Неточные совпадения
Блестящие нежностью и весельем глаза Сережи потухли и опустились под взглядом
отца. Это был тот самый, давно знакомый тон, с которым
отец всегда относился к нему и к которому Сережа научился уже подделываться.
Отец всегда говорил с ним — так чувствовал Сережа — как будто он обращался к какому-то воображаемому им мальчику, одному из таких, какие бывают в
книжках, но совсем не похожему на Сережу. И Сережа всегда с
отцом старался притвориться этим самым книжным мальчиком.
— Интересная тема, — сказал Тагильский, кивнув головой. — Когда
отцу было лет под тридцать, он прочитал какую-то
книжку о разгульной жизни золотоискателей, соблазнился и уехал на Урал. В пятьдесят лет он был хозяином трактира и публичного дома в Екатеринбурге.
— А хоть бы и так, — худого нет; не все в девках сидеть да
книжки свои читать. Вот мудрите с отцом-то, — счастья бог и не посылает. Гляди-ко, двадцать второй год девке пошел, а она только смеется… В твои-то годы у меня трое детей было, Костеньке шестой год шел. Да отец-то чего смотрит?
Однажды я сидел в гостиной с какой-то
книжкой, а
отец, в мягком кресле, читал «Сын отечества». Дело, вероятно, было после обеда, потому что
отец был в халате и в туфлях. Он прочел в какой-то новой
книжке, что после обеда спать вредно, и насиловал себя, стараясь отвыкнуть; но порой преступный сон все-таки захватывал его внезапно в кресле. Так было и теперь: в нашей гостиной было тихо, и только по временам слышался то шелест газеты, то тихое всхрапывание
отца.
Разные умные
книжки, которые она читала раньше с
отцом, казались ей теперь детскою сказкой.
Вообще происходило что-то непонятное, странное, и Нюрочка даже поплакала, зарывшись с головой под свое одеяло.
Отец несколько дней ходил грустный и ни о чем не говорил с ней, а потом опять все пошло по-старому. Нюрочка теперь уже начала учиться, и в ее комнате стоял особенный стол с ее
книжками и тетрадками. Занимался с ней по вечерам сам Петр Елисеич, — придет с фабрики, отобедает, отдохнет, напьется чаю и скажет Нюрочке...
Наконец, «Зеркало добродетели» перестало поглощать мое внимание и удовлетворять моему ребячьему любопытству, мне захотелось почитать других
книжек, а взять их решительно было негде; тех книг, которые читывали иногда мой
отец и мать, мне читать не позволяли.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему
отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать
книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Мать дорогой принялась мне растолковывать, почему не хорошо так безумно предаваться какой-нибудь забаве, как это вредно для здоровья, даже опасно; она говорила, что, забывая все другие занятия для какой-нибудь охоты, и умненький мальчик может поглупеть, и что вот теперь, вместо того чтоб весело смотреть в окошко, или читать
книжку, или разговаривать с
отцом и матерью, я сижу молча, как будто опущенный в воду.
Я и прежде сам замечал большую перемену в бабушке; но особенное вниманье мое на эту перемену обратил разговор
отца с матерью, в который я вслушался, читая свою
книжку.
У него никогда не было никакой гувернантки, изобретающей приличные для его возраста causeries [легкий разговор, болтовня (франц.).] с ним; ему никогда никто не читал детских
книжек, а он прямо схватился за кой-какие романы и путешествия, которые нашел на полке у
отца в кабинете; словом, ничто как бы не лелеяло и не поддерживало в нем детского возраста, а скорей игра и учение все задавали ему задачи больше его лет.
Если меня убьют или прольют мою кровь, неужели она перешагнет через наш барьер, а может быть, через мой труп и пойдет с сыном моего убийцы к венцу, как дочь того царя (помнишь, у нас была
книжка, по которой ты учился читать), которая переехала через труп своего
отца в колеснице?
— Нет, я учитель.
Отец мой — управляющий заводом в Вятке, а я пошел в учителя. Но в деревне я стал мужикам
книжки давать, и меня за это посадили в тюрьму. После тюрьмы — служил приказчиком в книжном магазине, но — вел себя неосторожно и снова попал в тюрьму, потом — в Архангельск выслали. Там у меня тоже вышли неприятности с губернатором, меня заслали на берег Белого моря, в деревушку, где я прожил пять лет.
