Неточные совпадения
Это имя человека, создавшего Чека, считалось
кровавым и приводило в
ужас всю Россию.
Платонов, давно уже отставивший от себя тарелку, глядел на нее с изумлением и даже больше — почти с
ужасом Ему, видевшему в жизни много тяжелого, грязного, порок: даже
кровавого, — ему стало страшно животным страхом перед этим напряжением громадной неизлившейся ненависти. Очнувшись, он сказал...
Пьяное,
кровавое, безобразное побоище продолжалось часа три, до тех пор, пока наряженным воинским частям вместе с пожарной командой не удалось, наконец, оттеснить и рассеять озверевшую толпу. Два полтинничных заведения были подожжены, но пожар скоро затушили. Однако на другой же день волнение вновь вспыхнуло, на этот раз уже во всем городе и окрестностях. Совсем неожиданно оно приняло характер еврейского погрома, который длился дня три, со всеми его
ужасами и бедствиями.
Молись, говорит, до
кровавого пота!» Какой-то трепет духовный,
ужас, друг мой, овладел мной… знаешь, как иногда перед причастьем ждешь, что вот огонь небесный спалит тебя, недостойную.
Я не помню, как узнал Карлоне правду, но он ее узнал, и вот в первый день праздника отец и мать Джулии, не выходившие даже и в церковь, — получили только один подарок: небольшую корзину сосновых веток, а среди них — отрубленную кисть левой руки Карлоне Гальярди, — кисть той руки, которой он ударил Джулию, Они — вместе с нею — в
ужасе бросились к нему, Карлоне встретил их, стоя на коленях у двери его дома, его рука была обмотана
кровавой тряпкой, и он плакал, точно ребенок.
Все эти
ужасы были только далеким откликом
кровавого замирения Башкирии, когда русские проделывали над пленными башкирами еще большие жестокости: десятками сажали на кол, как делал генерал Соймонов под Оренбургом, вешали сотнями, отрубали руки, обрезывали уши, морили по тюрьмам и вообще изводили всяческими способами тысячи людей.
Да ведь какими
ужасами рабства, каким
кровавым путем куплено это терпение!
И хороня детей, умиравших от истощения, и оплакивая их
кровавыми слезами, темнея от горя, усталости и голода — женщины в эти тяжелые дни были кротки и дружественны, как никогда: они верили, что не может даром пройти такой
ужас, что за великими страданиями идет великая награда.
Точно с мозга моего сняли костяную покрышку, и, беззащитный, обнаженный, он покорно и жадно впитывает в себя все
ужасы этих
кровавых и безумных дней.
Этим определяется
ужас революции, ее жуткость, ее смертоносный и
кровавый образ.
Кровавые картины, вопль и
ужас его не удовлетворяли…
Я неподвижно стоял. Мир преобразился в безумии муки и
ужаса. Весь он был здесь, где золотой луч тихо вонзался в груду пыльных бочек, где пахла керосином жирная скамейка. Кругом —
кровавое, ревущее кольцо, а дальше ничего нет.
Он помнит все это, но помнит как-то смутно, как будто та
кровавая пелена, которая появилась перед его глазами в гостиной Стоцких и которая нет-нет, да и застилает их и теперь, мешает ему ясно воспроизводить в уме впечатления последующих событий. Да и самые эти события, кроме одного, о котором он и теперь не может вспомнить без
ужаса, представляются ему какими-то мелкими, ничтожными.
Перо отказывается описывать эти
ужасы, скажем лишь, что после окончания
кровавой расправы и отъезда государя во Псков, все, еще живые, духовенство, миряне, собрались в поле, у церкви Рождества Христова, служить общую панихиду над тамошнею скудельницею, где лежало десять тысяч неотпетых христианских тел.
Произошел бунт в Москве, со всеми его
ужасами. Его
кровавою жертвою сделался архиепископ Амвросий, тот самый, который в бытность свою архиереем отклонил юношу Потемкина от мысли поступления в монастырь и дал ему денег на дорогу в Петербург.
Старичок, кряхтя, сел на пустую скамейку, прочитал шепотом молитву, потом, обшарив сверкающими,
кровавыми глазами во всех углах, остановил их с
ужасом на Вольдемаре, медленно, три раза перекрестился двуперстным знамением и воскликнул...
— Братья! Час суда Божия наступает! Еще одна ночь, и мы узрим врага нашего: посвятите последние часы сии на бдение и молитву! Грозный день наступает и разрешит судьбу нашу. Мужайтесь! Тот час, в который вы должны показать всю твердость нашу, приближается, луч солнца озарит битву
кровавую. Итак, братья, ополчитесь крепостью и призовите в помощь Господа, сильного в бранях, поборника в правде, и Он поразит
ужасом сердца врагов наших! Кто верова Господеви и постыдися? Кто призва имя Его и призрен бе?
Объятый
ужасом при зрелище ежедневных казней, народ притаился и притих: каждый старался сплотиться в своей семье, укрыться от начальства, чтобы подчас неповинно не потерпеть в продолжающейся общей
кровавой расправе. Никому не было ни до дел, ни до гульбищ.
В Польше произошли важные и неожиданные события. В то время как весь цивилизованный мир был потрясен
ужасами французской революции, Польша, ведомая к гибели самим Провидением, с жадностью прислушивалась к
кровавым известиям о парижских зверствах и, видимо, нашла их достойными подражания.
— Передаст князю, тот как раз меня со двора долой, да и отправит в свою вотчину к отцу с матерью, тогда прощай план
кровавой мести, только и возможный под кровлей княжеского дома, при близости к молодой княжне! — с
ужасом думала она.
Все мы, при всем нашем несчастном навыке к подобного рода горестям и мукам, казалось, были поражены страшным
ужасом этого неистового страдания, вызвавшего у этого бедняка даже
кровавый пот.
— Да, я укоряю Его. Иисус, Иисус! Зачем так чист, так благостен Твой лик? Только по краю человеческих страданий, как по берегу пучины, прошел Ты, и только пена
кровавых и грязных волн коснулась Тебя, — мне ли, человеку, велишь Ты погрузиться в черную глубину? Велика Твоя Голгофа, Иисус, но слишком почтенна и радостна она, и нет в ней одного маленького, но очень интересного штришка:
ужаса бесцельности!