Тася поглядела вправо. Окошко кассы было закрыто. Лестница освещалась газовым рожком; на противоположной стене, около зеркала, прибиты две цветных афиши — одна красная, другая синяя — и белый лист с печатными заглавными строками. Левее выглядывала витрина с
красным фоном, и в ней поллиста, исписанного крупным почерком, с какой-то подписью. По лестнице шел половик, без ковра. Запах сеней сменился другим, сладковатым и чадным, от курения порошком и кухонного духа, проползавшего через столовые.
Неточные совпадения
Мягкими увалами поле, уходя вдаль, поднималось к дымчатым облакам; вдали снежными буграми возвышались однообразные конусы лагерных палаток, влево от них на темном
фоне рощи двигались ряды белых, игрушечных солдат, а еще левее возвышалось в голубую пустоту между облаков очень
красное на солнце кирпичное здание, обложенное тоненькими лучинками лесов, облепленное маленькими, как дети, рабочими.
Тогда я прислонился к дереву, стянул сапог и тотчас открыл причину боли: оказалось, что мой маленький перочинный ножик провалился из кармана и сполз в сапог. Сунув ножик в карман, я стал надевать сапог и тут услышал хлюпанье по лужам и тихий разговор. Я притих за деревом. Со стороны Безымянки темнеет на
фоне радужного круга от
красного фонаря тихо движущаяся группа из трех обнявшихся человек.
Однажды я и инспектор сельского хозяйства г.
фон Фрикен возвращались из
Красного Яра в Александровск: я в тарантасе, он верхом.
В пади на самом видном месте стоит белый дом, на котором иногда развевается флаг —
красный круг на белом
фоне.
По улице шли быстро и молча. Мать задыхалась от волнения и чувствовала — надвигается что-то важное. В воротах фабрики стояла толпа женщин, крикливо ругаясь. Когда они трое проскользнули во двор, то сразу попали в густую, черную, возбужденно гудевшую толпу. Мать видела, что все головы были обращены в одну сторону, к стене кузнечного цеха, где на груде старого железа и
фоне красного кирпича стояли, размахивая руками, Сизов, Махотин, Вялов и еще человек пять пожилых, влиятельных рабочих.
— В таком случае, — возразил г-н
фон Рихтер и
покраснел еще более, — надо будет поменяться дружелюбными выстрелами — des goups de bisdolet à l'amiaple! [Дружелюбными пистолетными выстрелами (искаж. фр.: des coups des pistolet à l'amiable).]
— Так я и знала! Я в Швейцарии еще это предчувствовала! — раздражительно вскричала она. — Теперь вы будете не по шести, а по десяти верст ходить! Вы ужасно опустились, ужасно, уж-жасно! Вы не то что постарели, вы одряхлели… вы поразили меня, когда я вас увидела давеча, несмотря на ваш
красный галстук… quelle idée rouge! [что за дикая выдумка! (фр.)] Продолжайте о
фон Лембке, если в самом деле есть что сказать, и кончите когда-нибудь, прошу вас; я устала.
Я вскинул ружье на плечи и пошел по указанному мне направлению. Поднявшись на небольшой холмик, откуда начиналась узкая, едва заметная лесная тропинка, я оглянулся.
Красная юбка Олеси, слегка колеблемая ветром, еще виднелась на крыльце хаты, выделяясь ярким пятном на ослепительно-белом, ровном
фоне снега.
День был серый; сплошь покрытое осенними тучами небо отразилось в воде реки, придав ей холодный свинцовый отблеск. Блистая свежестью окраски, пароход плыл по одноцветному
фону реки огромным, ярким пятном, и черный дым его дыхания тяжелой тучей стоял в воздухе. Белый, с розоватыми кожухами, ярко-красными колесами, он легко резал носом холодную воду и разгонял ее к берегам, а стекла в круглых окнах бортов и в окнах рубки ярко блестели, точно улыбаясь самодовольной, торжествующей улыбкой.
Такая заря горела, когда Ида взяла с этажерки свою библию. Одна самая нижняя полоса уже вдвигалась в янтарный
фон по
красной черте горизонта. Эта полоса была похожа цветом на полосу докрасна накаленного чугуна. Через несколько минут она должна была остывать, синеть и, наконец, сравняться с темным
фоном самого неба.
Пауза; на
фоне озера показываются две
красные точки.
В то время, когда Павел Федорович Фермор сидел у тетки, к ней завернули проездом с бывшего в тот день в
Красном Селе развода три уланские офицера, из которых один, Карл Пиллар
фон Пильхау, начал с сожалением рассказывать, что развод не удался.
Кудряшов в двух местах зажег электрические фонари: свет их проходил сквозь массу голубоватой воды, кишащую рыбами и другими животными, наполненную растениями, резко выделявшимися на неопределенном
фоне своими кроваво-красными, бурыми и грязно-зелеными силуэтами.
Фон-Саксен был жестоко уязвлен словами Иосафа. В первую минуту он
покраснел и закусил губы, но, тотчас же овладев собою, изобразил одну только улыбку презрительного пренебрежения — дескать, эти слова оскорбить меня никак не могут: я слишком умен и слишком высоко стою для этого!
Банкир писал, что посылаемая тысяча составляет всё состояние барона Артура
фон Зайниц и что ему, Артуру, надеяться не на что…Артур прочитал письмо и густо
покраснел.
Фон Зайниц
покраснел и запустил руку в свою большую охотничью сумку.
Ведь это не забава и не
фон для поэтического романа; это — тяжелый труд,
красный лишь сознанием, что живешь не напрасно.
Они втроем пошли по дороге навстречу ветру. На юге сверкали яркие зигзаги молний, гром доносился громко, но довольно долго спустя после молний. Далеко на дороге, на свинцовом
фоне неба бился под ветром легкий светло-желтый шарф на голове Тани и ярко пестрели
красная и синяя рубашки Сергея и Шеметова.
После Кунтша театр на
Красной площади перешел в руки Отто Фюрста; представление у последнего чередовалось с русскими представлениями: русские давались по воскресеньям и вторникам, а немцы играли по понедельникам и четвергам; немецкие и русские пьесы представлялись под управлением Фюрста. В труппе последнего женские роли впервые исполняли женщины: девица фон-Велих и жена генерального директора Паггенканпфа, в русских документах попросту переделанная в Поганкову.
Бьет два часа… Свет маленькой ночной лампы скудно пробивается сквозь голубой абажур. Лизочка лежит в постели. Ее белый кружевной чепчик резко вырисовывается на темном
фоне красной подушки. На ее бледном лице и круглых, сдобных плечах лежат узорчатые тени от абажура. У ног сидит Василий Степанович, ее муж. Бедняга счастлив, что его жена наконец дома, и в то же время страшно напуган ее болезнью.
Когда он вошел в гостиную, насмешливый шепот пробежал по ней:
красный нос так изумил всех, что должники Фюренгофа забыли изъяснить ему свое глубочайшее почтение и преданность и баронесса не могла выговорить полновесного приветствия тому, от кого тяжеловесные дукаты должны были поступить в ее род. Рингенский помещик, немного запинаясь, представил своего спутника под именем господина
фон Зибенбюргера как ученого, путешествующего по разным странам света и теперь возвращающегося из России.