внимания. К нему относятся убеждающие жесты жирного франта. С другой стороны около него трется юркий человек и показывает какие-то бумаги. Обхаживаемый отводит рукой и не глядит, а тот все
лезет,
лезет…
Пришел, положим, мужик свой последний полушубок продавать. Его сразу окружает шайка барышников. Каждый торгуется, каждый дает свою цену. Наконец, сходятся в цене. Покупающий неторопливо
лезет в карман, будто
за деньгами, и передает купленную вещь соседу. Вдруг сзади мужика шум, и все глядят туда, и он тоже туда оглядывается. А полушубок в единый миг, с рук на руки, и исчезает.
— Чорт знает, — говорил он смеясь, — улицы у вас какие-то несообразные, а вино у Вайнтрауба крепкое… Не успел оглянуться, — уже
за шлагбаумом… Пошел назад… тут бревна какие-то под ноги
лезут… Ха — ха — ха… Голова у меня всегда свежа, а ноги, чорт их возьми, пьянеют…
— У нас, евреев, это делается очень часто… Ну, и опять нужно знать,
за кого она выйдет. А! Ее нельзя-таки отдать
за первого встречного… А такого жениха тоже на улице каждый день не подымешь. Когда его дед, хасид такой-то, приезжает в какой-нибудь город, то около дома нельзя пройти… Приставляют даже лестницы,
лезут в окна, несут больных, народ облепляет стены, чисто как мухи. Забираются на крыши… А внук… Ха! Он теперь уже великий ученый, а ему еще только пятнадцать лет…
Правда, рано утром, и то уже в исходе марта, и без лыж ходить по насту, который иногда бывает так крепок, что скачи куда угодно хоть на тройке; подкрасться как-нибудь из-за деревьев к начинающему глухо токовать краснобровому косачу; нечаянно наткнуться и взбудить чернохвостого русака с ремнем пестрой крымской мерлушки по спине или чисто белого как снег беляка: он еще не начал сереть, хотя уже волос
лезет; на пищик [Пищиком называется маленькая дудочка из гусиного пера или кожи с липового прутика, на котором издают ртом писк, похожий на голос самки рябца] подозвать рябчика — и кусок свежей, неперемерзлой дичины может попасть к вам на стол…