Неточные совпадения
Всё
лицо ее будет видно, она улыбнется, обнимет его, он услышит ее запах, почувствует нежность ее руки и заплачет счастливо, как он раз вечером лег ей в ноги и она щекотала его, а он хохотал и
кусал ее белую с кольцами руку.
Он видел и княгиню, красную, напряженную, с распустившимися буклями седых волос и в слезах, которые она усиленно глотала,
кусая губы, видел и Долли, и доктора, курившего толстые папиросы, и Лизавету Петровну, с твердым, решительным и успокаивающим
лицом, и старого князя, гуляющего по зале с нахмуренным
лицом.
Расхаживая по комнате быстро и легко, точно ее ветром носило, она отирала
лицо мокрым полотенцем и все искала чего-то, хватая с туалетного стола гребенки, щетки, тотчас же швыряла их на место. Облизывала губы,
кусала их.
Отскочив от него, она бросилась на диван, ее пестренькое
лицо сразу взмокло слезами; задыхаясь, всхлипывая, она взмахивала платком в одной руке, другою колотила себя по груди и мычала,
кусая губы.
Но еще больше ободрило Самгина хрящеватое, темное
лицо полковника:
лицо стало темнее, острые глаза отупели, под ними вздулись синеватые опухоли, по лысому черепу путешествовали две мухи, полковник бесчувственно терпел их,
кусал губы, шевелил усами. Горбился он больше, чем в Москве, плечи его стали острее, и весь он казался человеком оброшенным, уставшим.
Перед вечером первый раз появилась мошка. Местные старожилы называют ее гнусом. Уссурийская мошка — истинный бич тайги. После ее укуса сразу открывается кровоточивая ранка. Она ужасно зудит, и, чем больше расчесывать ее, тем зуд становится сильнее. Когда мошки много, ни на минуту нельзя снять сетку с
лица. Мошка слепит глаза, забивается в волосы, уши, забивается в рукава и нестерпимо
кусает шею.
Лицо опухает, как при рожистом воспалении.
Стало совсем темно, так темно, что в нескольких шагах нельзя уже было рассмотреть ни черной земли на солонцах, ни темных силуэтов деревьев. Комары нестерпимо
кусали шею и руки. Я прикрыл
лицо сеткой. Дерсу сидел без сетки и, казалось, совершенно не замечал их укусов.
Наконец девяносто. Прохорову быстро распутывают руки и ноги и помогают ему подняться. Место, по которому били, сине-багрово от кровоподтеков и кровоточит. Зубы стучат,
лицо желтое, мокрое, глаза блуждают. Когда ему дают капель, он судорожно
кусает стакан… Помочили ему голову и повели в околоток.
Он видимо хмелел.
Лицо его изменилось и приняло какое-то злобное выражение. Ему, очевидно, хотелось язвить, колоть,
кусать, насмехаться. «Это отчасти и лучше, что он пьян, — подумал я, — пьяный всегда разболтает». Но он был себе на уме.
Маню опять нечто
кусает в затылок, и она вновь молча ныряет
лицом в тарелку.
В ужасе и гневе она начала кричать без слов, пронзительно, но он своими толстыми, открытыми и мокрыми губами зажал ей рот. Она барахталась,
кусала его губы, и когда ей удавалось на секунду отстранить свое
лицо, кричала и плевалась. И вдруг опять томительное, противное, предсмертное ощущение обморока обессилило ее. Руки и ноги сделались вялыми, как и все ее тело.
— Не прикажете ли сетку, ваше сиятельство? Теперь пчела злая,
кусает, — сказал старик, снимая с забора пахнущий медом, грязный холстинный мешок, пришитый к лубку, и предлагая его барину. — Меня пчела знает, не
кусает, — прибавил он с кроткой улыбкой, которая почти не сходила с его красивого, загорелого
лица.
На станцию приехали вовремя. Долинский отправился к кассе купить билеты и сдать в багаж, а Анна Михайловна с Дашею уселись в уголке на диван в пассажирской комнате. Они обе молчали и обе страдали. На прекрасном
лице Анны Михайловны это страдание отражалось спокойно; хорошенькое личико Даши болезненно подергивалось, и она
кусала до крови свои губки.
По ее
лицу пробежала нервная тень; она решительно отошла, сев на свое место и
кусая губы.
Трое мужиков слушают внимательно, у всех хорошие глаза, умные
лица. Изот сидит всегда неподвижно, как бы прислушиваясь к чему-то отдаленному, что слышит только он один. Кукушкин вертится, точно его комары
кусают, а Панков, пощипывая светлые усики, соображает тихо...
Лежишь на земле, положив ранец под голову, и не то спишь, не то бодрствуешь; горячее солнце палит
лицо и шею, мухи надоедливо
кусают и не дают уснуть как следует.
Сам он имел неинтересную, незаметную наружность; при слабом, нездоровом сложении и при небольшом росте у него были полные, пухлые щеки, точно он надувал их; глаза не мигали, и взгляд был острый, бородка рыжая, жидкая, и, задумавшись, он всё совал ее в рот и
кусал; и к тому же он часто выпивал, и это было заметно по его
лицу и походке.
