Неточные совпадения
Только и слышишь
команду: «На марса-фалах
стоять! марса-фалы отдать!» Потом зажужжит, скользя по стеньге, отданный парус, судно сильно накренится, так что схватишься за что-нибудь рукой, польется дождь, и праздничный, солнечный день в одно мгновение обратится в будничный.
Выше векового каштана
стояла каланча, с которой часовой иногда давал тревожные звонки о пожаре, после чего следовали шум и грохот выезжающей пожарной
команды, чаще слышалась нецензурная ругань пьяных, приводимых в «кутузку», а иногда вопли и дикие крики упорных буянов, отбивающих покушение полицейских на их свободу…
Тюрьма
стояла на самом перевале, и от нее уже был виден город, крыши домов, улицы, сады и широкие сверкающие пятна прудов… Грузная коляска покатилась быстрее и остановилась у полосатой заставы шлагбаума. Инвалидный солдат подошел к дверцам, взял у матери подорожную и унес ее в маленький домик, стоявший на левой стороне у самой дороги. Оттуда вышел тотчас же высокий господин, «
команду на заставе имеющий», в путейском мундире и с длинными офицерскими усами. Вежливо поклонившись матери, он сказал...
Например, нагрузка и выгрузка пароходов, не требующие в России от рабочего исключительного напряжения сил, в Александровске часто представляются для людей истинным мучением; особенной
команды, подготовленной и выученной специально для работ на море, нет; каждый раз берутся всё новые люди, и оттого случается нередко наблюдать во время волнения страшный беспорядок; на пароходе бранятся, выходят из себя, а внизу, на баржах, бьющихся о пароход,
стоят и лежат люди с зелеными, искривленными лицами, страдающие от морской болезни, а около барж плавают утерянные весла.
Главные-то бунтовщики в лес от нас ушли; прислали после того вместо исправника другого… привели еще свежей
команды, и стали мы тут военным
постоем в селенье, и что приели у них, боже ты мой!
Плоховатая пожарная
команда под его грозными распоряжениями начала обнаруживать рьяную храбрость и молодечество, и в то время, как он, запыленный, закоптелый, в саже, облитый водою,
стоял почти перед самым пламенем, так что лошадь его беспрестанно фыркала и пятилась назад, — в это самое время с обеда председателя казенной палаты, а потому порядком навеселе, приехал тоже на пожар статский советник Опенкин.
Не буду рассказывать, сколько еще ужасов, опасностей и разочарований испытал наш герой в этот вечер: как вместо такой стрельбы, которую он видел на Волковом поле, при всех условиях точности и порядка, которые он надеялся найти здесь, он нашел 2 разбитые мортирки без прицелов, из которых одна была смята ядром в дуле, а другая
стояла на щепках разбитой платформы; как он не мог до утра добиться рабочих, чтоб починить платформу;как ни один заряд не был того веса, который означен был в Руководстве, как ранили 2 солдат его
команды, и как 20 раз он был на волоске от смерти.
И тогда уже весь батальон, четыреста человек, стали при каждой
команде «
стой» изо всех сил бить прикладами по сухой земле.
— Оттого и поддалась, что
команды нашей они не понимают, — объяснил он, — я им командую: вперед, ребята! — а они назад прут! Туда-сюда:
стойте, подлецы! — а их уж и след простыл! Я-то кой-как в ту пору улепетнул, а Сетивайо так и остался на троне середь поля!
«Бегущая по волнам» приближалась к бухте, раскинутой широким охватом отступившего в глубину берега. Оттуда шел смутный перебой гула. Гез, Бутлер и Синкрайт
стояли у борта.
Команда тянула фалы и брасы, переходя от мачты к мачте.
13. Домом они жили в Зимовейской станице своим собственным, который по побеге мужа (что дневного пропитания с детьми иметь стало не от чего) продала за 24 руб. за 50 коп. Есауловской станицы казаку Ереме Евсееву на слом, который его в ту Есауловскую станицу по сломке и перевез; а ныне особою
командою паки в Зимовейскую станицу перевезен и на том же месте, где он
стоял и они жили, сожжен; а хутор их, состоящий так же неподалеку Зимовейской станицы, сожжен же.
