Пошли не в ногу, торжественный мотив марша звучал нестройно, его заглушали рукоплескания и
крики зрителей, они торчали в окнах домов, точно в ложах театра, смотрели из дверей, из ворот. Самгин покорно и спокойно шагал в хвосте демонстрации, потому что она направлялась в сторону его улицы. Эта пестрая толпа молодых людей была в его глазах так же несерьезна, как манифестация союзников. Но он невольно вздрогнул, когда красный язык знамени исчез за углом улицы и там его встретил свист, вой, рев.
Что затем произошло — никто не мог дать себе отчета. Послышался потрясающий крик Карла, ужасный рев Цезаря и львицы, три оглушительных выстрела, испуганные
крики зрителей и безумный, отчаянный старческий вопль: «Карльхен! Карльхен! Карльхен!..»
Неточные совпадения
Ни
крика, ни стону не было слышно даже тогда, когда стали перебивать ему на руках и ногах кости, когда ужасный хряск их послышался среди мертвой толпы отдаленными
зрителями, когда панянки отворотили глаза свои, — ничто, похожее на стон, не вырвалось из уст его, не дрогнулось лицо его.
В зеркале Самгин видел, что музыку делает в углу маленький черный человечек с взлохмаченной головой игрушечного чертика; он судорожно изгибался на стуле, хватал клавиши длинными пальцами, точно лапшу месил, музыку плохо слышно было сквозь топот и шарканье ног, смех,
крики, говор
зрителей; но был слышен тревожный звон хрустальных подвесок двух люстр.
Зрители шумно ликовали, оглашая улицу хохотом и
криками…
На берегу была настоящая ярмарка:
крик, шум, разговоры и беготня; куча баб, стариков и мальчишек таскали домой лукошками, мешками и подолами всякую рыбу; разумеется, немало было и простых
зрителей, которые советовали, помогали и шумели гораздо более настоящих рыбаков.
Когда опустился занавес, Загоскин должен был, по пиесе, продолжать несколько времени свою болтовню, но на сцене поднялся такой шум,
крик и хохот, что
зрители принялись аплодировать: Загоскин шумел и бранился, а мы все неудержимо хохотали.
Шумною и довольною толпою
зрители спускались по извилистым лестницам к подъезду… внизу раздавался
крик жандармов и лакеев.
Пусть праздные
зрители бесятся: актеру нет надобности покрывать их
крик своим голосом.
Перед самым выходом на сцену обещал взять тон слабее, ниже и вести всю роль ровнее, и сначала исполнял свое обещание, так что иногда целый акт проходил очень хорошо; но как, бывало, только скажешь какую-нибудь речь или слово хотя без
крику, но выразительно, сильно, особенно если
зрители похлопают — все пропало!
причем Яковлев вскрикивал, как исступленный, ударяя ладонью по рукоятке меча, — приводили
зрителей в неистовый восторг, от которого даже останавливался ход пиесы; я бесился и перед этими стихами заранее выбегал в театральный коридор, чтоб пощадить свои уши от безумного
крика, топанья и хлопанья. Яковлев до того забывался, что иногда являлся на сцене в нетрезвом виде. Но публика не замечала или не хотела заметить — и хлопала, по обыкновению.
Варшава кипела жизнью. Во всех окнах домов, на всех балконах виднелись любопытные
зрители. На улицах толпился народ. Слышались
крики...
Выступив из мрака ночи с своими огнями, ледяной дом сиял металлическим блеском и далеко бросал от себя свет на Луговую линию, очертивши им пестрый полукруг лиц и ног; площадь казалась вымощенною верхушками голов. Нередко усиленный
крик ледяного слона, или огненный фонтан, бивший из хобота его, или новая смешная фигура на окнах заставляли
зрителей вторгаться за черту, заказанную слободскими десятскими и сотскими. Русские остроты сыпались часто под русскою палкою.