Неточные совпадения
Зато я
в илистых и мягких берегах,
Как барыня
в пуховиках,
Лежу и
в неге, и
в покое...
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или
лежали в ленивом
покое, зная, что есть
в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное
в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов
в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
Он ждал с замирающим сердцем ее шагов. Нет, тихо. Природа жила деятельною жизнью; вокруг кипела невидимая, мелкая работа, а все, казалось,
лежит в торжественном
покое.
В деревне с ней цветы рвать, кататься — хорошо; да
в десять мест
в один день — несчастный!» — заключил он, перевертываясь на спину и радуясь, что нет у него таких пустых желаний и мыслей, что он не мыкается, а
лежит вот тут, сохраняя свое человеческое достоинство и свой
покой.
Она, можно сказать, положительно не выносит
покоя и только
в темноте
лежит на боку, свернувшись и закинув хвост на голову.
Харитина упала
в траву и
лежала без движения, наслаждаясь блаженным
покоем. Ей хотелось вечно так
лежать, чтобы ничего не знать, не видеть и не слышать. Тяжело было даже думать, — мысли точно сверлили мозг.
У мужиков на полу
лежали два войлока, по одной засаленной подушке
в набойчатых наволочках, синий глиняный кувшин с водою, деревянная чашка, две ложки и мешочек с хлебом; у Андрея же Тихоновича
в покое не было совсем ничего, кроме пузыречка с чернилами, засохшего гусиного пера и трех или четырех четвертушек измаранной бумаги. Бумага, чернила и перья скрывались на полу
в одном уголке, а Андрей Тихонович ночлеговал, сворачиваясь на окне, без всякой подстилки и без всякого возглавия.
Доктор, впрочем, бывал у Гловацких гораздо реже, чем Зарницын и Вязмитинов: служба не давала ему
покоя и не позволяла засиживаться
в городе; к тому же, он часто бывал
в таком мрачном расположении духа, что бегал от всякого сообщества. Недобрые люди рассказывали, что он
в такие полосы пил мертвую и
лежал ниц на продавленном диване
в своем кабинете.
В этом удобном состоянии духа она приехала домой, прошла ряд пустых богатых
покоев, разделась, легла
в постель и, почувствовав, что ей будто холодно, протянула руку к пледу, который
лежал свернутый на табурете у ее кровати.
Оставив Биче
в покое, комиссар занялся револьвером, который
лежал на полу, когда мы вошли.
В нем было семь гнезд, их пули оказались на месте.
В соседнем
покое к ним присоединилось пятеро других казаков; двое по рукам и ногам связанных слуг
лежали на полу. Сойдя с лестницы, они пошли вслед за Шалонским к развалинам церкви. Когда они проходили мимо служб, то, несмотря на глубокую тишину, ими наблюдаемую, шум от их шагов пробудил нескольких слуг;
в двух или трех местах народ зашевелился и растворились окна.
Вечерняя заря тихо гасла. Казалось, там, на западе, опускается
в землю огромный пурпурный занавес, открывая бездонную глубь неба и веселый блеск звезд, играющих
в нем. Вдали,
в темной массе города, невидимая рука сеяла огни, а здесь
в молчаливом
покое стоял лес, черной стеной вздымаясь до неба… Луна еще не взошла, над полем
лежал теплый сумрак…
В эту ночь, последнюю перед началом действия, долго гуляли, как новобранцы, и веселились лесные братья. Потом заснули у костра, и наступила
в становище тишина и сонный
покой, и громче зашумел ручей, дымясь и холодея
в ожидании солнца. Но Колесников и Саша долго не могли заснуть, взволнованные вечером, и тихо беседовали
в темноте шалашика; так странно было
лежать рядом и совсем близко слышать голоса — казалось обоим, что не говорят обычно, а словно
в душу заглядывают друг к другу.
Покои внутри были расписаны, а на полу везде
лежали бухарские ковры, которые воевода получал
в благодарность с менового двора и торговых застав.
— А вперед наука, братчик… Может, ты и
в самом деле хотел шилом патоки… О-ха-ха-ха!.. Егорка нам теперь и смажет салазки-то… Ну, да мне наплевать, братчик, пора костям и на
покой… С голоду не умру: домишко свой есть, деньжонок малая толика
в кубышке
лежит — чего мне больше, старику.
Тот, наблюдая боярина, понял его жест и, выхватив палаш, бросился
в угол
покоя; но жест боярина еще быстрее был понят его челядью, и драгун не успел размахнуться ни одного раза вооруженною рукою, как уже
лежал на полу, сдавленный крепкими, железными руками чуть не по всем суставам. Грозный конский хвост на голове драгуна, за минуту перед сим столь угрожающий и останавливающий на себе всеобщее внимание, теперь ничего не значил.
Новые гости также прошли все
покои и вошли
в опочивальню боярышни. При виде открывшейся им картины они были поражены полным удивлением: сановник, ожидавший со стороны Плодомасова сопротивления и упорства, недоумевал, видя, что дерзкий насильник дрожит и все его личарды
лежат распростертые ниц на земле. Оскорбленный отец ожидал услыхать вопли и стенания своей одинокой дочери и также недоумевал, видя ее покоющейся своею головкою на теплой материнской груди.
