Неточные совпадения
Одно и так
попало нечаянно в колеса французского парохода:
командир хотел открыть огонь по городу.
В сенях, за вытащенным из избы столиком, сидел известный нам старый трубач и пил из медного чайника кипяток, взогретый на остатках спирта командирского чая; в углу, на куче мелких сосновых ветвей,
спали два повстанца, состоящие на ординарцах у
командира отряда, а задом к ним с стеариновым огарочком в руках, дрожа и беспрестанно озираясь, стоял сам стражник.
На одной из кроватей
спал моряк, совершенно одетый, на другой, перед столом, на котором стояло две бутылки начатого вина, сидели разговаривавшие — новый полковой
командир и адъютант.
Потом он спотыкнулся и
упал на что-то — это был ротный
командир (который был ранен впереди роты и, принимая юнкера зa француза, схватил его за ногу).
Меня он любил, как лучшего строевика, тем более что по представлению Вольского я был
командиром полка назначен взводным, старшим капральным, носил не два, а три лычка на погонах и за болезнью фельдфебеля Макарова занимал больше месяца его должность; но в ротную канцелярию, где жил Макаров, «не переезжал» и продолжал жить на своих нарах, и только фельдфебельский камчадал каждое утро еще до свету, пока я
спал, чистил мои фельдфебельские, достаточно стоптанные сапоги, а ротный писарь Рачковский, когда я приходил заниматься в канцелярию, угощал меня чаем из фельдфебельского самовара.
Велиткин, высокого роста, стоял на правом фланге третьим, почти рядом с ротным
командиром. Вдруг он вырвался из строя и бросился к Вольскому. Преступление страшнейшее, караемое чуть не расстрелом. Не успели мы прийти в себя, как Велиткин
упал на колени перед Вольским и слезным голосом взвыл...
В день прихода нас встретили все офицеры и
командир полка седой грузин князь Абашидзе, принявший рапорт от Прутникова. Тут же нас разбили по ротам, я
попал в 12-ю стрелковую. Смотрю и глазам не верю: длинный, выше всех на полторы головы подпоручик Николин, мой товарищ по Московскому юнкерскому училищу, с которым мы рядом
спали и выпивали!
— «Я сказал, что это сам я —
упал и ударился.
Командир не поверил, это было видно по его глазам. Но, согласись, неловко сознаться, что ранен старухой! Дьявол! Им туго приходится, и понятно, что они не любят нас».
— Слышали ль, господа! — сказал Ленской, — что князь Блесткин
попал в адъютанты к нашему бригадному
командиру?
Батальонный
командир, Черноглазов господин,
Он не
спал, не дремал, батальон свой обучал,
Он на лошади сидел, никого знать не хотел.
Хорошо бы стать механиком, судьей,
командиром парохода, ученым, делать бы что-нибудь такое, на что уходили бы все силы, физические и душевные, и чтобы утомляться и потом крепко
спать ночью; отдать бы свою жизнь чему-нибудь такому, чтобы быть интересным человеком, нравиться интересным людям, любить, иметь свою настоящую семью…
Всем было немного жутко, все чего-то ждали. И вдруг раздался крик, но не от боли, а скорее от испуга. Действительно, пуля
попала в патронную сумку солдатика, который, бледный и с дрожащим лицом, понес показывать ее ротному
командиру. И. Н. внимательно осмотрел пулю и, заметив, что она четырехлинейного калибра, из ружья Пибоди и Мартини, перевел роту в какую-то выемку дороги.
Капитан,
командир нашего дивизиона, пошел
спать в палатку, другие господа разошлись тоже, и мы остались одни с Гуськовым.
— Знаете, теперь коли в эту кучку направить, непременно в кого-нибудь
попадете. Вот-вот теперь, как они съехались, пожалуйста, поскорей велите выстрелить, — продолжал упрашивать меня ротный
командир.
Вечером денщики рассказали нам: недели полторы назад обозные солдаты случайно наткнулись на зарытый каолян и сообщили о нем своему
командиру. Капитан дал каждому по три рубля, чтоб никому не говорили, и глухою ночью, когда все
спали, перетаскал с этими солдатами каолян в свои амбары.
Показали ему розеолы, — «неясны»; увеличенную селезенку, — «неясна»… А больные переполняли околоток. Тут же происходил амбулаторный прием. Тифозные, выходя из фанзы за нуждою,
падали в обморок. Младшие врачи возмутились и налегли на старшего. Тот, наконец, подался, пошел к
командиру полка. Полковник заволновался.
Чистая камедь… Как развязка-то развязалась, — барин в густых дураках оказался, на коленки
пал. А Алешка Гусаков в бюстах себе рюшку поправляет, сам в публику подмигивает, — прямо к полковому
командиру рыло поворотил, — смелый-то какой, сукин кот… Расхлебали, стало быть, всю кашу, занавеску с обоих сторон стянули, — плеск, грохот, полное удовольствие.
Эх, говорю я сам с собой: у набольшого-то
командира есть дети — есть у него и сердце;
паду ему в ноги, да и раскрою перед ним душу свою.
Солдаты
упали на колени и стали усердно молиться. Молился на коленях и батальонный
командир. Наконец, он встал. Встали и солдаты.
Плесакову по запасам бинтов и корпии не трудно было догадаться, что дело идет вовсе не об охоте. Прикинувшись готовым за своего барина в огонь и в воду, он вызвал на более откровенный разговор своего словоохотливого и хвастливого или отуманенного пана; выведав что нужно, Плесаков в то же утро бежал, и явясь в Кричеве к
командиру батареи, полковнику Карманову, объявил ему о замысле
напасть на батарею, и о том, что собирается огромная шайка где-то около Свиного.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой
командир схватился за ногу;
упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и
упало, задержавшись на ружьях соседних солдат. Солдаты без команды стали стрелять.
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед.
Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что-то шлепнулось в мокрое, и генерал
упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.