Неточные совпадения
Зная, что что-то случилось, но не зная, что именно, Вронский испытывал мучительную тревогу и, надеясь узнать что-нибудь,
пошел в ложу брата. Нарочно выбрав противоположный от ложи Анны пролет партера, он, выходя, столкнулся с бывшим полковым
командиром своим, говорившим с двумя знакомыми. Вронский слышал, как было произнесено имя Карениных, и заметил, как поспешил полковой
командир громко назвать Вронского, значительно взглянув на говоривших.
— Нет, как хотите, — сказал полковой
командир Вронскому, пригласив его к себе, — Петрицкий становится невозможным. Не проходит недели без истории. Этот чиновник не оставит дела, он
пойдет дальше.
И вот из ближнего посада,
Созревших барышень кумир,
Уездных матушек отрада,
Приехал ротный
командир;
Вошел… Ах, новость, да какая!
Музыка будет полковая!
Полковник сам ее
послал.
Какая радость: будет бал!
Девчонки прыгают заране;
Но кушать подали. Четой
Идут за стол рука с рукой.
Теснятся барышни к Татьяне;
Мужчины против; и, крестясь,
Толпа жужжит, за стол садясь.
— Каков мошенник! — воскликнула комендантша. — Что смеет еще нам предлагать! Выдти к нему навстречу и положить к ногам его знамена! Ах он собачий сын! Да разве не знает он, что мы уже сорок лет в службе и всего,
слава богу, насмотрелись? Неужто нашлись такие
командиры, которые послушались разбойника?
Мы собрались опять. Иван Кузмич в присутствии жены прочел нам воззвание Пугачева, писанное каким-нибудь полуграмотным казаком. Разбойник объявлял о своем намерении
идти на нашу крепость; приглашал казаков и солдат в свою шайку, а
командиров увещевал не супротивляться, угрожая казнию в противном случае. Воззвание написано было в грубых, но сильных выражениях и должно было произвести опасное впечатление на умы простых людей.
Идти дальше, стараться объяснить его окончательно, значит, напиваться с ним пьяным, давать ему денег взаймы и потом выслушивать незанимательные повести о том, как он в полку нагрубил
командиру или побил жида, не заплатил в трактире денег, поднял знамя бунта против уездной или земской полиции, и как за то выключен из полка или послан в такой-то город под надзор.
Старик заговорил опять такое же форменное приветствие
командиру судна; но эти официальные выражения чувств, очень хорошие в устах Овосавы, как-то не
шли к нему.
Мое прощание с моряками носило более чем дружеский характер. Стоя на берегу, я увидел на мостике миноносца
командира судна. Он
посылал мне приветствия, махая фуражкой. Когда «Грозный» отошел настолько далеко, что нельзя уже было разобрать на нем людей, я вернулся в старообрядческую деревню.
А на 88 верст севернее Корсаковского поста, в Найбучи,
командир «Всадника» утром 11 мая 1870 г. записал два градуса мороза;
шел снег.
Командир не сходит с мостика, и механик не выходит из машины; «Байкал» начинает
идти всё тише и тише и
идет точно ощупью.
Вслед за сим приходят те две [Те две — А. В. Якушкина и ее мать, Н.Н.Шереметева.] и вызывают меня, но как наш
командир перепугался и я не хотел, чтоб из этого вышла им какая-нибудь неприятность, то и не
пошел в коридор; начал между тем ходить вдоль комнаты, и добрая Якушкина в дверь меня подозвала и начала говорить, спрося, не имею ли я в чем-нибудь надобности и не хочу ли вам писать.
Куля подозвал двух повстанцев, стоявших с лошадьми, и, отдав одному из них черное чугунное кольцо с своей руки,
послал его на дорогу к
командиру отряда, а сам сел на завалинку у хатки и, сняв фуражку, задумчиво глядел на низко ползущие, темные облака.
В палате государственных имуществ наскоро составлялись призывные списки, у батальонного
командира, в швальной,
шла усиленная заготовка комиссариатских вещей.
