Неточные совпадения
— Не знаю я, Матренушка.
Покамест тягу страшную
Поднять-то поднял он,
Да в землю сам ушел по грудь
С натуги! По лицу его
Не слезы — кровь течет!
Не знаю, не придумаю,
Что будет? Богу ведомо!
А про себя скажу:
Как выли вьюги зимние,
Как ныли кости старые,
Лежал я
на печи;
Полеживал, подумывал:
Куда ты, сила, делася?
На что ты пригодилася? —
Под розгами, под палками
По мелочам ушла!
В большой комнате
на крашеном полу крестообразно
лежали темные ковровые дорожки, стояли кривоногие старинные стулья, два таких же стола;
на одном из них бронзовый медведь держал в лапах стержень лампы;
на другом возвышался черный музыкальный ящик; около стены, у двери, прижалась фисгармония, в углу — пестрая
печь кузнецовских изразцов, рядом с
печью — белые двери...
Но их было десятка два, пятеро играли в карты, сидя за большим рабочим столом, человек семь окружали игроков, две растрепанных головы торчали
на краю приземистой
печи, невидимый, в углу, тихонько, тенорком напевал заунывную песню, ему подыгрывала гармоника,
на ларе для теста
лежал, закинув руки под затылок, большой кудрявый человек, подсвистывая песне.
Летом были получены два письма от Надежды Васильевны, но нераспечатанными попали прямо в
печь, и Марья Степановна благочестиво обкурила своей кацеей даже стол,
на котором они
лежали.
Следующие два дня были дождливые, в особенности последний.
Лежа на кане, я нежился под одеялом. Вечером перед сном тазы последний раз вынули жар из
печей и положили его посредине фанзы в котел с золой. Ночью я проснулся от сильного шума.
На дворе неистовствовала буря, дождь хлестал по окнам. Я совершенно забыл, где мы находимся; мне казалось, что я сплю в лесу, около костра, под открытым небом. Сквозь темноту я чуть-чуть увидел свет потухающих углей и испугался.
— А отчего недоимка за тобой завелась? — грозно спросил г. Пеночкин. (Старик понурил голову.) — Чай, пьянствовать любишь, по кабакам шататься? (Старик разинул было рот.) Знаю я вас, — с запальчивостью продолжал Аркадий Павлыч, — ваше дело пить да
на печи лежать, а хороший мужик за вас отвечай.
— Никак, Анна Павловна! Милости просим, сударыня! Ты-то здорова ли, а мое какое здоровье! знобит всего,
на печке
лежу. Похожу-похожу по двору,
на улицу загляну и опять
на печь лягу. А я тебя словно чуял, и дело до тебя есть. В Москву, что ли, собрались?
С помощью Афанасья она влезла
на печь и села возле умирающего. Федот
лежал с закрытыми глазами: грудь уже не вздымалась, так что трудно было разобрать, дышит ли он. Но старый слуга, даже окутанный облаком агонии, почуял приближение барыни и коснеющим языком пробормотал...
Лежал он как пласт
на печи, исхудалый, как скелет.
— Вот я и домой пришел! — говорил он, садясь
на лавку у дверей и не обращая никакого внимания
на присутствующих. — Вишь, как растянул вражий сын, сатана, дорогу! Идешь, идешь, и конца нет! Ноги как будто переломал кто-нибудь. Достань-ка там, баба, тулуп, подостлать мне.
На печь к тебе не приду, ей-богу, не приду: ноги болят! Достань его, там он
лежит, близ покута; гляди только, не опрокинь горшка с тертым табаком. Или нет, не тронь, не тронь! Ты, может быть, пьяна сегодня… Пусть, уже я сам достану.
Я ушел в кухню, лег
на свою постель, устроенную за
печью на ящиках,
лежал и слушал, как в комнате тихонько воет мать.
Этот тифоид очень распространен здесь, особенно в северных округах, но в отчет не попадает и сотая часть всех случаев, так как больные обыкновенно не лечатся от этой болезни и переносят ее
на ногах, а если
лежат, то дома
на печи.
