Неточные совпадения
Купается, —
Обугленного
городаКартина перед ним...
— А мы живем и ничего не знаем, — сказал раз Вронский пришедшему к ним поутру Голенищеву. — Ты видел
картину Михайлова? — сказал он, подавая ему только что полученную утром русскую газету и указывая на статью о русском художнике, жившем в том же
городе и окончившем
картину, о которой давно ходили слухи и которая вперед была куплена. В статье были укоры правительству и Академии за то, что замечательный художник был лишен всякого поощрения и помощи.
Нестерпимая же вонь из распивочных, которых в этой части
города особенное множество, и пьяные, поминутно попадавшиеся, несмотря на буднее время, довершили отвратительный и грустный колорит
картины.
Очень пыльно было в доме, и эта пыльная пустота, обесцвечивая мысли, высасывала их. По комнатам, по двору лениво расхаживала прислуга, Клим смотрел на нее, как смотрят из окна вагона на коров вдали, в полях. Скука заплескивала его, возникая отовсюду, от всех людей, зданий, вещей, от всей массы
города, прижавшегося на берегу тихой, мутной реки.
Картины выставки линяли, забывались, как сновидение, и думалось, что их обесцвечивает, поглощает эта маленькая, сизая фигурка царя.
Спивак в белом капоте, с ребенком на руках, была похожа на Мадонну с
картины сентиментального художника Боденгаузена, репродукции с этой модной
картины торчали в окнах всех писчебумажных магазинов
города. Круглое лицо ее грустно, она озабоченно покусывала губы.
Стало холодно, — вздрогнув, он закрыл форточку. Космологическая
картина исчезла, а Клим Самгин остался, и было совершенно ясно, что и это тоже какой-то нереальный человек, очень неприятный и даже как бы совершенно чужой тому, кто думал о нем, в незнакомом деревянном
городе, под унылый, испуганный вой собак.
Вечером он выехал в Дрезден и там долго сидел против Мадонны, соображая: что мог бы сказать о ней Клим Иванович Самгин? Ничего оригинального не нашлось, а все пошлое уже было сказано. В Мюнхене он отметил, что баварцы толще пруссаков.
Картин в этом
городе, кажется, не меньше, чем в Берлине, а погода — еще хуже. От
картин, от музеев он устал, от солидной немецкой скуки решил перебраться в Швейцарию, — там жила мать. Слово «мать» потребовало наполнения.
Между тем вне класса начнет рассказывать о какой-нибудь стране или об океане, о
городе — откуда что берется у него! Ни в книге этого нет, ни учитель не рассказывал, а он рисует
картину, как будто был там, все видел сам.
Внезапно развернувшаяся перед нами
картина острова, жаркое солнце, яркий вид
города, хотя чужие, но ласковые лица — все это было нежданным, веселым, праздничным мгновением и влило живительную каплю в однообразный, долгий путь.
Романтики, глядя на крепости обоих берегов, припоминали могилу Гамлета; более положительные люди рассуждали о несправедливости зундских пошлин, самые положительные — о необходимости запастись свежею провизией, а все вообще мечтали съехать на сутки на берег, ступить ногой в Данию, обегать Копенгаген, взглянуть на физиономию
города, на
картину людей, быта, немного расправить ноги после качки, поесть свежих устриц.
Отыщите в сердце искру любви к ней, подавленную гранитными
городами, сном при свете солнечном и беготней в сумраке и при свете ламп, раздуйте ее и тогда попробуйте выкинуть из
картины какую-нибудь некрасивую местность.
Не забуду также
картины пылающего в газовом пламени необъятного
города, представляющейся путешественнику, когда он подъезжает к нему вечером. Паровоз вторгается в этот океан блеска и мчит по крышам домов, над изящными пропастями, где, как в калейдоскопе, между расписанных, облитых ярким блеском огня и красок улиц движется муравейник.
За
городом дорога пошла берегом. Я смотрел на необозримый залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели в тумане небосклона.
Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому зеленому лугу с декорацией индийских деревень, прячущихся в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
Н. И. Струнников, сын крестьянина, пришел в
город без копейки в кармане и добился своего не легко. После С. И. Грибкова он поступил в Училище живописи и начал работать по реставрации
картин у известного московского парфюмера Брокара, владельца большой художественной галереи.
Это бы очень хорошо рекомендовало мое юное сердце и давало бы естественный повод для эффектных
картин: в глухом
городе неиспорченное детское чувство несется навстречу доброму царю и народной свободе…
Прошло два года. На дворе стояла сырая, ненастная осень; серые петербургские дни сменялись темными холодными ночами: столица была неопрятна, и вид ее не способен был пленять ничьего воображения. Но как ни безотрадны были в это время
картины людных мест
города, они не могли дать и самого слабого понятия о впечатлениях, производимых на свежего человека видами пустырей и бесконечных заборов, огораживающих болотистые улицы одного из печальнейших углов Петербургской стороны.