Ротный
командир, капитан Слива,
пошел разбирать дело.
Однажды Николаев был приглашен к
командиру полка на винт. Ромашов знал это. Ночью,
идя по улице, он услышал за чьим-то забором, из палисадника, пряный и страстный запах нарциссов. Он перепрыгнул через забор и в темноте нарвал с грядки, перепачкав руки в сырой земле, целую охапку этих белых, нежных, мокрых цветов.
—
Иди, Шурочка,
иди, — торопил он жену. — Это же Бог знает что такое. Вы, право, оба сумасшедшие. Дойдет до
командира — что хорошего! Ведь он под арестом. Прощайте, Ромашов. Заходите.
«Посмотрите, посмотрите, — это
идет Ромашов». «Глаза дам сверкали восторгом». Раз, два, левой!.. «Впереди полуроты грациозной походкой
шел красивый молодой подпоручик». Левой, правой!.. «Полковник Шульгович, ваш Ромашов одна прелесть, — сказал корпусный
командир, — я бы хотел иметь его своим адъютантом». Левой…
Кто-то нерешительно завозился в кабинете и на цыпочках, скрипя сапогами,
пошел к выходу. Но его сейчас же остановил голос
командира, ставший вдруг чересчур суровым, чтобы не быть поддельным...
Ромашов задумался. Шальная, мальчишеская мысль мель-кнула у него в голове:
пойти и попросить взаймы у полкового
командира. «Воображаю! Наверное, сначала оцепенеет от ужаса, потом задрожит от бешенства, а потом выпалит, как из мортиры: „Что-о? Ма-ал-чать! На четверо суток на гауптвахту!“
Впереди всех ехал на вороной лошади, с замерзшими усами, батальонный
командир, а сзади его
шли кларнетисты и музыканты, наигрывая марш, под который припрыгивали и прискакивали с посиневшими щеками солдаты и с раскрасневшимися лицами молодые юнкера.
— Ну, и с Богом. Вот вы и обстреляетесь сразу, — сказал батарейный
командир, с доброю улыбкой глядя на смущенное лицо прапорщика: — только поскорей собирайтесь. А чтобы вам веселей было, Вланг
пойдет с вами за орудийного фейерверкера.
Жилище батарейного
командира, которое указал ему часовой, был небольшой 2-х этажный домик со входом с двора. В одном из окон, залепленном бумагой, светился слабый огонек свечки. Денщик сидел на крыльце и курил трубку. Он
пошел доложить батарейному
командиру и ввел Володю в комнату. В комнате между двух окон, под разбитым зеркалом, стоял стол, заваленный казенными бумагами, несколько стульев и железная кровать с чистой постелью и маленьким ковриком около нее.
— Потрудитесь, когда вы
пойдете,
послать ко мне полкового адъютанта, — заключил полковой
командир, легким поклоном давая чувствовать, что аудиенция кончена.
— Требуют офицера с прислугой на какую-то там мортирную батарею. У меня и так всего 4 человека офицеров и прислуги полной в строй не выходит, — ворчал батарейный
командир, — а тут требуют еще. — Однако, надо кому-нибудь итти, господа, — сказал он, помолчав немного: — приказано в 7 часов быть на Рогатке…
Послать фельдфебеля! Кому же итти, господа, решайте, — повторил он.
Сначала речь
шла о Инкерманском сражении, в котором участвовала батарея, и из которого каждый рассказывал свои впечатления и соображения о причинах неудачи и умолкал, когда начинал говорить сам батарейный
командир; потом разговор естественно перешел к недостаточности калибра легких орудий, к новым облегченным пушкам, причем Володя успел показать свои знания в артиллерии.
— Мне, по настоящему, приходится завтра итти, но у нас болен, — продолжал Михайлов, — один офицер, так… — Он хотел рассказать, что черед был не его, но так как
командир 8-й роты был нездоров, а в роте оставался прапорщик только, то он счел своей обязанностью предложить себя на место поручика Непшитшетского и потому
шел нынче на бастион. Калугин не дослушал его.