А юнкера в это время подзубривали военные науки для близкой репетиции, чертили профили и фасы, заданные профессорами артиллерии и фортификации, упражнялись в топографическом искусстве, читали
книжки Дюма-отца или попросту срисовывали лысую, почти голую мощную голову прославленного пастыря.
В это время была в моде его
книжка рассказов «На Волге», а в «Русской мысли» незадолго перед этим имел большой, заслуженный успех его прекрасный художественный рассказ «За
отца» на сюжет побега из крепости политического заключенного.
— Можно взглянуть? — полюбопытствовал
отец Василий, беря
книжку.
— А этого бы вам не следовало читать, — произнес
отец Василий серьезным тоном и кладя
книжку на стол.
При двух архиерейских служениях был сослужащим и в оба раза стоял ниже
отца Троадия, а сей Троадий до поступления в монашество был почитаем у нас за нечто самое малое и назывался „скорбноглавым“; но зато у него, как у цензора и, стало быть, православия блюстителя и нравов сберегателя, нашлась и сия любопытная
книжка „О сельском духовенстве“.
(Прим. автора.)] сверх рубашки косоворотки, в туфлях на босую ногу; подле него пряла на самопрялке козий пух Арина Васильевна и старательно выводила тонкие длинные нити, потому что затеяла выткать из них домашнее сукно на платье своему сыночку, так чтоб оно было ему и легко, и тепло, и покойно; у окошка сидела Танюша и читала какую-то
книжку; гостившая в Багрове Елизавета Степановна присела подле
отца на кровати и рассказывала ему про свое трудное житье, про службу мужа, про свое скудное хозяйство и недостатки.
Наши
книжки, что я ему даю, человека не испортят, не научат баловству:
книжки наши разумные, душевные; их
отцы святые писали!
Бывало, забыв лекции и тетради, сидит он в невеселой гостиной осининского дома, сидит и украдкой смотрит на Ирину: сердце в нем медленно и горестно тает и давит ему грудь; а она как будто сердится, как будто скучает, встанет, пройдется по комнате, холодно посмотрит на него, как на стол или на стул, пожмет плечом и скрестит руки; или в течение целого вечера, даже разговаривая с Литвиновым, нарочно ни разу не взглянет на него, как бы отказывая ему и в этой милостыне; или, наконец, возьмет
книжку и уставится в нее, не читая, хмурится и кусает губы, а не то вдруг громко спросит у
отца или у брата: как по-немецки"терпение"?
Ее романические мечты о муже-друге, образованном человеке, который читал бы вместе с нею умные
книжки и помог бы ей разобраться в смутных желаниях ее, — были задушены в ней непреклонным решением
отца выдать ее за Смолина, осели в душе ее горьким осадком.
Семи лет Илья начал учиться грамоте у попа Глеба, но узнав, что сын конторщика Никонова учится не по псалтырю, а по
книжке с картинками «Родное слово», сказал
отцу...
Если дядя Петр Неофитович настоятельно советовал более читать, справедливо говоря: «Можно ли учиться по
книжкам, затрудняясь их чтением?», то
отец, вероятно, насмотревшийся на успех чиновников-каллиграфов, настаивал на чистописании.
— Эту самую, батюшка, — отвечал Филипп Агафонович, продолжая как бы медленно читать по
книжке: — Бога
Отца, Вседержителя…
Я сам помню, как мой
отец, покойник, тоже под липками, в палисаднике, по вечерам, вслух читал мне и матери подобные
книжки…
Была у меня сестра, гимназистка, весёлая, бойкая, со студентами знакомилась,
книжки читала, и вдруг
отец говорит ей: «Брось учиться, Лизавета, я тебе жениха нашёл».
Попались мне детские
книжки, и мои собственные, и моего
отца, и моей бабки, и даже, представь себе, моей прабабки: на одной ветхой-ветхой французской грамматике, в пестром переплете, написано крупными буквами: Ce livre appartient à m-lle Eudoxie de Lavrine и выставлен год — 1741.
Новый Завет учили не так, как Ветхий, не по толстенькой
книжке с картинками.
Отец сам рассказывал Алеше о Иисусе Христе и часто прочитывал целые страницы из Евангелия.
Увидя Сашу, входящего с
книжками и в слезах, она поняла, что случилось, и набросилась на мальчугана с ругательствами, потом кинулась к
отцу, разбудила его, втолковала ему, в чем дело, и
отец побил мальчика.
«У дядюшки у Якова
Хватит про всякого.
Новы коврижки —
Гляди-ко:
книжки!
Мальчик-сударик,
Купи букварик!
