Неточные совпадения
В большой комнате
на крашеном полу крестообразно
лежали темные ковровые дорожки, стояли кривоногие старинные стулья, два таких же стола;
на одном из них бронзовый медведь держал в
лапах стержень лампы;
на другом возвышался черный музыкальный ящик; около стены, у двери, прижалась фисгармония, в углу — пестрая печь кузнецовских изразцов, рядом с печью — белые двери...
Она взвизгивала и прыгала, служила, ходила
на задних
лапах, бросалась
на спину всеми четырьмя
лапами вверх и
лежала без движения как мертвая.
… В Люцерне есть удивительный памятник; он сделан Торвальдсеном в дикой скале. В впадине
лежит умирающий лев; он ранен насмерть, кровь струится из раны, в которой торчит обломок стрелы; он положил молодецкую голову
на лапу, он стонет; его взор выражает нестерпимую боль; кругом пусто, внизу пруд; все это задвинуто горами, деревьями, зеленью; прохожие идут, не догадываясь, что тут умирает царственный зверь.
На ногах у лысены, повыше первого сгиба, из-под мягких сизых перьев
лежат желто-зеленые поперечные полосы в полпальца шириною; зеленоватый цвет виден даже
на последнем сгибе ног до самой
лапы; он проглядывает сквозь свинцовый цвет, общий ногам всех лысен;
лапы их
на солнце отливают грязно-перламутровым глянцем; перепонка между пальцами толстая, вырезанная городками, отчего они и не могут так ловко плавать, как другие утки.
Все время расчета Илюшка
лежал связанный посреди кабака, как мертвый. Когда Груздев сделал знак, Морок бросился его развязывать, от усердия к благодетелю у него даже руки дрожали, и узлы он развязывал зубами. Груздев, конечно, отлично знал единственного заводского вора и с улыбкой смотрел
на его широчайшую спину. Развязанный Илюшка бросился было стремглав в открытую дверь кабака, но здесь попал прямо в
лапы к обережному Матюшке Гущину.
Дрогнуло сердечко у купецкой дочери, красавицы писаной, почуяла она нешто недоброе, обежала она палаты высокие и сады зеленые, звала зычным голосом своего хозяина доброго — нет нигде ни ответа, ни привета и никакого гласа послушания; побежала она
на пригорок муравчатый, где рос, красовался ее любимый цветочик аленькой, — и видит она, что лесной зверь, чудо морское
лежит на пригорке, обхватив аленькой цветочик своими
лапами безобразными.
Уж
на третий день, совсем по другой дороге, ехал мужик из Кудрина; ехал он с зверовой собакой, собака и причуяла что-то недалеко от дороги и начала
лапами снег разгребать; мужик был охотник, остановил лошадь и подошел посмотреть, что тут такое есть; и видит, что собака выкопала нору, что оттуда пар идет; вот и принялся он разгребать, и видит, что внутри пустое место, ровно медвежья берлога, и видит, что в ней человек
лежит, спит, и что кругом его все обтаяло; он знал про Арефья и догадался, что это он.
Но бедняк и тут не понял; он засуетился еще больше прежнего, нагнулся поднять свой платок, старый, дырявый синий платок, выпавший из шляпы, и стал кликать свою собаку, которая
лежала не шевелясь
на полу и, по-видимому, крепко спала, заслонив свою морду обеими
лапами.
Князь встал и увидел не замеченного им прежде опричника, лет семнадцати, с окровавленною саблей в руке. Медведь с разрубленною головою
лежал на спине и, махая
лапами, издыхал у ног его.
— Вот, — говорил Ситанов, задумчиво хмурясь, — было большое дело, хорошая мастерская, трудился над этим делом умный человек, а теперь все хинью идет, все в Кузькины
лапы направилось! Работали-работали, а всё
на чужого дядю! Подумаешь об этом, и вдруг в башке лопнет какая-то пружинка — ничего не хочется, наплевать бы
на всю работу да лечь
на крышу и
лежать целое лето, глядя в небо…
— Я ожидаю хозяев, — ответил Товаль очень удачно, в то время как Дэзи, поправляя под подбородком ленту дорожной шляпы, осматривалась, стоя в небольшой гостиной. Ее быстрые глаза подметили все: ковер, лакированный резной дуб, камин и тщательно подобранные картины в ореховых и малахитовых рамах. Среди них была картина Гуэро, изображающая двух собак: одна
лежит спокойно, уткнув морду в
лапы, смотря человеческими глазами; другая, встав, вся устремлена
на невидимое явление.
Затем он опять вышел и через минуту вернулся в шубе и в цилиндре. Подойдя к коту, он взял его за передние
лапы, поднял и спрятал его
на груди под шубу, причем Федор Тимофеич казался очень равнодушным и даже не потрудился открыть глаз. Для него, по-видимому, было решительно все равно:
лежать ли, или быть поднятым за ноги, валяться ли
на матрасике, или покоиться
на груди хозяина под шубой…
Накинул
на плечи парусиновое пальто, взял подарок Алексея, палку с набалдашником — серебряная птичья
лапа держит малахитовый шар — и, выйдя за ворота, посмотрел из-под ладони к реке
на холм, — там под деревом
лежал Илья в белой рубахе.
Заяц-русак жил зимою подле деревни. Когда пришла ночь, он поднял одно ухо, послушал; потом поднял другое, поводил усами, понюхал и сел
на задние
лапы. Потом он прыгнул раз-другой по глубокому снегу и опять сел
на задние
лапы и стал оглядываться. Со всех сторон ничего не было видно, кроме снега. Снег
лежал волнами и блестел, как сахар. Над головой зайца стоял морозный пар, и сквозь этот пар виднелись большие яркие звезды.
Хозяин думал, что лев забудет свое горе, если ему дать другую собачку, и пустил к нему в клетку живую собачку; но лев тотчас разорвал ее
на куски. Потом он обнял своими
лапами мертвую собачку и так
лежал пять дней.
Перезвон в «Братьях Карамазовых» — «мохнатая, довольно большая и паршивая собака… Правый глаз ее был крив, а левое ухо почему-то с разрезом. Она взвизгивала и прыгала, служила, ходила
на задних
лапах, бросалась
на спину всеми четырьмя
лапами вверх и
лежала без движения, как мертвая… Коля, выдержав Перезвона определенное время мертвым, наконец-то свистнул ему: собака вскочила и пустилась прыгать от радости, что исполнила свой долг».
Хыча
лежала на спине, а над нею стояла большая рысь. Правая
лапа ее была приподнята как бы для нанесения удара, а левой она придавила голову собаки к земле. Пригнутые назад уши, свирепые зеленовато-желтые глаза, крупные оскаленные зубы и яростное хрипение делали ее очень страшной. Глегола быстро прицелился и выстрелил. Рысь издала какой-то странный звук, похожий
на фырканье, подпрыгнула кверху и свалилась
на бок. Некоторое время она, зевая, судорожно вытягивала ноги и, наконец, замерла.