— Смотри, Александров, — приказывает Тучабский. — Сейчас ты
пойдешь ко мне навстречу! Я —
командир батальона. Шагом марш, раз-два, раз-два… Не отчетливо сделал полуоборот на левой ноге. Повторим. Еще раз. Шагом марш… Ну а теперь опоздал. Надо начинать за четыре шага, а ты весь налез на батальонного. Повторить… раз-два. Эко, какой ты непонятливый фараон! Рука приставляется к борту бескозырки одновременно с приставлением ноги. Это надо отчетливо делать, а у тебя размазня выходит. Отставить! Повторим еще раз.
— Эт-то что за безобразие? — завопил Артабалевский пронзительно. — Это у вас называется топографией? Это, по-вашему, военная служба? Так ли подобает вести себя юнкеру Третьего Александровского училища? Тьфу! Валяться с девками (он понюхал воздух), пить водку! Какая грязь!
Идите же немедленно явитесь вашему ротному
командиру и доложите ему, что за самовольную отлучку и все прочее я подвергаю вас пяти суткам ареста, а за пьянство лишаю вас отпусков вплоть до самого дня производства в офицеры. Марш!
— О нет, нет, нет! Я благословляю судьбу и настойчивость моего ротного
командира. Никогда в жизни я не был и не буду до такой степени на верху блаженства, как сию минуту, как сейчас, когда я
иду в полонезе рука об руку с вами, слышу эту прелестную музыку и чувствую…
— Этот будет своей судьбе
командиром! Он — с пяти годов темноты не боится, ночью куда хошь один
пойдёт, и никакие жуки-буканы не страшны ему; поймает, крылышки оборвёт и говорит: «Теперь овца стала! Большая вырастет — стричь будем!» Это я — шучу!
Михаила Максимовича мало знали в Симбирской губернии, но как «слухом земля полнится», и притом, может быть, он и в отпуску позволял себе кое-какие дебоши, как тогда выражались, да и приезжавший с ним денщик или крепостной лакей, несмотря на строгость своего
командира, по секрету кое-что пробалтывал, — то и составилось о нем мнение, которое вполне выражалось следующими афоризмами, что «майор шутить не любит, что у него ходи по струнке и с тропы не сваливайся, что он солдата не выдаст и, коли можно, покроет, а если попался, так уж помилованья не жди, что слово его крепко, что если
пойдет на ссору, то ему и черт не брат, что он лихой, бедовый, что он гусь лапчатый, зверь полосатый…», [Двумя последними поговорками, несмотря на видимую их неопределенность, русский человек определяет очень много, ярко и понятно для всякого.
Командиру Верхне-Озерной дистанции бригадиру барону Корфу велел как можно скорее
идти к Оренбургу, подполковнику Симонову отрядить майора Наумова с полевой командой и с казаками для соединения с Биловым; ставропольской канцелярии велено было выслать к Симонову пятьсот вооруженных калмыков, а ближайшим башкирцам и татарам собраться как можно скорее и в числе тысячи человек
идти навстречу Наумову.
Но казаки, не поверя ему,
послали его взять письменный вид от ротного
командира.
И вдруг вижу:
идет наша шестая рота с моим бывшим
командиром, капитаном Вольским во главе, назначенная «на случай пожара» для охраны имущества.
Я сказал своему ротному
командиру, что служил юнкером в Нежинском полку, знаю фронт, но требовать послужного списка за краткостью времени не буду, а
пойду рядовым.
На вечернем учении повторилось то же. Рота поняла, в чем дело. Велиткин пришел с ученья туча тучей, лег на нары лицом в соломенную подушку и на ужин не ходил. Солдаты шептались, но никто ему не сказал слова. Дело начальства наказывать, а смеяться над бедой грех — такие были старые солдатские традиции. Был у нас барабанщик, невзрачный и злополучный с виду, еврей
Шлема Финкельштейн. Его перевели к нам из пятой роты, где над ним издевались
командир и фельдфебель, а здесь его приняли как товарища.