Наивные байбаки
лежат себе
на печи и ничего не делают, потому что не умеют ничего делать; они и не думают ничего, а ты мыслящий человек — и
лежишь; ты мог бы что-нибудь делать — ничего не делаешь;
лежишь сытым брюхом кверху и говоришь: так оно и следует, лежать-то, потому что все, что люди ни делают, — все вздор и ни к чему не ведущая чепуха.
Один раз, бродя между этими разноцветными, иногда золотом и серебром вышитыми, качающимися от ветра, висячими стенами или ширмами, забрел я нечаянно к тетушкину амбару, выстроенному почти середи двора, перед ее окнами; ее девушка, толстая, белая и румяная Матрена, посаженная
на крылечке для караула, крепко спала, несмотря
на то, что солнце
пекло ей прямо в лицо; около нее висело
на сошках и
лежало по крыльцу множество широких и тонких полотен и холстов, столового белья, мехов, шелковых материй, платьев и т. п.
Погода стояла мокрая или холодная, останавливаться в поле было невозможно, а потому кормежки и ночевки в чувашских, мордовских и татарских деревнях очень нам наскучили; у татар еще было лучше, потому что у них избы были белые, то есть с трубами, а в курных избах чуваш и мордвы кормежки были нестерпимы: мы так рано выезжали с ночевок, что останавливались кормить лошадей именно в то время, когда еще топились
печи; надо было
лежать на лавках, чтоб не задохнуться от дыму, несмотря
на растворенную дверь.
Но и в остроге ему будет чем свою жизнь помянуть да порассказать"прочиим каторжныим", как поп его истинным сыном церкви величал да просвирами жаловал, а ты и
на теплой
печи, с Маремьяной Маревной
лежа, ничего, кроме распостылого острога, не обретешь!
Сначала она нацарапала
на лоскутке бумажки страшными каракульками: «путыку шимпанзскова», а потом принялась будить спавшего
на полатях Терку, которого Петр Михайлыч, по выключке его из службы, взял к себе почти Христа ради, потому что инвалид ничего не делал,
лежал упорно или
на печи, или
на полатях и воды даже не хотел подсобить принести кухарке, как та ни бранила его. В этот раз Палагее Евграфовне тоже немалого стоило труда растолкать Терку, а потом втолковать ему, в чем дело.
— Вишь, — говорил он, — много вас, ворон, собралось, а нет ни одного ясного сокола промеж вас! Что бы хоть одному выйти, мою саблю обновить, государя потешить! Молотимши, видно, руки отмахали!
На печи лежа, бока отлежали!
Человек пять взмостились
на самую
печь и,
лежа на ней, смотрели вниз.
Влезая
на печь и перекрестив дверцу в трубе, она щупала, плотно ли
лежат вьюшки; выпачкав руки сажей, отчаянно ругалась и как-то сразу засыпала, точно ее пришибла невидимая сила. Когда я был обижен ею, я думал: жаль, что не
на ней женился дедушка, — вот бы грызла она его! Да и ей доставалось бы
на орехи. Обижала она меня часто, но бывали дни, когда пухлое, ватное лицо ее становилось грустным, глаза тонули в слезах и она очень убедительно говорила...
В доме все было необъяснимо странно и смешно: ход из кухни в столовую
лежал через единственный в квартире маленький, узкий клозет; через него вносили в столовую самовары и кушанье, он был предметом веселых шуток и — часто — источником смешных недоразумений.
На моей обязанности
лежало наливать воду в бак клозета, а спал я в кухне, против его двери и у дверей
на парадное крыльцо: голове было жарко от кухонной
печи, в ноги дуло с крыльца; ложась спать, я собирал все половики и складывал их
на ноги себе.