Приехал в лес исправник с
командой, и увидали они, что
стоит Антипа среди кельи на коленях, безмолвно молится.
Чаю напились молча и стали прощаться. Девушки вынесли извозчику два чемодана и картонку. Даша целовала девушек и особенно свою «маленькую
команду». Все плакали. Анна Михайловна
стояла молча, бледная, как мраморная статуя.
Жара
стояла смертельная, горы, пыль, кремнем раскаленным пахнет, люди измучились, растянулись, а чуть
команда: «Песенники, вперед», и ожило все, подтянулось. Загремит по горам раскатистая, лихая песня, хошь и не особенно складная, а себя другим видишь. Вот здесь, в России, на ученьях солдатских песни все про бой да про походы поются, а там, в бою-то, в чужой стороне, в горах диких, про наши поля да луга, да про березку кудрявую, да про милых сердцу поются...
— Партизан!.. партизан!.. Посмотрел бы я этого партизана перед ротою — чай, не знает, как взвод завести! Терпеть не могу этих удальцов! То ли дело наш брат фрунтовой: без
команды вперед не суйся, а
стой себе как вкопанный и умирай, не сходя с места. Вот это служба! А то подкрадутся да подползут, как воры… Удалось — хорошо! не удалось — подавай бог ноги!.. Провал бы взял этих партизанов! Мне и кабардинцы на кавказской линии надоели!
— Французской офицер не отлучится никогда самопроизвольно от своей
команды. Ваш полк
стоит далеко от Москвы, следовательно, вы должны иметь письменное позволение. Не угодно ли вам его показать?
—
Стой,
команда! — зычно крикнул он на солдат. — Что за драка?
—
Постой, — сказал он, ткнув палкой в песок, около ноги сына. — Погоди, это не так. Это — чепуха. Нужна
команда. Без
команды народ жить не может. Без корысти никто не станет работать. Всегда говорится: «Какая мне корысть?» Все вертятся на это веретено. Гляди, сколько поговорок: «Был бы сват насквозь свят, кабы душа не просила барыша». Или: «И святой барыша ради молится». «Машина — вещь мёртвая, а и она смазки просит».
Иван Иванович, что с кривым глазом, натолкнул Ивана Никифоровича, хотя и несколько косо, однако ж довольно еще удачно и в то место, где
стоял Иван Иванович; но городничий сделал дирекцию слишком в сторону, потому что он никак не мог управиться с своевольною пехотою, не слушавшею на тот раз никакой
команды и, как назло, закидывавшею чрезвычайно далеко и совершенно в противную сторону (что, может, происходило оттого, что за столом было чрезвычайно много разных наливок), так что Иван Иванович упал на даму в красном платье, которая из любопытства просунулась в самую средину.
Но он набрал свою артель из самой зеленой и самой отчаянной молодежи, сурово прикрикнул, как настоящий хозяин, на занывшую было старуху мать, изругал ворчливых стариков соседей гнусными матерными словами и вышел в море пьяный, с пьяной
командой,
стоя на корме со сбитой лихо на затылок барашковой шапкой, из-под которой буйно выбивались на загорелый лоб курчавые, черные, как у пуделя, волосы.
Когда по
команде «Марш! марш!» мы бросились во весь дух к отдаленному холму, на котором со свитою
стоял император, вся чистая степь была перед нами раскрыта, так как пыль и ископоть доставались на долю задней шеренги.
Величайшего труда
стоило мне заставлять эту грубую лошадь переменять по
команде аллюры и ноги, но Лисицкий не переставал кричать: «Шпоры ей!
