Неточные совпадения
Бобчинский (Добчинскому). Вот это, Петр Иванович, человек-то! Вот оно, что значит человек! В жисть не был в присутствии такой важной персоны, чуть не умер со
страху. Как вы думаете, Петр Иванович,
кто он такой в рассуждении чина?
Так, например, наверное обнаружилось бы, что происхождение этой легенды чисто административное и что Баба-яга была не
кто иное, как градоправительница, или, пожалуй, посадница, которая, для возбуждения в обывателях спасительного
страха, именно этим способом путешествовала по вверенному ей краю, причем забирала встречавшихся по дороге Иванушек и, возвратившись домой, восклицала:"Покатаюся, поваляюся, Иванушкина мясца поевши".
Чичиков сделался совершенно не в духе и швырнул на пол саблю, которая ездила с ним в дороге для внушения надлежащего
страха кому следует.
Кому не скучно лицемерить,
Различно повторять одно,
Стараться важно в том уверить,
В чем все уверены давно,
Всё те же слышать возраженья,
Уничтожать предрассужденья,
Которых не было и нет
У девочки в тринадцать лет!
Кого не утомят угрозы,
Моленья, клятвы, мнимый
страх,
Записки на шести листах,
Обманы, сплетни, кольцы, слезы,
Надзоры теток, матерей,
И дружба тяжкая мужей!
От него отделилась лодка, полная загорелых гребцов; среди них стоял тот,
кого, как ей показалось теперь, она знала, смутно помнила с детства. Он смотрел на нее с улыбкой, которая грела и торопила. Но тысячи последних смешных
страхов одолели Ассоль; смертельно боясь всего — ошибки, недоразумений, таинственной и вредной помехи, — она вбежала по пояс в теплое колыхание волн, крича...
Мальчишка, думая поймать угря,
Схватил Змею и, во́ззрившись, от
страхаСтал бледен, как его рубаха.
Змея, на Мальчика спокойно посмотря,
«Послушай», говорит: «коль ты умней не будешь,
То дерзость не всегда легко тебе пройдёт.
На сей раз бог простит; но берегись вперёд,
И знай, с
кем шутишь...
Хоть в силе Льву никто не равен,
И рёв один его на всех наводит
страх,
Но будущее
кто угадывать возьмётся —
Ка́к знать?
кому в
ком нужда доведётся?
Скорее в обморок, теперь оно в порядке,
Важнее давишной причина есть тому,
Вот наконец решение загадке!
Вот я пожертвован
кому!
Не знаю, как в себе я бешенство умерил!
Глядел, и видел, и не верил!
А милый, для
кого забыт
И прежний друг, и женский
страх и стыд, —
За двери прячется, боится быть в ответе.
Ах! как игру судьбы постичь?
Людей с душой гонительница, бич! —
Молчалины блаженствуют на свете!
Как случится.
Однако,
кто, смотря на вас, не подивится?
Полнее прежнего, похорошели
страх;
Моложе вы, свежее стали;
Огонь, румянец, смех, игра во всех чертах.
— Весьма сожалею, что Николай Михайловский и вообще наши «
страха ради иудейска» стесняются признать духовную связь народничества со славянофильством. Ничего не значит, что славянофилы — баре, Радищев, Герцен, Бакунин — да мало ли? — тоже баре. А ведь именно славянофилы осветили подлинное своеобразие русского народа. Народ чувствуется и понимается не сквозь цифры земско-статистических сборников, а сквозь фольклор, — Киреевский, Афанасьев, Сахаров, Снегирев, вот
кто учит слышать душу народа!
«Да, да; но ведь этим надо было начать! — думал он опять в
страхе. — Троекратное „люблю“, ветка сирени, признание — все это должно быть залогом счастья всей жизни и не повторяться у чистой женщины. Что ж я?
Кто я?» — стучало, как молотком, ему в голову.
На лице ее появлялось, для тех,
кто умеет читать лица, и проницательная догадка, и умиление, и
страх, и жалость.
— То-то отстал! Какой пример для молодых женщин и девиц? А ведь ей давно за сорок! Ходит в розовом, бантики да ленточки… Как не пожурить! Видите ли, — обратился он к Райскому, — что я страшен только для порока, а вы боитесь меня!
Кто это вам наговорил на меня
страхи!
— Боже мой, что с ней будет! — в
страхе думал он, — а у ней нет доверия ко мне. Она не высказывается, хочет бороться одна!
кто охранит ее!..
— Что делали, с
кем виделись это время? не проговорились ли опять чего-нибудь о «грядущей силе», да о «заре будущего», о «юных надеждах»? Я так и жду каждый день; иногда от
страха и тоски не знаю куда деться!