— Нет, мало! Такой же худой, как и был. Какой учености, братец, он громадной! Раз как-то разговорились мы с ним о Ватикане. Он вдруг и говорит, что там в такой-то комнате такой-то образ висит; я сейчас после того, проехавши в
город, в училище уездное, там отличное есть описание Рима, достал, смотрю… действительно такая
картина висит!
Усладительно видеть его летом, когда он, усадив на длинные дроги супругу и всех маленьких Порфирьичей и Порфирьевн, которыми щедро наделила его природа, отправляется за
город кушать вечерний чай. Перед вами восстает
картина Иакова, окруженного маленькими Рувимами, Иосиями, не помышляющими еще о продаже брата своего Иосифа.
Переехав в
город, она наняла лучшую квартиру, мебель была привезена обитая бархатом, трипом [Трип — шерстяной мебельный плюш.]; во всех комнатах развешены были
картины в золотых рамах и расставлено пропасть бронзовых вещей.
Князь Василий Львович привез с собою вдовую сестру Людмилу Львовну, по мужу Дурасову, полную, добродушную и необыкновенно молчаливую женщину; светского молодого богатого шалопая и кутилу Васючкб, которого весь
город знал под этим фамильярным именем, очень приятного в обществе уменьем петь и декламировать, а также устраивать живые
картины, спектакли и благотворительные базары; знаменитую пианистку Женни Рейтер, подругу княгини Веры по Смольному институту, а также своего шурина Николая Николаевича.
О господине Ставрогине вся главная речь впереди; но теперь отмечу, ради курьеза, что из всех впечатлений его, за всё время, проведенное им в нашем
городе, всего резче отпечаталась в его памяти невзрачная и чуть не подленькая фигурка губернского чиновничишка, ревнивца и семейного грубого деспота, скряги и процентщика, запиравшего остатки от обеда и огарки на ключ, и в то же время яростного сектатора бог знает какой будущей «социальной гармонии», упивавшегося по ночам восторгами пред фантастическими
картинами будущей фаланстеры, в ближайшее осуществление которой в России и в нашей губернии он верил как в свое собственное существование.
По
картинам журналов я знал, что столица Греции Афины — древнейший и очень красивый
город, но Яков, сомнительно покачивая головой, отвергал Афины.
Города становились меньше и проще, пошли леса и речки, потянулись поля и плантации кукурузы… И по мере того, как местность изменялась, как в окна врывался вольный ветер полей и лесов, Матвей подходил к окнам все чаще, все внимательнее присматривался к этой стране, развертывавшей перед ним, торопливо и мимолетно, мирные
картины знакомой лозищанину жизни.
Несколько дней после того, как Бельтов, недовольный и мучимый каким-то предчувствием и действительным отсутствием жизни в
городе, бродил с мрачным видом и с руками, засунутыми в карманы, — в одном из домиков, мимо которых он шел, полный негодования и горечи, он мог бы увидеть тогда, как и теперь, одну из тех успокоивающих, прекрасных семейных
картин, которые всеми чертами доказывают возможность счастия на земле.
В конце 1840 г. были напечатаны в «Отечественных записках» отрывки из «Записок одного молодого человека», — «
Город Малинов и малиновцы» нравились многим; что касается до остального, в них заметно сильное влияние гейневских «Reisebilder» [«Путевых
картин» (нем.).].
— Вот так — а-яй! — воскликнул мальчик, широко раскрытыми глазами глядя на чудесную
картину, и замер в молчаливом восхищении. Потом в душе его родилась беспокойная мысль, — где будет жить он, маленький, вихрастый мальчик в пестрядинных штанишках, и его горбатый, неуклюжий дядя? Пустят ли их туда, в этот чистый, богатый, блестящий золотом, огромный
город? Он подумал, что их телега именно потому стоит здесь, на берегу реки, что в
город не пускают людей бедных. Должно быть, дядя пошёл просить, чтобы пустили.
Среди охотников до любительских спектаклей, концертов и живых
картин с благотворительной целью первое место в
городе принадлежало Ажогиным, жившим в собственном доме на Большой Дворянской; они всякий раз давали помещение, и они же принимали на себя все хлопоты и расходы.
Её рассказы о дрянненьких былях
города путали думы Артамонова, отводили их в сторону, оправдывали и укрепляли его неприязнь к скучным грешникам — горожанам. На место этих дум вставали и двигались по какому-то кругу
картины буйных кутежей на ярмарке; метались неистовые люди, жадно выкатив пьяные, но никогда не сытые глаза, жгли деньги и, ничего не жалея, безумствовали всячески в лютом озлоблении плоти, стремясь к большой, ослепительно белой на чёрном, бесстыдно обнажённой женщине…
Близость
города с тридцатитысячным населением сказывалась в этой печальной
картине разрушения, а там новые поруби и десятки свежих пней, и бессильно лежащие на земле вершины сосен, точно отрубленные головы.
