Неточные совпадения
Спасаться, жить по-божески
Учила нас угодница,
По праздникам к заутрене
Будила… а потом
Потребовала странница,
Чтоб
грудью не
кормили мы
Детей по постным дням.
— Дураков выкармливают маком. Деревенской бабе некогда возиться с ребенком,
кормить его
грудью и вообще. Нажует маку, сделает из него соску, сунет ребенку в рот, он пососет и — заснул. Да. Мак — снотворное, из него делают опий, морфий. Наркотик.
— Про аиста и капусту выдумано, — говорила она. — Это потому говорят, что детей родить стыдятся, а все-таки родят их мамы, так же как кошки, я это видела, и мне рассказывала Павля. Когда у меня вырастут
груди, как у мамы и Павли, я тоже буду родить — мальчика и девочку, таких, как я и ты. Родить — нужно, а то будут все одни и те же люди, а потом они умрут и уж никого не будет. Тогда помрут и кошки и курицы, — кто же
накормит их? Павля говорит, что бог запрещает родить только монашенкам и гимназисткам.
Самгин спустился вниз к продавцу каталогов и фотографий. Желтолицый человечек, в шелковой шапочке, не отрывая правый глаз от газеты, сказал, что у него нет монографии о Босхе, но возможно, что они имеются в книжных магазинах. В книжном магазине нашлась монография на французском языке. Дома, после того, как фрау Бальц
накормила его жареным гусем, картофельным салатом и карпом, Самгин закурил, лег на диван и, поставив на
грудь себе тяжелую книгу, стал рассматривать репродукции.
Она держала на руках ребенка и
кормила его белой длинной
грудью.
Заставы все заперли, вот ваш папенька и остался у праздника, да и вы с ним; вас кормилица Дарья тогда еще
грудью кормила, такие были щедушные да слабые.
Через несколько часов о Сережке уже никто в доме не упоминает, а затем, чем дальше, тем глубже погружается он в пучину забвения. Известно только, что Аксинья
кормит его
грудью и раза два приносила в церковь под причастие. Оба раза, проходя мимо крестной матери, она замедляла шаг и освобождала голову младенца от пеленок, стараясь обратить на него внимание «крестной»; но матушка оставалась равнодушною и в расспросы не вступала.
— Про Никона ты молчи; дело это — не твоё, и чего оно мне стоит — ты не знаешь! Вы все бабу снизу понимаете, милые, а не от
груди, которой она вас, окаянных,
кормит. А что для бабы муж али любовник — иной раз — за ребёнка идёт, это вашему брату никогда невдомёк!
Она сама подавала свою Парашеньку кормилице, сама поддерживала ее у
груди и не без зависти, не без огорчения смотрела, как другая, чужая женщина
кормила ее дочь…
— Прощай, матушка Ока!.. — сказал Глеб, бессильно опуская на
грудь голову, но не отнимая тусклых глаз своих от окна. — Прощай, кормилица… Пятьдесят лет
кормила ты меня и семью мою… Благословенна вода твоя! Благословенны берега твои!.. Нам уж больше не видаться с тобой!.. Прощай и вы!.. — проговорил он, обращаясь к присутствующим. — Прощай, жена!..
— Ах, да, действительно, — воскликнула Елена грустно-насмешливым голосом, — женщина прежде всего должна думать, что она самка и что первая ее обязанность — родить здоровых детей, здоровой
грудью кормить их, потом снова беременеть и снова
кормить: обязанность приятная, нечего сказать!
— Да; так вы представьте себе, Роман Прокофьич, девять месяцев кряду, каждую ночь, каждую ночь мне все снилось, что меня какой-то маленький ребенок
грудью кормит. И что же бы вы думали? родила я Идочку, как раз вот, решительно как две капли воды то самое дитя, что меня
кормило… Боже мой! Боже мой! вы не знаете, как я сокрушаюсь о моем счастье! Я такая счастливая, такая счастливая мать, такие у меня добрые дети, что я боюсь, боюсь… не могу я быть спокойна. Ах, не могу быть спокойна!
Груди у неё всё ещё высокие, девичьи, а уже
кормила троих детей.
Она
кормила девочку, глядя сквозь стеклянную плёнку слёз в угол, не замечая, что ребёнку неудобно сосать её
грудь, горизонтально торчавший сосок выскальзывал из его губ, ребёнок, хныкая, чмокал воздух и вращал головкой.
— А ну-ка, объясните мне, умный человек, одну штуку, — сказал он, зевая и почесывая волосатую
грудь. — Вот нас и
кормят здесь всякими деликатесами, и винищем этим самым поят, и казачка приставили, и сигары, и всякая такая вещь… А к столу, к своему-то, нас ведь не приглашают. Отчего бы это? Разрешите-Kali, не дожидаясь моего ответа, он продолжал язвительным тоном...
