Утром сели на пароход, удобный, как гостиница, и поплыли встречу караванам барж, обгоняя парусные рыжие «косоуши», распугивая увертливые лодки рыбаков. С берегов, из богатых сел, доплывали звуки гармоники, пестрые группы баб любовались пароходом, кричали дети, прыгая в воде, на отмелях. В третьем классе, на
корме парохода, тоже играли, пели. Варвара нашла, что Волга действительно красива и недаром воспета она в сотнях песен, а Самгин рассказывал ей, как отец учил его читать...
— Пароход бежит по Волге. Через забор глядит верблюд, — импровизирует на
корме парохода высоким дискантом под немудрую гармошку молодой малый в поддевке и картузике, расположась на круге каната, а я сижу рядом, на другом круге, и, слушая его, убеждаюсь, что он поет с натуры: что видит, то и поет.
Бросился он в реку, поплыл, первым увидел Алексея, тот даже схватил его, но Никифор Захарыч оттолкнулся от него, увидев невдалеке Патапа Максимыча, поплыл к нему, схватил его, ошеломил, по исконному своему обычаю, и поплыл к
корме парохода.
Неточные совпадения
И мешал грузчик в красной рубахе; он жил в памяти неприятным пятном и, как бы сопровождая Самгина, вдруг воплощался то в одного из матросов
парохода, то в приказчика на пристани пыльной Самары, в пассажира третьего класса, который, сидя на
корме, ел орехи, необыкновенным приемом раскалывая их: положит орех на коренные зубы, ударит ладонью снизу по челюсти, и — орех расколот.
Я стоял один на
корме и, глядя назад, прощался с этим мрачным мирком, оберегаемым с моря Тремя Братьями, которые теперь едва обозначались в воздухе и были похожи впотьмах на трех черных монахов; несмотря на шум
парохода, мне было слышно, как волны бились об эти рифы.
Небольшой плоскодонный
пароход, таскавший на буксире в обыкновенное время барки с дровами, был вычищен и перекрашен заново, а на носу и в
корме были устроены даже каюты из полотняных драпировок. Обитые красным сукном скамьи и ковры дополняли картину. В носовой части были помещены музыканты, а в кормовой остальная публика. До Рассыпного Камня по озеру считалось всего верст девятнадцать, но
пароход нагружался с раннего утра всевозможной «яствой и питвой», точно он готовился в кругосветную экспедицию.
Пароход валяло с носа на
корму и с боку на бок.
Машину быстро застопорили,
пароход остановился, пустив из-под колес облако пены, красные лучи заката окровавили ее; в этой кипящей крови, уже далеко за
кормой, бултыхалось темное тело, раздавался по реке дикий крик, потрясавший душу.
Проктор пошел к рулю. Я увидел впереди «Нырка» многочисленные огни огромного
парохода. Он прошел так близко, что слышен был стук винтового вала. В пространствах под палубами, среди света, сидели и расхаживали пассажиры. Эта трехтрубная высокая громада, когда мы разминулись с ней, отошла, поворотившись
кормой, усеянной огненными отверстиями, и рассекала колеблющуюся, озаренную пелену пены.
Все они толпились на носу
парохода и постепенно, уступая просьбам Кононова, шли на
корму, покрытую парусиной, где стояли столы с закуской.
Солдат услужливо подал меня в тюлинской лодочке на борт
парохода и тотчас же сам вынырнул в ней из-за
кормы, направляясь к тому берегу, где грузный паром высаживал уреневцев.
Машинным отделением
пароход делился на две половины — носовая часть для серой публики, а
корма для привилегированной.
И тихое безмолвие жегулевской ночи нарушалось иногда только мерным шумом
парохода, который выбрасывал из трубы мириады красных искорок, длинной полосой кружившихся змейками за
кормою.
Стоя на
корме, Володя еще долго не спускал глаз с
парохода и несколько времени еще видел своих. Наконец, все лица слились в какие-то пятна, и самый
пароход все делался меньше и меньше. Корвет уже шел полным ходом, приближаясь к большому рейду.
В его голове уже всплыла совершенно отчетливо фигура спасательного обруча с названием
парохода, который он вчера видел на
корме. Всего один такой обруч и значился на «Сильвестре».
Лодка!.. Он готов был нанять
пароход. Через несколько минут все общество спустилось вниз к пристани. Добыли большой струг. Ночь стояла, точно она была в заговоре, облитая серебром. На Волге все будто сговорилось, зыбь теплого ветерка, игра чешуй и благоухание сенокоса, доносившееся с лугового берега реки. Он шептал ей, сидя рядом на
корме, — она правила рулем, — любовные слова… Какие?.. Он ничего не помнит теперь… Свободная рука его жала ее руку, и на своем лице он чуял ее дыхание.