Я взбежал на лестницу и — на лестнице, перед дверью, весь мой
страх пропал. «Ну пускай, — думал я, — поскорей бы только!» Кухарка отворила и с гнусной своей флегмой прогнусила, что Татьяны Павловны нет. «А нет ли другого
кого, не ждет ли
кто Татьяну Павловну?» — хотел было я спросить, но не спросил: «лучше сам увижу», и, пробормотав кухарке, что я подожду, сбросил шубу и отворил дверь…
Хиония Алексеевна пыталась было принять участие в этих прогулках: однажды она совсем решилась было преодолеть свой институтский
страх к оседланной лошади и даже, при помощи Ильи, взобралась на Батыря, но при первой легкой рыси
комом, как застреленная птица, свалилась с седла и даже слегка повихнула ногу.
Я тогда, как в этот погреб полез, то в
страхе был и в сумлении; потому больше в
страхе, что был вас лишимшись и ни от
кого уже защиты не ждал в целом мире.
— Как же бы я мог тогда прямее сказать-с? Один лишь
страх во мне говорил-с, да и вы могли осердиться. Я, конечно, опасаться мог, чтобы Дмитрий Федорович не сделали какого скандалу, и самые эти деньги не унесли, так как их все равно что за свои почитали, а вот
кто же знал, что таким убивством кончится? Думал, они просто только похитят эти три тысячи рублей, что у барина под тюфяком лежали-с, в пакете-с, а они вот убили-с. Где же и вам угадать было, сударь?
Вечером стрелки рассказывали друг другу разные
страхи, говорили о привидениях, домовых, с
кем что случилось и
кто что видел.
Кто бы тогда посмотрел на Чертопханова,
кто бы мог быть свидетелем того угрюмого озлобления, с которым он осушал стакан за стаканом, — тот, наверное, почувствовал бы невольный
страх.
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их не торопясь и работали, как говорится, не за
страх, а за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за тем на пороге появился мужчина. Это был староста. Узнав,
кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться у него в доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
Вдруг впереди меня послышался треск сучьев, и вслед за тем я услыхал чьи-то шаги. Кто-то шел мерной тяжелой походкой. Я испугался и хотел было уйти назад, но поборол в себе чувство
страха и остался на месте. Вслед за тем я увидел в кустах какую-то темную массу. Это был большой медведь.
…Маццини приехал тотчас после Гарибальди, мы все вышли его встречать к воротам. Народ, услышав,
кто это, громко приветствовал; народ вообще ничего не имеет против него. Старушечий
страх перед конспиратором, агитатором начинается с лавочников, мелких собственников и проч.
И
кто взвесил,
кто подумал о том, что и что было в этом сердце, пока мать переходила страшную тропу от любви до
страха, от
страха до отчаяния, от отчаяния до преступления, до безумия, потому что детоубийство есть физиологическая нелепость.
О выборе не может быть и речи; обуздать мысль труднее, чем всякую страсть, она влечет невольно;
кто может ее затормозить чувством, мечтой,
страхом последствий, тот и затормозит ее, но не все могут. У
кого мысль берет верх, у того вопрос не о прилагаемости, не о том — легче или тяжеле будет, тот ищет истины и неумолимо, нелицеприятно проводит начала, как сен-симонисты некогда, как Прудон до сих пор.
Тут, меж дивившимся со
страхом народом, один вскочил на коня и, дико озираясь по сторонам, как будто ища очами, не гонится ли
кто за ним, торопливо, во всю мочь, погнал коня своего.
Люди из первой категории понимают,
кто они, но молча, под неодолимым
страхом, ни словом, ни взглядом не нарушают их тайны.
Усталый, с холодом в душе, я вернулся в комнату и стал на колени в своей кровати, чтобы сказать обычные молитвы. Говорил я их неохотно, машинально и наскоро… В середине одной из молитв в усталом мозгу отчетливо, ясно, точно
кто шепнул в ухо, стала совершенно посторонняя фраза: «бог…» Кончалась она обычным детским ругательством, каким обыкновенно мы обменивались с братом, когда бывали чем-нибудь недовольны. Я вздрогнул от
страха. Очевидно, я теперь пропащий мальчишка. Обругал бога…
— Х-ха! — замялся Полуянов. — А вот я в свое время отлично знал, какие у
кого и в каких карманах деньги были. Знал-с… и все меня трепетали.
Страх, трепет и землетрясенье…
«
Кто победит боль и
страх, тот сам Бог будет.
Кто победит боль и
страх, тот сам станет Бог.