Видно было, каких усилий
стоило рекрутам правильно делать по
команде поворот. Рассказывали, будто в недавнем прошлом для укрепления в памяти противоположности правого левому новобранцам привязывали к одной ноге сено, а к другой солому. До этого не доходило на наших учениях, не лишенных, впрочем, трагизма ‹…›
Перед походом, когда полк, уже совсем готовый,
стоял и ждал
команды, впереди собралось несколько офицеров и наш молоденький полковой священник. Из фронта вызвали меня и четырех вольноопределяющихся из других батальонов; все поступили в полк на походе. Оставив ружья соседям, мы вышли вперед и стали около знамени; незнакомые мне товарищи были взволнованы, да и у меня сердце билось сильнее, чем всегда.
Привели в роту, под
команду какому-то капитану, и начали меня учить службе… Буду же помнить я эту службу!.. Скажу вкратце: чтоб быть исправным солдатом, надобно
стоять, ходить, поворачиваться, смотреть не как хочешь, а как велят! ох, боже мой, и о прошедшем вспомнить страшно! Каково же было терпеть?
Конь. Закона — нет. Есть —
команда. Налево кругом марш! И — ступай! Скажут —
стой! Значит —
стой.
Мышлаевский. Отчего ж вы
стоите на месте? Синий, как покойник. Потопчитесь, разомнитесь. После
команды «вольно» вы не монумент. Каждый сам себе печка. Пободрей! Эй, второй взвод, в классы парты ломать, печи топить! Живо!
Никон. Это верно так, ваше высокородие, потому самому, что я человек порченый: первый, может, мастер в амперии был, а чтобы, теперича, хозяина уважать… никогда того не моги: цыц!
Стой! Слушай, значит, он моей
команды… так ведь тоже, ваше высокородие, горько и обидно стало то: «На-ста, говорит, тысячу целковых и отшути ему эту шутку…» Человек, значит, и погибать чрез то должен, — помилуйте!
Солдат говорил, что он «богу и государю виноват без милосердия», что он
стоял на часах и, заслышав стоны человека, тонувшего в полынье, долго мучился, долго был в борьбе между служебным долгом и состраданием, и, наконец, на него напало искушение, и он не выдержал этой борьбы: покинул будку, соскочил на лед и вытащил тонувшего на берег, а здесь, как на грех, попался проезжавшему офицеру дворцовой инвалидной
команды.
Постой же ты, думаю: ну, хорошо, Емеля, оставайся, да только держись теперь у меня, слушай
команду!
По Садовой тоже навалены груды разных вещей и товаров, и снуют массы народа, и теснота
стоит такая, что пожарные
команды и бочки с водой едва-едва могут пробираться шагом, поминутно цепляясь колесами за всевозможную мебель и поневоле останавливаясь, чтобы не давить народа.
Андрей Николаевич, вставший, по обыкновению, одновременно с
командой, в пять часов, поднялся на мостик и, осмотрев, как
стоят паруса, с видимым чувством удовлетворения, что все на корвете исправно, проговорил...
Радостно отдавались эти удары в его сердце и далеко не так радостно для матросов: они
стояли шестичасовые вахты, и смена им была в шесть часов утра. Да и подвахтенным оставалось недолго спать. В пять часов вся
команда вставала и должна была после утренней молитвы и чая начать обычную утреннюю чистку и уборку корвета.
К восьми часам утра, то есть к подъему флага и гюйса [Гюйс — носовой флаг [на военных кораблях поднимается во время стоянки на якоре]. — Ред.], все — и офицеры, и
команда в чистых синих рубахах — были наверху. Караул с ружьями выстроился на шканцах [Шканцы — часть палубы между грот-мачтой и ютом.] с левой стороны. Вахтенный начальник, старший офицер и только что вышедший из своей каюты капитан
стояли на мостике, а остальные офицеры выстроились на шканцах.
По обе стороны палубы, от шканцев до бака,
стояла, выстроившись в две шеренги,
команда; на левой стороне шканцев выстроился караул, а на правой — офицеры, имея на правом фланге старшего офицера, а на левом кадета Ашанина.
Его зашивают в парусину и, чтобы он стал тяжелее, кладут вместе с ним два железных колосника. Зашитый в парусину, он становится похожим на морковь или редьку: у головы широко, к ногам узко… Перед заходом солнца выносят его на палубу и кладут на доску; один конец доски лежит на борте, другой на ящике, поставленном на табурете. Вокруг
стоят бессрочноотпускные и
команда без шапок.
