Неточные совпадения
— Некогда?.. Какого черта вы делаете? — возразил,
зевая, зверолов и потянулся, напомнив собой в своей избушонке
льва в клетке.
Он только что кончил
зевать. Его
левая рука была засунута в карман брюк, а правая, отгоняя сон, прошлась по глазам и опустилась, потирая большим пальцем концы других. Это был высокий, плечистый человек, выше меня, с наклоном вперед. Хотя его опущенные веки играли в невозмутимость, под ними светилось плохо скрытое удовольствие — ожидание моего смущения. Но я не был ни смущен, ни сбит и взглянул ему прямо в глаза. Я поклонился.
Старуха
зевнула и, закинув назад правую руку, почесала ею
левое плечо.
Я сажусь «в тую ж фигуру», то есть прилаживаюсь к правому веслу так же, как Евстигней у
левого. Команда нашего судна, таким образом, готова. Иванко, на лице которого совершенно исчезло выражение несколько гнусавой беспечности, смотрит на отца заискрившимися, внимательными глазами. Тюлин сует шест в воду и ободряет сына: «Держи, Иванко, не
зевай, мотри». На мое предложение — заменить мальчика у руля — он совершенно не обращает внимания. Очевидно, они полагаются друг на друга.
— Помилуйте, сударь! да если я не потешу Владимира Сергеевича, так не прикажите меня целой месяц к корыту подпускать. Смотрите, молодцы! держать ухо востро! Сбирай стаю. Да все ли довалились?.. Где Гаркало и Будило? Ну что ж
зеваешь, Андрей, — подай в рог. Ванька! возьми своего полвапегова-то кобеля на свору; вишь, как он избаловался — все опушничает. Ну, ребята, с богом! — прибавил ловчий, сняв картуз и перекрестясь с набожным видом, — в добрый час! Забирай
левее!
— Ни за что, а так… всё больше из-за политики, —
зевнул Петр Дмитрич. — Борьба
левой и правой. Я, обскурант и рутинер, осмелился употребить в официальной бумаге выражения, оскорбительные для таких непогрешимых Гладстонов, как наш участковый мировой судья Кузьма Григорьевич Востряков и Владимир Павлович Владимиров.
Иногда старик засыпал,
Лев Степанович, разумеется, этого не мог вынести и тотчас кричал горничной: «Танька, не
зевай», и Танька будила старика, который, проснувшись, уверял, что он и не думал спать, что он и по ночам плохо спит, от поясницы.
—
Лев, —
зевнул продавец. — А може, и другая какая тварь. Шут их разберет!
Хыча лежала на спине, а над нею стояла большая рысь. Правая лапа ее была приподнята как бы для нанесения удара, а
левой она придавила голову собаки к земле. Пригнутые назад уши, свирепые зеленовато-желтые глаза, крупные оскаленные зубы и яростное хрипение делали ее очень страшной. Глегола быстро прицелился и выстрелил. Рысь издала какой-то странный звук, похожий на фырканье, подпрыгнула кверху и свалилась на бок. Некоторое время она,
зевая, судорожно вытягивала ноги и, наконец, замерла.
И опять прошел день, и другой, и третий. Бой продолжался, а мы все стояли неразвернутыми. Что же это, наконец, забыли о нас, что ли? Но нет. На станции Угольной, на разъездах, — везде стояли
полевые госпитали и тоже не развертывались. Врачи
зевали, изнывали от скуки, играли в винт…
Молодой человек, который вошел в огород, сделал несколько шагов по узкой дорожке, разделяющей гряды на две ровные половины, подперся
левой рукой в бок и, весело глянув по широкому пространству, занятому росистыми овощами, тихо
зевнул, потянулся и стал, почесывая сапожком одной ноги другую.
В это же время только что вошедший молодой человек сделал несколько шагов по узкой дорожке, разделявшей гряды огорода на две ровные половины, подперся
левой рукой в бок, тихо
зевнул и, весело глянув по широкому пространству, занятому росистыми овощами, потянулся и стал, почесывая сапожком одной ноги другую.