Неточные совпадения
Дуб повернул и стал держаться лесистого берега. На берегу виднелось
кладбище: ветхие кресты толпились в кучку. Ни калина не
растет меж ними, ни трава не зеленеет, только месяц греет их с небесной вышины.
Иной раз и хотелось уйти, но из-за горизонта в узком просвете шоссе, у
кладбища, то и дело появлялись какие-то пятнышки, скатывались,
росли, оказывались самыми прозаическими предметами, но на смену выкатывались другие, и опять казалось: а вдруг это и есть то, чего все ждут.
Из земли всюду торчали длинные камни в виде неправильных столбиков, словно надгробные памятники на
кладбище, и рядом с ними
росли изуродованные деревья, лишенные ветвей.
Собака потерлась о мои ноги, и дальше пошли втроем. Двенадцать раз подходила бабушка под окна, оставляя на подоконниках «тихую милостыню»; начало светать, из тьмы
вырастали серые дома, поднималась белая, как сахар, колокольня Напольной церкви; кирпичная ограда
кладбища поредела, точно худая рогожа.
Зарыли её, как хотелось Матвею, далеко от могилы старого Кожемякина, в пустынном углу
кладбища, около ограды, где густо
росла жимолость, побегушка и тёмно-зелёный лопух. На девятый день Матвей сам выкосил вокруг могилы сорные травы, вырубил цепкие кусты и посадил на расчищенном месте пять молодых берёз: две в головах, за крестом, по одной с боков могилы и одну в ногах.
И всюду из земли мощно пробивались к свету травы и кусты, скрывая собою печальные могилы, вся зелень
кладбища была исполнена напряжённого стремления
расти, развиваться, поглощать свет и воздух, претворять соки жирной земли в краски, запахи, в красоту, ласкающую сердце и глаза.
Я уже знал от Петра Платоновича, что пятилетняя Ермолова, сидя в суфлерской будке со своим отцом, была полна восторгов среди сказочного мира сцены; увлекаясь каким-нибудь услышанным монологом, она, выучившись грамоте, учила его наизусть по пьесе, находившейся всегда у отца, как у суфлера, и, выучив, уходила в безлюдный угол старого, заброшенного
кладбища, на которое смотрели окна бедного домишки, где
росла Ермолова.
— На днях, — сказала она, — я прочла «Хаджи-Мурата», и в полном восторге, но самое сильное впечатление произвело на меня начало — описание репея. Ведь это первый цветок, который я захотела сорвать. Мне было тогда четыре года. Он
вырос как раз перед нашим окном, на старом
кладбище. Я вылезла из окна, в кровь исколола руки, а все-таки сорвала.
Никита зашёл на
кладбище, проститься с могилой отца, встал на колени пред нею и задумался, не молясь, — вот как повернулась жизнь! Когда за спиною его взошло солнце и на омытый
росою дёрн могилы легла широкая, угловатая тень, похожая формой своей на конуру злого пса Тулуна, Никита, поклонясь в землю, сказал...
Вспоминаю злую жадность монахов до женщины и все пакости плоти их, коя и скотом не брезгует, лень их и обжорство, и ссоры при дележе братской кружки, когда они злобно каркают друг на друга, словно вороны на
кладбище. Рассказывал мне Гриша, что как ни много работают мужики на монастырь этот, а долги их всё
растут и
растут.
По
кладбищу много травы
росло, и отец Родион решил: «Это сено мое, Игнатью с Ипатьем вступаться в сию часть не подобает».
Чуть ли не в одной Манефиной обители на
кладбище и возле него
росли березы, рябины и черемуха.
Маски в лунную ночь на
кладбище — и еще каком, боже мой! — где трупы не зарывались: инка, Семирамида, капуцин, чертенок, это разнородное собрание, борющееся с мертвецами, которые, казалось им, сжимали их в своих холодных объятиях, хватали когтями,
вырастали до неба и преследовали их стопами медвежьими; стая волков, с вытьем отскочившая при появлении нежданных гостей и ставшая в чутком отдалении, чтобы не потерять добычи, — таков был дивертисмент, приготовленный догадливою местью героям, храбрым только на доносы.
Она выбрала последнее: ей лучше казалось провести ночь в тишине
кладбища, и, к тому же, в уме ее пробудилось заложенное там с детства суеверие: у людей языческой веры, в которой
выросла Тения, было в обычае, при больших недоумениях, вопрошать кости мертвых.