— Чего ж ты, сватьюшка? Садись, придвигайся! — весело сказал Глеб, постукивая ложкою о
край чашки. — Может статься, наши хозяйки — прыткие бабы, что говорить! — тебя уж угостили? А?
— А то, что прежде отца в петлю не суйся, жди термину: скомандую «таскай со всем», так и лезь за говядиной, а то ишь ты! Ну-ка, Сенька, подлей еще! — сказал Пашка, подавая грязному кашевару чашку. Тот плеснул щей и поставил на стол. Хлебнули еще несколько раз, Пашка постучал ложкой в
край чашки. Это было сигналом таскать говядину. Затем была подана белая пшенная каша с постным, из экономии, маслом. Ее, кроме Луговского и Вороны, никто не ел.
Он сейчас же сконфузился, опустил голову и с минуту не смотрел на людей, ожидая отпора своему окрику. Но люди, услышав голос хозяина, покорно замолчали: раздавалось только чмоканье, чавканье, тяжёлые вздохи и тихий стук ложек о
край чашки.
Неточные совпадения
— Это они хватили через
край, — сказала она, взмахнув ресницами и бровями. — Это — сгоряча. «Своей пустой ложкой в чужую
чашку каши». Это надо было сделать тогда, когда царь заявил, что помещичьих земель не тронет. Тогда, может быть, крестьянство взмахнуло бы руками…
Утром я варил с помощью жандарма в печке кофей; часов в десять являлся дежурный офицер, внося с собой несколько кубических футов мороза, гремя саблей, в перчатках, с огромными обшлагами, в каске и шинели; в час жандарм приносил грязную салфетку и
чашку супа, которую он держал всегда за
края, так что два большие пальца были приметно чище остальных.
Чай был сделан крепкий, точно так, как он любил, то есть: чайник, накрытый салфеткой, был поставлен на самовар,
чашка налита полнехонько наравне с
краями, и Софья Николавна подала ее, не пролив ни одной капли на блюдечко; ароматный напиток был так горяч, что жег губы.
Сияющий и весёлый принялся Илья в этот вечер за обычное своё занятие — раздачу собранных за день диковин. Дети уселись на землю и жадными глазами глядели на грязный мешок. Илья доставал из мешка лоскутки ситца, деревянного солдатика, полинявшего от невзгод, коробку из-под ваксы, помадную банку, чайную
чашку без ручки и с выбитым
краем.
— Известно! Море-то должно же
края иметь. Оно — как
чашка…
И вдруг в темноте, среди пыли и паутины, где-то под потолком ожил электрический звонок. Маленький металлический язычок судорожно, в ужасе, бился о
край звенящей
чашки, замолкал — и снова трепетал в непрерывном ужасе и звоне. Это звонил из своей комнаты его превосходительство.
После молебна бабы вынесли на улицу посёлка столы, и вся рабочая сила солидно уселась к деревянным
чашкам, до
краёв полным жирной лапшою с бараниной.
— Гм! Видите ли, на науки нужно смотреть с точки зрения той пользы, которую они приносят людям, — объяснил он со вздохом. Её неразвитость усиливала в нём симпатию к ней. А она, задумчиво постукивая ложкой по
краю своей
чашки, спрашивала его...
Первое, что бросилось Ферапонтову в глаза, — это стоявшие на столике маленькие, как бы аптекарские вески, а в углу, на комоде, помещался весь домашний скарб хозяина: грязный самоваришко, две-три полинялые
чашки, около полдюжины обгрызанных и треснувших тарелок. По другой стене стоял диван с глубоко просиженным к одному
краю местом.
Стоя на коленях, он подпирал скулы ладонями и держал голову, как
чашку, до
краёв наполненную.
К чаю хозяева кликнули и Корнея. Он слез и сел на
краю лавки. Ему подали
чашку и кусок сахара.
Кузьма Васильевич бросил в
чашку кусок сахару и выпил ее разом. Кофе ему показался очень крепким и горьким. Колибри глядела на него, улыбаясь и чуть-чуть расширяя ноздри над
краем своей
чашки. Она тихонько опустила ее на стол.
Края были выпуклые, — на дне
чашки был город.
Помню, посреди комнаты, которую Кисочка назвала столовой, стоял круглый стол почему-то на шести ножках, на нем самовар и
чашки, а на
краю стола лежали раскрытая книга, карандаш и тетрадка.
Все, один за другим, выпивали эту же
чашку, аккуратно наполненную до самых
краев.