Отстоял службу, хожу вокруг церкви. День ясный, по снегу солнце искрами рассыпалось, на деревьях синицы тенькают, иней с веток отряхая. Подошёл к ограде и гляжу
в глубокие дали земные; на горе стоит монастырь, и пред ним размахнулась, раскинулась мать-земля, богато одетая
в голубое серебро снегов. Деревеньки пригорюнились; лес, рекою прорезанный; дороги
лежат, как ленты потерянные, и надо всем — солнце сеет зимние косые лучи. Тишина,
покой, красота…
Филицата. Большие тысячи
лежат. А внизу у нас две половины:
в одной Амос Панфилыч живет, а
в другой — приказчики да контора. Вот, Сила Ерофеич, я вам все наши
покои показала; а теперь подождите
в моей коморке! Теперь скоро сама-то приедет. Когда нужно будет, я вас кликну. Только уж вы ничего не забудьте, всё скажите.
Все жены спят. Не спит одна;
Едва дыша, встает она;
Идет; рукою торопливой
Открыла дверь; во тьме ночной
Ступает легкою ногой…
В дремоте чуткой и пугливой
Пред ней
лежит эвнух седой.
Ах, сердце
в нем неумолимо:
Обманчив сна его
покой!..
Как дух, она проходит мимо.
Около леса, как
в мягкой постели,
Выспаться можно —
покой и простор!
Листья поблекнуть еще не успели,
Желты и свежи
лежат, как ковер.
— Смертью все смирилось, — продолжал Пантелей. — Мир да
покой и вечное поминание!.. Смерть все мирит… Когда Господь повелит грешному телу идти
в гробную тесноту,
лежать в холодке,
в темном уголке, под дерновым одеялом, а вольную душеньку выпустит на свой Божий простор — престают тогда все счеты с людьми, что вживе остались… Смерть все кроет, Алексеюшка, все…
В больнице, где я впоследствии работал, произошел однажды такой случай:
лежал у нас мальчик лет пяти с брюшным тифом; у него появились признаки прободения кишечника;
в таких случаях прежде всего необходим абсолютный
покой больного.
Егорушка, бледно-зеленый, растрепанный, сильно похудевший,
лежал под тяжелым байковым одеялом, тяжело дышал, дрожал и метался. Голова и руки его ни на минуту не оставались
в покое, двигались и вздрагивали. Из груди вырывались стоны. На усах висел маленький кусочек чего-то красного, по-видимому крови. Если бы Маруся нагнулась к его лицу, она увидела бы ранку на верхней губе и отсутствие двух зубов на верхней челюсти. От всего тела веяло жаром и спиртным запахом.
Рано утром городничий со стряпчим приехали
в дом Смолокурова. Марко Данилыч уж на столе
лежал, покрытый простынею. С Дуней беспрестанно делались нервные припадки, однако лекарь сказал, что большой опасности для нее нет, но необходимо, чтоб она, сколько возможно, оставалась
в покое. Дарья Сергевна, Аграфена Петровна, глухая Степановна, разбитная Матрена и прочая женская прислуга были безотлучно при Дуне. Городничего со стряпчим встретил Патап Максимыч.
Эта мысль не давала теперь
покоя юноше.
Лежа в углу на ворохе соломы и прислушиваясь к тому, что происходило за стеной избушки, он ломал голову, как найти способ помочь делу. Но делать было нечего, никакого выхода он придумать не мог. Неожиданно раздались шаги нескольких человек, входивших на крыльцо его «тюрьмы», зазвенели шпоры и сдержанный гул голосов загудел на дворе и под дверью,
в сенях.
Она давно перестала сердиться на дочь за ее язык и обхождение. Ссориться ей не хотелось. Пожалуй, сбежит… Лучше на
покое дожить, без скандала. Марфа Николаевна только
в этом делала поблажку.
В доме хозяйкой была она. Деньги
лежали у нее. Всю недвижимость муж ей оставил
в пожизненное владение, а деньги прямо отдал. Люба это прекрасно знала.
Счастлив был тот раненный
в живот, который дня три-четыре провалялся на поле сражения неподобранным: он
лежал там беспомощный и одинокий, жаждал и мерзнул, его каждую минуту могли загрызть стаи голодных собак, — но у него был столь нужный для него
покой; когда его подобрали, брюшные раны до известной степени уже склеились, и он был вне опасности.
Зачем? Он теперь понял. Для того, чтобы
лежать здесь и не шевелиться. Там,
в тюрьме, подымали на работу, там нельзя было
лежать целый день. Это ему надоело,
покой соблазнил его, и он бежал.
В другом
покое, по левую руку, стоял стол, а на нем
лежали столовые часы,
в которых находящиеся колеса сквозь светлый лед видны были.
После похорон отца, княжна Марья заперлась
в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел опросить приказания об отъезде. (Это было ещё до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она
лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтоб ее оставили
в покое.
И тут, при сем ужасном падении, все те шпаргалки у меня из рук выбило и помчало их неодоленным бурным потоком,
в котором и сам я, крутясь, заливался и уже погибал безвозвратно; но бытие мое, однако, было сохранено, и я, вообразите, увидал себя
в приятнейшем
покое, который сначала принял было за жилище другого мира, и
лежал я на мягкой чистейшей от серебра покрытою простынею постели, а близ моего изголовья поставлен был столик, а на нем лекарства, а невдалеке еще навпротив меня другой столик, а на нем тихо-тихесенько свiтит ласковым светом превосходнейшая лампа, принакрытая сверху зеленой тафтицей…
Служитель привел генерала
в мертвецкий
покой; но тут покойников несколько, и еще на них только нумерки
лежат, а нет никакого возвания, и по лицам отличить нельзя, потому что все лица почерневшие, и руки от судорог
в перстах сдерганы так, что не то благословение делают, не то растопыркою кызю представляют.