Отцы почтенны!
Книжки не ценны;
По гривне штука —
Деткам наука!
Для ребятишек —
Тимошек, Гришек,
Гаврюшек, Ванек…
Букварь не пряник,
А почитай-ка,
Язык прикусишь…
Букварь не сайка,
А как раскусишь,
Слаще ореха!
Пяток — полтина,
Глянь — и картина!
Ей-ей утеха!
Умен с ним будешь,
Денег добудешь…
Все почему-то считали его немцем, хотя по
отцу он был швед, по матери русский и ходил в православную церковь, Он знал по-русски, по-шведски и по-немецки, много читал на этих языках, и нельзя было доставить ему большего удовольствия, как дать почитать какую-нибудь новую
книжку или поговорить с ним, например, об Ибсене.
Февральская
книжка «Русского Вестника» принесла с собою «
Отцов и Детей» Тургенева. Поднялась целая буря толков, споров, сплетен, философских недоразумений в обществе и литературе. Ни одно еще произведение Тургенева не возбуждало столько говора и интереса, ни одно не было более популярно и современно. Все то, что бродило в обществе как неопределенная, скорее ощущаемая, чем сознаваемая сила, воплотилось теперь в определенный, цельный образ. Два лагеря, два стремления, два потока обозначились резко и прямо.
Блестящие нежностью и веселием глаза Сережи потухли и опустились под взглядом
отца. Это был тот самый, давно знакомый тон, с которым
отец всегда относился к нему и к которому Сережа научился уже подделываться.
Отец всегда говорил с ним, — так чувствовал Сережа, — как будто он обращался к какому-то воображаемому им мальчику, одному из таких, какие бывают в
книжках, но совсем не похожему на Сережу. И Сережа всегда с
отцом старался притворяться этим самым книжным мальчиком.
Почему она получила фамилию Таракановой, сказать трудно, но во всяком случае не потому, что
отец ее, граф Разумовский, родился в слободе Таракановке, как рассказывал покойный граф Д. Н. Блудов [«Русский архив» 1865 г.,
книжка 1, статья М. Н. Лонгинова «Заметка о княжне Таракановой», стр. 94.].
После сурового дома в Нижнем, где моего деда боялись все, не исключая и бабушки, житье в усадьбе
отца, особенно для меня, привлекало своим привольем и мирным складом.
Отец, не впадая ни в какое излишнее баловство, поставил себя со мною как друг или старший брат. Никаких стеснений: делай что хочешь, ходи, катайся, спи, ешь и пей, читай
книжки.
Дядя (со стороны
отца), который повез меня к нему уже казанским студентом на втором курсе, В.В.Боборыкин, был также писатель, по агрономии, автор
книжки «Письма о земледелии к новичку-хозяину».
Зиночка писала стихи.
Отец любовно издал сборничек ее стихов на прекрасной бумаге, — в нескольких десятках экземпляров. К тысячелетию Кирилла и Мефодия Славянское благотворительное общество объявило конкурс на популярную брошюру с описанием их деятельности. Зиночка получила вторую премию, и
книжка ее была издана.
Отец объяснял, что первая премия потому не досталась Зиночке, что ее заранее было решено присудить одному лицу, имеющему большие связи среди членов жюри.
Это была его давнишняя знакомая Людмила Петровна Рогожина. Он еще офицером ездил в дом ее
отца, читал ей
книжки, немножко ухаживал. Тогда уже она обещала развернуться в роскошную женщину. Из небогатой купеческой семьи она попала за миллионера-мануфактуриста.
Горе было нам с
отцом ужасное; а к тому же, хотя
отец меня и заставлял, чтобы я дорогою, на запятках сидя, учился, но я раз заснул и, через речку вброд переезжая, все
книжки свои потерял.
При малолетстве Глаши и Милочки эти поздравления производились с несравненно большею торжественностью: Глашу и Милочку он, во время оно, заставлял выучивать небольшие стихи, и девочки, выступая перед пестуном своим, читали благодетелям разные торжественные оды и сонеты; но
книжка, из которой почерпались эти вирши, истлела от времени и слез, пролитых на нее двумя девочками, а Ахилла-дьякон хоть и взялся выучить Малвошку к рождеству хорошим стихам и даже держал его у себя для этого целые сутки, но, как известно из книги
отца Савелия, выучил ребенка таким стихам, что благодаря им Пизонский мог потерять всякое доброе о себе мнение и прослыть самым грубым насмешником.