Каждый танцевал, не руководствуясь
командою Андрея Ивановича; да он и сам ее не понимал. Но всем было приятно танцевать под французские выкрики.
Стоял женский смех, ноги сухо шаркали по полу.
Капитан только что собрался пить чай и сдал
команду помощнику. Он поднялся из общей каюты первого класса,
постоял в дверях рубки и потом оглянулся вправо на пассажиров, ища кого-то глазами.
Я уже приводил, кажется, в другом месте то, что А.И. в лицах представил мне — когда они
стояли где-то на улице, где войска под
командою генерала Ляморисьера усмиряли восставших увриеров.
На одной из следующих станций, когда отходил шедший перед нами эшелон, солдаты, на
команду «по вагонам!», остались
стоять.
В третьем часу ночи в черной мгле озера загудел протяжный свисток, ледокол «Байкал» подошел к берегу. По бесконечной платформе мы пошли вдоль рельсов к пристани. Было холодно. Возле шпал тянулась выстроенная попарно «малиновая
команда». Обвешанные мешками, с винтовками к ноге, солдаты неподвижно
стояли с угрюмыми, сосредоточенными лицами; слышался незнакомый, гортанный говор.
Кое-где в встречных деревнях
стояли сторожевые охранения в одну или две роты. Однажды утром проехали мы такую деревню, спускаемся на равнину. По лощине, сломя голову, мчалось штук пять черных китайских свиней, а за ними, широко вытянувшись по равнине, бежали солдаты с винтовками. Иногда то тот, то другой солдат приседал, делал что-то непонятное и бежал дальше. Наша
команда с жадным, сочувственным интересом следила за происходившим.
Часто они разыгрывали свои реквизиции по очень тонким и хитрым планам. Однажды мы долго
стояли у небольшой станции. Худой, высокий и испитой хохол Кучеренко, остряк нашей
команды, дурачился на полянке у поезда. Он напялил на себя какую-то рогожу, шатался, изображая пьяного. Солдат, смеясь, столкнул его в канаву. Кучеренко повозился там и полез назад; за собою он сосредоточенно тащил погнутый и ржавый железный цилиндр из-под печки.
— А у нас вот что было, — рассказывал другой офицер. — Восемнадцать наших охотников заняли деревню Бейтадзы, — великолепный наблюдательный пункт, можно сказать, почти ключ к Сандепу. Неподалеку
стоит полк; начальник охотничьей
команды посылает к командиру, просит прислать две роты. «Не могу. Полк в резерве, без разрешения своего начальства не имею права». Пришли японцы, прогнали охотников и заняли деревню. Чтоб отбить ее обратно, пришлось уложить три батальона…
А около вокзала
стояла выстроившись рота солдат под
командою офицера и спокойно смотрела.
Глебовской. Послать на форпост проведать об нем все равно что не посылать: там
стоит Мурзенкова
команда. Если он молчит, так и она не заговорит, хоть жги горячим железом. Сотни его только члены этого животного.
Только это серая мгла по низу по стволам пробилась, вскочил ротный, будто и не спал. Глянул округ себя, да так по невидимой фуражке себя и хлопнул. Вся его
команда не то чтобы львы, будто коты мокрые
стоят в одну шеренгу во всей своей натуральности… Даже смотреть тошно. Веревочка между ими обвисла, сами в землю потупились, а Каблуков всех кислее, чисто как конокрад подшибленный.
В то время, когда партия строилась и Николай Герасимович
стоял с приставленным к нему унтер-офицером, к ним подошел начальник конвойной
команды.
Вскоре по усмирении бунта в Москву прибыл присланный императрицей Екатериной князь Григорий Григорьевич Орлов. Он приехал в столицу 26 сентября, когда
стояли ранние холода и чума уже заметно ослабевала. Вместе с князем Орловым прибыли
команды от четырех полков лейб-гвардии с необходимом числом офицеров.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они
стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась
команда.