Их
командир сторговал лошадь за 12 000 рублей и
пошел уже платить, но лошадь пропала.
«Экой ты какой… ничего с тобой не сообразишь!» — и, обратясь к Патрикею Семенычу, изволили приказать, чтоб отдать их именем управителю приказание
послать за этого Грайворону в его село на бедных пятьсот рублей, а в церковь, где он крещен, заказать серебряное паникадило в два пуда весу, с большим яблоком, и чтобы по этому яблоку видная надпись
шла, что оно от солдата Петра Грайворона, который до смертного часа не покинул в сечи
командира своего князя Льва Протозанова.
— Оно бы и так! Я сам ротный
командир, и если скомандую моей роте
идти вперед…
Какая, например, бессмертная красота и божественная дерзость в поступке этого
командира расстрелянного судна, который на предложение сдаться молча закурил папироску и с папироской в зубах
пошел ко дну.
Маленьких помещали в батальоны военных кантонистов, где наши отцы духовные, по распоряжению отцов-командиров, в одно мановение ока приводили этих ребятишек к познанию истин православной христианской веры и крестили их во
славу имени господа Иисуса, а со взрослыми это было гораздо труднее, и потому их оставляли при всем их ветхозаветном заблуждении и размещали в небольшом количестве в команды.
Алексей. Да… Очень я был бы хорош, если бы
пошел в бой с таким составом, который мне
послал Господь Бог в вашем лице. Но, господа, то, что простительно юноше-добровольцу, непростительно (третьему офицеру) вам, господин поручик! Я думал, что каждый из вас поймет, что случилось несчастье, что у
командира вашего язык не поворачивается сообщить позорные вещи. Но вы недогадливы. Кого вы желаете защищать? Ответьте мне.
Болботун (по телефону).
Командир першей кинной дивизии полковник Болботун… Я вас слухаю… Так… Так… Выезжаю зараз. (Галаньбе.) Пан сотник, прикажите швидче, вси четыре полка на конь! Подступы к городу взяли!
Слава!
Слава!
Новый
командир подтвердил, что он желает этого, что не хочет пользоваться
славою за чужие труды и что только при прежнем
командире рота может быть показана во всем ее блеске.
Офицеры
шли не в рядах — вольность, на которую высшее начальство смотрело в походе сквозь пальцы, — а обочиною, с правой стороны дороги. Их белые кителя потемнели от пота на спинах и на плечах. Ротные
командиры и адъютанты дремали, сгорбившись и распустив поводья, на своих худых, бракованных лошадях. Каждому хотелось как можно скорее во что бы то ни стало дойти до привала и лечь в тени.
Николай Иванович Миллер тотчас же
послал тревожную записку своему батальонному
командиру подполковнику Свиньину, в которой просил его как можно скорее приехать в дворцовую караульню и всеми мерами пособить совершившейся страшной беде.
Там Измайловский офицер и солдаты знали только то, что их солдат, Постников, оставив будку, кинулся спасать человека, и как это есть большое нарушение воинских обязанностей, то рядовой Постников теперь непременно
пойдет под суд и под палки, а всем начальствующим лицам, начиная от ротного до
командира полка, достанутся страшные неприятности, против которых ничего нельзя ни возражать, ни оправдываться.
Письмо
послал командиру, а копии товарищам.
Мы ждали довольно долго; кто-то
пошел доложить доктору, что люди собираются. Но нам, видно, не суждено было испытать «телесного смотра». В палатку
командира третьего батальона вбежал полковой адъютант, и тотчас же очень низенький и полный майор Ф-ский вылетел из палатки почти без всякого одеяния, снятого им с себя по случаю жары.
Вполне соглашаясь с заключением комиссии, адмирал
послал все дело в Петербург вместе с донесением, в котором сообщал морскому министру о том, что
командир клипера действовал как лихой моряк, и представлял его к награде за распорядительность и хладнокровное мужество, обнаруженные им в критические минуты.