А вот теперь, как запишу тебе Капитоновку, будешь и ты помещик, столбовой дворянин, и людей своих собственных иметь будешь, и
лежи себе
на печи,
на дворянской вакансии…»
— Это все в тебе зависть плачет! — сразу осадил его Губошлепов, — а ты бы лучше
на себя посмотрел! Какая у тебя звезда (у Агатона была всего одна звезда, и то самая маленькая)? А у него их три! Да и человек он бесстрашный, сколько одних областей завоевал, — а ты!
На печи лежа, без пороху палил! И хоть бы ты то подумал, что этаких-то, как ты, — какая орава у меня! По одной рублевой цигарке каждому дай — сколько денег-то будет! А ты лезешь! И лег ты и встал у меня, и все тебе мало!
Хозяйка несла из
печи чашку со щами. Пахло грибами и капустой. Ломти хлеба
лежали на столе.
Обстановка первого акта. Но комнаты Пепла — нет, переборки сломаны. И
на месте, где сидел Клещ, нет наковальни. В углу, где была комната Пепла,
лежит Татарин, возится и стонет изредка. За столом сидит Клещ; он чинит гармонию, порою пробуя лады.
На другом конце стола — Сатин, Барон и Настя. Пред ними бутылка водки, три бутылки пива, большой ломоть черного хлеба.
На печи возится и кашляет Актер. Ночь. Сцена освещена лам — пой, стоящей посреди стола.
На дворе — ветер.
— Буду, матушка, буду! Я ли когда
на печи лежал, я ли…
Предчувствия не обманули Глеба. Дядюшка Аким подавал надежду пролежать если не всю зиму, так по крайней мере долгое время. Он
лежал пластом
на печи, не принимал пищи, и лишь когда только мучила жажда, подавал голос. Так прошло несколько дней.
— То-то, что нет, Глеб Савиныч, — подхватил Аким. — Придешь: «Нет, говорят, случись неравно что, старому человеку как словно грешно поперек сделать; а молодому-то и подзатыльничка дашь — ничего!» Молодых-то много добре развелось нынче, Глеб Савиныч, — вот что! Я ли рад
на печи лежать: косить ли, жать ли, пахать ли, никогда позади не стану!
— Ну, ступай в избу! — сказал рыбак после молчка, сопровождавшегося долгим и нетерпеливым почесыванием затылка. — Теперь мне недосуг… Эх ты! Во тоске живу,
на печи лежу! — добавил он, бросив полупрезрительный-полунасмешливый взгляд
на Акима, который поспешно направился к избе вместе со своим мальчиком, преследуемый старухой и ее сыном.
Только знает
на печи лежать, либо вот стоит, башку свою дурацкую скребет, — сказала она, передразнивая его.
Ахов. Еще бы тебе не работать!
На печи, что ль,
лежать? Ты по-родственному служил, я по-родственному помогал тебе, сколько моей к тебе милости было. Чего ж еще тебе?
В этом домишке, в маленькой, низкой и затхлой комнатке, в которой огромная
печь занимала ровно половину всего пространства,
на дощатой некрашеной кровати,
на тонком, как блин, тюфяке
лежал молодой человек, покрытый старой шинелью.
Испугались шпионы мои
И кинулись прочь: человека заслыша,
Так стаей с мякины летят воробьи.
Затих я, прищурился — снова явились,
Глазенки мелькают в щели.
Что́ было со мною — всему подивились
И мой приговор изрекли: —
Такому-то гусю ужь что́ за охота!
Лежал бы себе
на печи!
И видно не барин: как ехал с болота.
Так рядом с Гаврилой… «Услышит,
молчи...
С большим трудом повернув голову направо и налево, отчего у меня зашумело в ушах, я увидел слабо освещенную длинную палату с двумя рядами постелей,
на которых
лежали закутанные фигуры больных, какого-то рыцаря в медных доспехах, стоявшего между больших окон с опущенными белыми шторами и оказавшегося просто огромным медным умывальником, образ Спасителя в углу с слабо теплившейся лампадкою, две колоссальные кафельные
печи.
На полу кухни дымились поленья дров, горела лучина,
лежали кирпичи, в черном жерле
печи было пусто, как выметено. Нащупав в дыму ведро воды, я залил огонь
на полу и стал швырять поленья обратно в
печь.