«
Кто почувствует свою зависимость от Бога, тот станет выше всякого
страха, выше деспотизма».
Кто победит боль и
страх, будет богом.
Крестьян и поселенцев и их свободных жен и детей гнетет тюремный режим; тюремное положение, подобно военному, с его исключительными строгостями и неизбежною начальственною опекой, держит их в постоянном напряжении и
страхе; тюремная администрация отбирает у них для тюрьмы луга, лучшие места для рыбных ловель, лучший лес; беглые, тюремные ростовщики и воры обижают их; тюремный палач, гуляющий по улице, пугает их; надзиратели развращают их жен и дочерей, а главное, тюрьма каждую минуту напоминает им об их прошлом и о том,
кто они и где они.
Нынешние чиновники сознаются, что если бы не
страх перед физическими препятствиями, то, при разбросанности каторжных работ и слабости надзора, на острове оставались бы только те,
кому нравится здесь жить, то есть никто.
Только приказчик Лазарь Подхалюзин, связанный каким-то темным неусловленным союзом с своим хозяином и готовящийся сам быть маленьким деспотом, стоит несколько в стороне от этого
страха, разделяемого всяким,
кто вступает в дом Большова.
Ну
кто же со
страху плачет?
Матвей Васильич отмечал в списке,
кого нет, приговаривая иногда: «В третий раз нет, в четвертый нет — так розги!» Я оцепенел от
страха.
И услышала она, ровно
кто вздохнул, за беседкою, и раздался голос страшный, дикой и зычный, хриплый и сиплый, да и то говорил он еще вполголоса; вздрогнула сначала молодая дочь купецкая, красавица писаная, услыхала голос зверя лесного, чуда морского, только со
страхом своим совладала и виду, что испужалася, не показала, и скоро слова его ласковые и приветливые, речи умные и разумные стала слушать она и заслушалась, и стало у ней на сердце радошно.
Кто не замечал тех таинственных бессловесных отношений, проявляющихся в незаметной улыбке, движении или взгляде между людьми, живущими постоянно вместе: братьями, друзьями, мужем и женой, господином и слугой, в особенности когда люди эти не во всем откровенны между собой. Сколько недосказанных желаний, мыслей и
страха — быть понятым — выражается в одном случайном взгляде, когда робко и нерешительно встречаются ваши глаза!
— От
страха все мы и пропадаем! А те,
кто командуют нами, пользуются нашим
страхом и еще больше запугивают нас.
Особенно боялись его глаз, — маленькие, острые, они сверлили людей, точно стальные буравчики, и каждый,
кто встречался с их взглядом, чувствовал перед собой дикую силу, недоступную
страху, готовую бить беспощадно.
И тут-то исполнилось мое прошение, и стал я вдруг понимать, что сближается речейное: «Егда рекут мир, нападает внезапу всегубительство», и я исполнился
страха за народ свой русский и начал молиться и всех других,
кто ко мне к яме придет, стал со слезами увещевать, молитесь, мол, о покорении под нозе царя нашего всякого врага и супостата, ибо близ есть нам всегубительство.
А может быть, и не на меня упадет, а на другого, или и совсем ни на
кого не упадет, а просто останется стоять на
страх врагам.
Все в
страхе спрашивали себя: «
кто осла дивия быстра соделал? узы ему
кто развязал?» — и не находили ответа.
И эти люди — христиане, исповедующие один великой закон любви и самоотвержения, глядя на то, что они сделали, не упадут с раскаянием вдруг на колени перед Тем,
Кто, дав им жизнь, вложил в душу каждого, вместе с
страхом смерти, любовь к добру и прекрасному, и со слезами радости и счастия не обнимутся, как братья?
— Ты куда ранен? — спрашиваете вы нерешительно и робко у одного старого, исхудалого солдата, который, сидя на койке, следит за вами добродушным взглядом и как будто приглашает подойти к себе. Я говорю: «робко спрашиваете», потому что страдания, кроме глубокого сочувствия, внушают почему-то
страх оскорбить и высокое уважение к тому,
кто перенес их.
Пест был в таком
страхе, что он решительно не помнил, долго ли? куда? и
кто, на что?
— Как это странно, Анночка: боялся — не боялся. Понятное дело — боялся. Ты не верь, пожалуйста, тому,
кто тебе скажет, что не боялся и что свист пуль для него самая сладкая музыка. Это или псих, или хвастун. Все одинаково боятся. Только один весь от
страха раскисает, а другой себя держит в руках. И видишь: страх-то остается всегда один и тот же, а уменье держать себя от практики все возрастает: отсюда и герои и храбрецы. Так-то. Но испугался я один раз чуть не до смерти.