Неточные совпадения
А уж там в стороне четыре
пары откалывали мазурку; каблуки ломали пол, и армейский штабс-капитан работал и душою и телом, и руками и ногами, отвертывая такие па, какие и во сне никому не случалось отвертывать.
— Смотря по тому, сколько ты выпил с утра. Иногда — птица, иногда — спиртные
пары.
Капитан, это мой компаньон Дусс; я говорил ему, как вы сорите золотом, когда пьете, и он заочно влюблен в вас.
Через всю залу, пятясь и отскакивая от танцующих
пар, к ним подошел муж Раисы,
капитан Петерсон.
Говору не слышно было на палубе: из-за равномерного звука разрезаемых волн и
пара слышно было, как лошади фыркали и топали ногами на шаланде, слышны были командные слова
капитана и стоны раненых.
«Плохие игрушки!» — сказал бы он сам себе, если бы имел время размыслить над этим. В его голове толпились еще некоторое время леса мачт, фантастические узоры, отдельные, мертвые, как он сам, слова, но скоро все кончилось. Пэд сочно хрипел, и это были последние
пары. Матросы, подбежав к
капитану, с содроганием увидели негра: лицо Пэда было черно, как чугун, даже шея приняла синевато-черный цвет крови, выступившей под кожей.
Ей все казалось милым и дорогим: и «наш» пароход — необыкновенно чистенький и быстрый пароход! — и «наш»
капитан — здоровенный толстяк в парусиновой
паре и клеенчатом картузе, с багровым лицом, сизым носом и звериным голосом, давно охрипшим от непогод, оранья и пьянства, — «наш» лоцман — красивый, чернобородый мужик в красной рубахе, который вертел в своей стеклянной будочке колесо штурвала, в то время как его острые, прищуренные глаза твердо и неподвижно смотрели вдаль.
Через несколько минут Ашанин уже был наверху к подъему флага.
Пары гудели.
Капитан и старший офицер, стоявшие на мостике, видимо, были возбуждены, и лица у обоих выражали нетерпение.
— Не могу знать, ваше благородие. Но только в шесть часов утра от концыря (консула) приходила шлюпка с письмом к
капитану, и тую ж минуту приказано разводить
пары…
Переход Индийским океаном был бурный и сопровождался частыми штормами, во время которых «Коршуну» приходилось штормовать, держась в бейдевинд, и, следовательно, плохо подвигаться вперед и терять много времени. Кроме того, недалеко от мыса Доброй Надежды «Коршун» встретил противные ветры и несколько дней шел под
парами, тратя уголь. Это обстоятельство заставило
капитана зайти в Каптоун, чтобы пополнить запас угля.
Между тем ветер стихал и к полудню стих совершенно. Сделался мертвый штиль, обычный в полосе по обе стороны экватора.
Капитан приказал разводить
пары.
В ожидании подъема
паров капитан предложил желающим сделать визит на «Петрель». Нечего и говорить, что предложение это было принято с удовольствием.
Капитан приказал развести
пары, и «Коршун» взял курс в Зондский пролив.
— Я пешком добреду до перевоза. На
пароме перееду. Антон Пантелеич проводит вас до Заводного. Ну, дорогой Михаил Терентьевич! в добрый путь!.. На пароходе не извольте храбриться. Как семь часов вечера — в каюту…
Капитану я строго-настрого вменяю в обязанность иметь над нами надзор. И в Самаре не извольте умничать — противиться лекарям… Пейте бутылок по пяти кумысу в день — и благо вам будет.
Пароход, проломивший им нос, утекал предательски.
Капитан, вместо того, чтобы воспользоваться минутой и на всех
парах подойти как можно ближе к плоскому берегу, продолжал ругать в рупор утекавший пароход, который наконец остановился, но саженях в тридцати.
Аракчеев заметил, что он,
капитан, вероятно, не знает, как силен и строг Аракчеев, а потому, как бы ему,
капитану, не досталось от графа еще хуже; но Иван Петрович, будучи под влиянием винных
паров, ответил, что не боится ничего и лишь бы только увидеть ему Аракчеева, а уж тогда он ему выскажет все.
Через запушенные инеем и покрытые алмазными елками стекла окон проникали утренние лучи зимнего солнца и наполняли холодным, но радостным светом две большие, высокие и голые комнаты, составлявшие вместе с кухней жилище штабс-капитана Николая Ивановича Каблукова и его денщика Кукушкина. Видимо, за ночь мороз окрепчал, потому что на подоконниках у углов рам образовались ледяные наросты, и при дыхании поднимался
пар в холодном воздухе, за ночь очистившемся от запаха табака.