Тальберг. В том-то и дело, что нет. Сейчас выяснилась ужасная
картина.
Город обложен со всех сторон, и единственный способ выбраться — в германском штабном поезде. Женщин они не берут. Мне одно место дали благодаря моим связям.
Ничего здесь нет для ума и для сердца: ни гимназии, ни библиотеки, ни театра, ни живых
картин, ни концертов, ни лекций с волшебным фонарем. Самые плохие бродячие цирки и масленичные балаганы обегают этот
город, и даже невзыскательный петрушка проходил через него последний раз шесть лет тому назад, о чем до сих пор жители вспоминают с умилением.
— Увидишь — поймёшь! Я часто на выставки ходил, в театр тоже, на музыку. Этим
город хорош. Ух, хорош, дьявол! А то вот
картина: сидит в трактире за столом у окна человек, по одёже — рабочий али приказчик. Рожа обмякла вся, а глаза хитренькие и весёлые — поют! Так и видно — обманул парень себя и судьбу свою на часок и — радёшенек, несчастный чёрт!
Репетиции или, лучше сказать, смотр костюмов назначены были не вовремя, поутру, потому что наш режиссер, известный художник Р*, приятель и гость нашего хозяина, по дружбе к нему согласившийся взять на себя сочинение и постановку
картин, а вместе с тем и нашу выучку, спешил теперь в
город для закупок по бутафорской части и для окончательных заготовлений к празднику, так что времени терять было некогда.
И над всей этой веселой оживленной
картиной рейда — высокое, прозрачное голубое небо, откуда ласково светит солнце, заливая блеском и
город, и бухту, и островки, и окружающие бухту возвышенности.
Я была очень недурна собою: мою голову срисовывали художники для своих
картин; известный скульптор, проездом чрез наш
город, упросил моего отца дозволить ему слепить мою руку.
Море было такое же величавое, бесконечное и неприветливое, как семь лет до этого, когда я, кончив курс в гимназии, уезжал из родного
города в столицу; вдали темнела полоска дыма — это шел пароход, и, кроме этой едва видимой и неподвижной полоски да мартышек, которые мелькали над водой, ничто не оживляло монотонной
картины моря и неба.
— Д-да,
картина, во всяком случае, довольно умилительная: мы работаем, выбиваясь из сил, втрое больше прежнего, а «братья» — постояльцы бьют себе баклуши на готовых хлебах… Воображаю, какую массу «братьев» мы расплодим по
городу!
Палтусов любил все, отзывающееся старой Москвой, любил не один «
город», но разные урочища Москвы, находил ее живописной и богатой эффектами, выискивал уголки, пригорки, пункты, откуда открывается какая-нибудь красивая и своеобразная
картина.
И даже этот русский скептик, способный на все ворчать, должен был признать, что в Париже дышится легко, что одна
картина уличной жизни уже приятно щекочет нервы, что, словом, лучше Парижа не найдешь
города.
Он хотел выразить на словах или мимикой свое общественное положение и не знал, как это сделать. Выручила его
картина с крупною надписью: «
Город Венеция», висевшая на стене. Он указал пальцем на
город, потом себе на голову, и таким образом, по его мнению, получилась фраза: «Я городской голова». Перс ничего не понял, но улыбнулся и сказал...
Мы не даром упомянули о своеобразной живописности местоположения
города; так, окружающие его горы почти совершенно лишены растительности и придают, как ему самому, так и окрестностям, мрачную
картину величественной дикости.
Толпу эту встречал и провожал гомерический смех, а переряженные заигрывали с встречными мужчинами не без приятности и юмора. Такова общая
картина вечного
города в эту маскарадную неделю.
— Так вот вы сами посудите, — засмеялся
Городов, — если вы не поняли, так как же публике понять, а она ведь, бедная, деньги платит, думает в театре хорошее впечатление получить. Еще, например, ставят новую
картину в древнем русском вкусе, а читает в ней стихи актриса в пышном бальном платье. Это уже совсем нехорошо. Потом Курский пьянее вина был.
Он был засыпан обещаниями покровительства и помощи, и сначала этот бенгальский огонь любезности произвел на него чарующее впечатление, и прошло довольно продолжительное время, пока смрадный дым застелил блестящую
картину. Он раскусил этот
город,
город обещаний по преимуществу.
В то время, когда Пахомыч так мучительно переживал
картины своего тяжелого прошлого, горбун уже далеко не спешной походкой вышел из ворот Таврического сада и отправился по направлению к
городу.
Правда, здесь нет ни могучей Волги, ни сердитого Днепра с их широкими, размашистыми
картинами;
картина Старого
Города маленькая, пожалуй, даже вовсе не
картина, а пейзажик, но пейзажик до бесконечности живой и веселый.