«Бог дал мне руки, чтобы работать, — говорила Лиза, — ты
кормила меня своею
грудью и ходила за мною, когда я была ребенком; теперь пришла моя очередь ходить за тобою.
— Мамкин… Вот, — указал ребенок на одну из телег, где сидела женщина с ребенком на руках. Она
кормила ребенка
грудью и в то же время следила взглядом за Мишей, который разговаривал с «барином». Эта женщина примкнула к партии на одном из ближайших этапов, недавно оправившись от болезни.
Сидит,
грудью младенца
кормит, укачивает его.
— Чего ты только не скажешь, Максимыч! — с досадой ответила Аксинья Захаровна. — Ну, подумай, умная ты голова, возможно разве обидеть мне Грунюшку? Во утробе не носила, своей
грудью не
кормила, а все ж я ей мать, и сердце у меня лежит к ней все едино, как и к рожоным дочерям. Все мои три девоньки заодно лежат на сердце.
— Так вы и разочтите, много ль ему, сердечному, останется, — сказал Патап Максимыч. — Дивить ли после того, что у вас бабы стерлядей
грудью кормят да в кринках икру заместо молока возят. Плуты они, мошенники!.. Так ли, Марко Данилыч? Не навык к плутовству, нужда доводит. Как ловцу по чести жить? И честь ведь не в честь, коли нечего есть! Нет, Марко Данилыч, не пущусь я в ваши промыслы. Бог с ними!
Земля — общая нам мать; она
кормит нас, дает нам приют, радует и любовно обогревает нас; с минуты рождения и пока мы не успокоимся вечным сном на ее материнской
груди, она постоянно своими нежными объятиями лелеет нас.
«И Наташа уходила в детскую
кормить своего единственного мальчика Петю. Никто ничего не мог ей сказать столько успокоительного, разумного, сколько это трехмесячное маленькое существо, когда оно лежало у ее
груди, и она чувствовала его движение и сопение носиком. Существо это говорило: «Ты сердишься, ты ревнуешь, ты хотела бы ему отомстить, ты боишься, а я вот он. А я вот он»… И отвечать нечего было. Это было больше, чем правда».
На дворе уже была ночь, звезды сияли во все небо, ветер несся быстрою струей вокруг открытой платформы и прохлаждал горячечный жар майорши, которая сидела на полу между ящиками и бочками, в коленях у нее помещался поросенок и она
кормила его булочкой, доставая ее из своего узелочка одною рукой, меж тем как другою ударяла себя в
грудь, и то порицала себя за гордыню, что сердилась на Лару и не видалась с нею последнее время и тем дала усилиться Жозефу и проклятому Гордашке, то, подняв глаза к звездному небу, шептала вслух восторженные молитвы.
Акулина была рада, что за ее ребенком, — от нее, когда она на другой день пришла в себя, скрыли подмену, — так ухаживает барыня, допуская ее лишь
кормить его
грудью.
Его друзья и сослуживцы смеялись над ним и говорили, что ему недостает только одного для полнейшего счастья: что он не может
кормить сам
грудью своего сына.
По легенде, разрывает себе
грудь, чтобы
накормить птенцов своей кровью.], от великих, тяжких жертв ее, перенеся театр войны подалее от растерзанного шведами отечества вашего.
— Господин милостивый! дайте что-нибудь безрукому, безногому на пропитание. У матери
груди высохли от голода, нечем
кормить меньшого брата, который плачет, хоть вон беги из избы; две маленькие сестры целые сутки не видали во рту зерна макова. Будьте жалостливы и милостивы, добрый господин! Бог наградит вас на сем свете и в другом.
Вот молодая женщина принимает сладкое бремя от пестуна, садится также под вязом и начинает
кормить дитя
грудью.
Решено было, что ребенок останется с бабушкой, матерью Анны Александровны, и нянькой, так как он ко времени отъезда будет отнят от
груди, — молодая мать
кормила сама, — а Анна Александровна поедет вместе с мужем.
Агнеса еще
кормила его; ему было только десять месяцев, а мать наложила на себя обет не отнимать детей от
груди прежде года — видела ли она в этом продолжительном кормлении залог их здоровья или ей жаль было оторвать от себя дитя, которое питала своей жизнью, с которым она составляла как бы одно существо.
Между тем жена рыбака достала из-под кормы спеленатого ребенка и, присев на первую доску, стала
кормить его своею
грудью, на которую из-под клочка паруса упал солнечный луч.
Я выполнил точно волю своего благодетеля, потому что хранить тайну умел с детских лет. Ах! почему не мог я назвать тогда своею матерью пригожую женщину, посещавшую меня тайком, в которой узнал я со временем Кропотову, жену Семена Ивановича? Она
кормила меня своею
грудью, любила меня, как сына, и, может статься, была настоящая моя… Нет, не хочу обманывать себя этою приятною мечтою. Скольких бедствий избавился бы я тогда!
— Что ж, мне его прикажешь
грудью кормить? Так у меня в
грудях нету молока!