Произошло что-то невообразимое. Верхние навалились на нижних, нижние рухнули на пол и делали судорожные движения руками и ногами, чтобы выбраться из этой кутерьмы. Те, кому это удавалось, в свою очередь, карабкались на самый верх «мала-кучи». Некоторые хохотали, другие задыхались под тяжестью давивших их тел, ругались, как ломовые извозчики, плакали и в остервенении
кусали и царапали первое, что им попадалось, — все равно, будь это рука или нога, живот или
лицо неизвестного врага.
— Пусти меня, черт!.. Оставь! — хрипел Файбиш. Его сильная, жесткая рука комкала губы и нос Цирельмана; но актер мочил слюнями и
кусал его пальцы и, вырывая из них на мгновение рот, кричал все громче и безумнее и крепче прижимался
лицом к шершавому балахону и к сапогам Файбиша. А лошади все неслись, заложив назад уши, и торчавший из-под снега прошлогодний камыш хлестал по бокам саней.
Еще скатывается с пальцев вода на мраморные плиты, когда что-то мягко распластывается у ног Пилата, и горячие, острые губы целуют его бессильно сопротивляющуюся руку — присасываются к ней, как щупальца, тянут кровь, почти
кусают. С отвращением и страхом он взглядывает вниз — видит большое извивающееся тело, дико двоящееся
лицо и два огромные глаза, так странно непохожие друг на друга, как будто не одно существо, а множество их цепляется за его ноги и руки. И слышит ядовитый шепот, прерывистый, горячий...
И, выйдя в место, куда ходили по нужде, долго плакал там, корчась, извиваясь, царапая ногтями грудь и
кусая плечи. Ласкал воображаемые волосы Иисуса, нашептывал тихо что-то нежное и смешное и скрипел зубами. Потом внезапно перестал плакать, стонать и скрежетать зубами и тяжело задумался, склонив на сторону мокрое
лицо, похожий на человека, который прислушивается. И так долго стоял он, тяжелый, решительный и всему чужой, как сама судьба.
Комар прилетел ко льву и говорит: «Ты думаешь, в тебе силы больше моего? Как бы не так! Какая в тебе сила? Что царапаешь когтями и грызешь зубами, это и бабы так-то с мужиками дерутся. Я сильнее тебя; хочешь, выходи на войну!» И комар затрубил и стал
кусать льва в голые щеки и в нос. Лев стал бить себя по
лицу лапами и драть когтями; изодрал себе в кровь все
лицо и из сил выбился.
Крапива безжалостно
кусала им руки, шеи и
лица, а тяжелый запах конопли и болиголова не давал им дышать.
Пусть резкий, холодный ветер бьет в
лицо и
кусает руки, пусть комья снега, подброшенные копытами, падают в шапку, за воротник, на шею, на грудь, пусть визжат полозья и обрываются постромки и вальки, черт с ними совсем!
А отчего мне было тяжело и как бы я хотел учредить по-иному — этого я не знал; но только воображение несмело и робко, словно откуда-то издалека, нашептывало мне, что моя maman, без сомнения, строгая, нравственная и в высшей степени благородная, но сухая женщина, — и я вдруг вспомнил об отце и,
кусая концы носового платка, который держал у
лица, тихо заплакал о покойном.
У белой руки должна быть нечистая совесть, — проговорил господин Орлик, направляя в
лицо Таси свой проницательный взгляд. Тася, вся красная, как пион, с потупленными глазами,
кусала губы и переминалась с ноги на ногу.
Он нахмурил брови,
кусает губы. Обычно бледное
лицо его теперь горит пятнами румянца. Он сидит на подоконнике, скрестив руки на груди, и старается всячески заглушить свое волнение.
Вот видите, они подарены баронессе нашей дядей жениха нашей молодой госпожи… смекаете, сударь… госпожи, которую, как вы знаете, господин цейгмейстер… (увидя, что овод
кусает лошадь) собака! кровопийца! перелетел на Зефирку!.. которую, заметьте, она любит, как самое себя, или себя в ней любит (из кареты послышался хохот, да и на
лице угрюмого офицера мелькнула усмешка; однако ж начавший речь, не смешавшись, продолжал).
Глаза его налились желчью,
лицо искосилось; он
кусал себе губы,
кусал ногти — временщик воспрянул.
Воронецкий, недовольно
кусая усы, вышел в сад; он любил оперетку, потому что она приятно щекочет нервы, потому что она создает вокруг атмосферу чего-то остроумного и изящно-чувственного; здесь же актрисы были глупы, статистки, с унылыми и некрасивыми
лицами, не пикантны.
Софья Петровна опять покосилась на
лицо Ильина. Ильин глядел вверх, был бледен и сердито
кусал дрожавшие губы. Лубянцевой было непонятно, на что он злился и чем возмущался, но его бледность тронула ее.