Ларион к стене отвалится, опираясь руками о скамью, откроет рот и смотрит удивлённый; я
на печи лежу, а сердце у меня замирает печально-сладостно.
Зимою трудновато бывало ему: дров нет и купить не
на что, деньги пропиты; в избёнке, как в погребе, холодно, только пичужки щебечут да поют, а мы с ним,
лёжа на холодной
печи, всем, чем можно, окутаемся и слушаем птичье пение… Ларион им подсвистывает — хорошо умел! — да и сам был похож
на клеста: нос большой, крюком загнутый, и красная голова. А то, бывало, скажет мне...
Поликей пришел домой и дома как теленок ревел целый день и
на печи лежал. С тех пор ни разу ничего не было замечено за Поликеем. Только жизнь его стала не веселая; народ
на него как
на вора смотрел, и, как пришло время набора, все стали
на него указывать.
Он подошел к столу,
на котором
лежала скатерть, сдернул ее, бросил
на пол и полез
на печь.
Дети уже
лежали: двое
на печи, двое
на кровати, один в люльке, у которой сидела Акулина за пряжей.
У меня в сундуке
на печи лежали Пушкин, Щербина, Суриков, — потрепанные томики, купленные у букиниста, и я с наслаждением, нараспев читал...
Жарко пылают дрова в
печи, я сижу пред нею рядом с хозяином, его толстый живот обвис и
лежит на коленях, по скучному лицу мелькают розовые отблески пламени, серый глаз — точно бляха
на сбруе лошади, он неподвижен и слезится, как у дряхлого нищего, а зеленый зрачок все время бодро играет, точно у кошки, живет особенной, подстерегающей жизнью. Странный голос, то — высокий по-женски и ласковый, то — сиплый, сердито присвистывающий, сеет спокойно-наглые слова...
Солнце невыносимо
пекло нам затылки, Коновалов устроил из моей солдатской шинели нечто вроде ширмы, воткнув в землю палки и распялив
на них шинель. Издали долетал глухой шум работ
на бухте, но ее мы не видели, справа от нас
лежал на берегу город тяжелыми глыбами белых домов, слева — море, пред нами — оно же, уходившее в неизмеримую даль, где в мягких полутонах смешались в фантастическое марево какие-то дивные и нежные, невиданные краски, ласкающие глаз и душу неуловимой красотой своих оттенков…
Громадная
печь занимала почти треть пекарни; около нее
на грязном полу
лежали мешки муки.
Миновала полночь, уже потухли
печи здесь и
на той стороне, а внизу
на лугу и в трактире всё еще гуляли. Старик и Кирьяк, пьяные, взявшись за руки, толкая друг друга плечами, подошли к сараю, где
лежали Ольга и Марья.
Анисья. Десять делов в руки сунешь, да и ругаешься.
На печи лежа приказывать легко.
Анисья. Да ты рад отпустить, — тебе с хлеба долой. Да зиму-то я одна и ворочай, как мерин какой. Девка-то не больно охоча работать, а ты
на печи лежать будешь. Знаю я тебя.
Сказала я хозяйке, да опять сама
на печь… гляжу — постеля
на пол сброшена, Дуня поперёк её
лежит, а он
на коленках пред ней, вино наливает и кричит: сожгу всю деревню!
Он
лежал на хорах
на сухом кафтане, который подостлала ему старуха. Агафья вынимала хлебы из
печи.
Дав отдохнуть полчаса, майор Ф. повел нас далее. Чем ближе мы подходили к Попкиою, тем становилось труднее и труднее. Солнце
пекло с какою-то яростью, будто торопилось допечь нас, пока мы еще не пришли
на место и не спрятались от жары в палатки. Некоторые не выдержали этой ярости: едва бредя с опущенною головою, я чуть не споткнулся об упавшего офицера. Он
лежал красный, как кумач, и судорожна, тяжело дышал. Его положили в лазаретную фуру.