Неточные совпадения
Последняя вспышка старой крепостной энергии произошла в
Луке Назарыче, когда до Мурмоса дошла весть о переселении мочеган и о толках в Кержацком
конце и на Самосадке о какой-то своей земле.
А куряне славные —
Витязи исправные:
Родились под трубами,
Росли под шеломами,
Выросли как воины,
С
конца копья вскормлены.
Все пути им ведомы,
Все яруги знаемы,
Луки их натянуты,
Колчаны отворены,
Сабли их наточены,
Шеломы позолочены.
Сами скачут по полю волками
И, всегда готовые к борьбе,
Добывают острыми мечами
Князю — славы, почестей — себе...
Когда неволя вставала к воде ребром, напором воды гнуло ее, как туго натянутый
лук, а
конец постоянно вырывался кверху, так что Кравченке приходилось сильно балансировать на нем, как на брыкающейся лошади.
Вылезал откуда-нибудь из угла
Конец — мрачный, молчаливый, черный пьяница, бывший тюремный смотритель
Лука Антонович Мартьянов, человек, существовавший игрой «в ремешок», «в три листика», «в банковку» и прочими искусствами, столь же остроумными и одинаково нелюбимыми полицией. Он грузно опускал свое большое, жестоко битое тело на траву, рядом с учителем, сверкал черными глазами и, простирая руку к бутылке, хриплым басом спрашивал...
Я же весла в лодку забрал, а сам
концом веревки зацепился и нетерпеливо жду, чтобы чуть
Лука ногой в лодку ступит, сейчас плыть.
— А вот как, — отвечает
Лука, — вы будете в церкви у окна стоять, а Марой станет под окном снаружи, и если я к
концу службы с иконами не явлюсь, то он стекло разобьет, и в окно полезет и всю вину на себя примет.
Этого страха я не выдержал и возринулся назад, а
Лука стоит уже на
конце цепи, и вдруг, утвердившись на ней ногою, молвит сквозь бурю...
Стрешнева просидела в читальне около часу. Лидинька просила ее заходить почаще и сама тоже обещалась как-нибудь завернуть к ней. В
конце концов ее снабдили абонементным билетом и связкою нескольких книжек, по преимуществу состоявших из собранных и переплетенных воедино кой-каких журнальных статей. Выбор этих книжек удостоил сделать для Татьяны сам
Лука Благоприобретов, сказав, что эти статьи недостаточно прочесть, но надо даже изучать как догмат всякому порядочному и честному человеку.
Абсолютный ее идеал дан в христианстве, где обещано, как предварение, «тысячелетнее царство Христово» [См.: Откр. 20:6.] на этой земле, а за порогом этого зона — «царствие Его, которому не будет
конца» [Неточная цитата из Евангелия от
Луки: «Царству Его не будет
конца» (1:33).].
На заводах Петра и
Луки дела шли не так плохо, потому что над ними, худо ли, хорошо ли, наблюдали сами владельцы, но опекуны имущества Григория были не лучше селезневских опекунов и точно так же, разоряя постепенно его заводы, дошли наконец до того, что в один прекрасный день все уцелевшее дорогое движимое имущество селезневского дворца будто бы сгорело в находившейся в
конце садовой аллеи каменной беседке, в которой и печи-то никогда не было!
— Однако, — перебил генерал, поднявшись слегка на цыпочках, — я уже давно сбираюсь сказать вам, любезнейший господин Присыпкин, — и он оттянул
конец фамилии
Луки Ивановича, — что я нахожу более целесообразным оставить прежний порядок доставления рукописи и держаться более рационального порядка.
Спустили гроб в полуоттаявшую яму среди унылого, равнодушного молчания. Ничьего голоса не раздалось в память покойного. Оставшиеся"до
конца"потянулись сначала гуськом, а миновав ворота, сгруппировались по три, по четыре человека, и точно все повеселели, отдежурив сколько нужно было.
Лука Иванович почти что не был знаком ни с кем из провожавших покойника, но с двоими кланялся, а поименно знал многих.
Обгорелый шест, которого
концы опирались на двух камнях, держал медный котелок с водою; один из этих камней обставлен был сковородою с остатками изжаренной с
луком жирной почки, облупленным подносом с изукрашенным золотыми цветами карафином [Карафин — графин.], с двумя серебряными чарами, расписанными чернью, работы устюжской, и узорочною серебряною братиною [Братина — сосуд для вина и пива.] с кровлею, вероятно, жалованною царями кому-нибудь из родителей собеседников при милостивом слове.
Лука Иванович отошел от них. Ему стало не совсем хорошо от ладана; но он хотел остаться до
конца.
И рек ему буй-тур Всеволод:
«Один мне брат, один свет светлый ты, Игорь!
Оба мы Святославичи!
Седлай же, брат, борзых коней своих,
А мои тебе готовы,
Оседланы пред Курском.
Метки в стрельбе мои куряне,
Под трубами повиты,
Под шеломами взлелеяны.
Концом копья вскормлены,
Пути им все ведомы,
Овраги им знаемы,
Луки у них натянуты,
Тулы отворены,
Сабли отпущены,
Сами скачут, как серые волки в поле,
Ища себе чести, а князю славы».
— Скажите пожалуйста! — уже совсем резко откликнулась Анна Каранатовна и села почему-то на
конец кровати. — Поучения-то вы куда горазды делать,
Лука Иванович, позвольте мне вам доложить, а на деле-то — ни тпру, ни ну!