Неточные совпадения
— Был проповедник здесь, в подвале жил, требухой торговал на Сухаревке. Учил:
камень — дурак, дерево — дурак, и бог — дурак! Я тогда молчал. «Врешь, думаю, Христос — умен!» А теперь — знаю: все это для утешения! Все — слова. Христос тоже — мертвое слово. Правы отрицающие, а не утверждающие. Что можно утверждать против ужаса? Ложь. Ложь утверждается. Ничего нет, кроме великого горя человеческого. Остальное — дома, и
веры, и всякая роскошь, и смирение — ложь!
Вера была бледна, лицо у ней как
камень; ничего не прочтешь на нем. Жизнь точно замерзла, хотя она и говорит с Марьей Егоровной обо всем, и с Марфенькой и с Викентьевым. Она заботливо спросила у сестры, запаслась ли она теплой обувью, советовала надеть плотное шерстяное платье, предложила свой плед и просила, при переправе чрез Волгу, сидеть в карете, чтоб не продуло.
— Говори мне, что я гадок, если я гадок,
Вера, а не бросай
камень в то, чего не понимаешь.
— Ты,
Вера, сама бредила о свободе, ты таилась, и от меня, и от бабушки, хотела независимости. Я только подтверждал твои мысли: они и мои. За что же обрушиваешь такой тяжелый
камень на мою голову? — тихо оправдывался он. — Не только я, даже бабушка не смела приступиться к тебе…
Дорогие там лежат покойники, каждый
камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной
вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою науку, что я, знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти
камни и плакать над ними, — в то же время убежденный всем сердцем моим, что все это давно уже кладбище, и никак не более.
В таком настроении я встретился с Авдиевым. Он никогда не затрагивал религиозных вопросов, но год общения с ним сразу вдвинул в мой ум множество образов и идей… За героем «Подводного
камня» прошел тургеневский Базаров. В его «отрицании» мне чуялась уже та самая спокойная непосредственность и уверенность, какие были в
вере отца…
Дорогие там лежат покойники, каждый
камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной
вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и свою науку, что я знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти
камни и плакать над ними — в то же время убежденный всем сердцем своим в том, что все это уже давно кладбище и никак не более».
От
веры в единую, всеобъемлющую, догматическую науку, постигающую тайну мирового механизма, от
веры в материализм, в механизм, в эволюционизм и пр. не остается
камня на
камне.
Алатырь-камень всем
камням отец; на белом Алатыре на камени сам Исус Христос опочив держал, царь небесный беседовал со двунадесяти со апостолам, утверждал
веру христианскую; утвердил он
веру на камени, распущал он книги по всей земле.
Свобода! он одной тебя
Еще искал в пустынном мире.
Страстями чувства истребя,
Охолодев к мечтам и к лире,
С волненьем песни он внимал,
Одушевленные тобою,
И с
верой, пламенной мольбою
Твой гордый идол обнимал.
Свершилось… целью упованья
Не зрит он в мире ничего.
И вы, последние мечтанья,
И вы сокрылись от него.
Он раб. Склонясь главой на
камень,
Он ждет, чтоб с сумрачной зарей
Погас печальной жизни пламень,
И жаждет сени гробовой.
Вспоминал я также слова Ельцовой, переданные мне
Верой. Она ей сказала однажды: «Ты как лед: пока не растаешь, крепка, как
камень, а растаешь, и следа от тебя не останется».
Юноша бросился на большой
камень; волнение его утишалось, высокое чувство
веры восходило, подобно солнцу, из возмущенных волн, освещая их, согревая, передавая им свой свет.
Теперь я невольно наклонился с седла, стараясь поймать взгляд человека, только что и так изумительно просто исповедавшего странную
веру в «худенького бога». Была ли это ирония?.. Или это было искреннее выражение как бы ущербленной и тоскующей
веры, угасающей среди этих равнодушных
камней?..
— Ха! — сказал он, продолжая глядеть на меня этим тяжелым взглядом. — За
веру!.. Бога вспомнили… Давно это было… Не хотел ребенка хоронить на православном кладбище… Теперь жену зарыл в яму, завалил
камнями, без креста, без молитвы… Лес,
камни… и люди, как
камни…
В груди у
Веры камнем повернулось тяжелое, злое чувство.
К одному из таких
камней прижималась могила
Веры.
— Да, в великороссийской, — твердо ответил Герасим Силыч. — Правда, есть и церковные отступления от древних святоотеческих обрядов и преданий, есть церковные неустройства, много попов и других людей в клире недостойных, прибытками и гордостию обуянных, а в богослужении нерадивых и небрежных. Все это так, но
вера у них чиста и непорочна. На том самом
камне она стоит, о коем Христос сказал: «На нем созижду церковь мою, и врата адовы не одолеют ю».
—
Вера Николаевна своей музыкой, как Орфей в аду… укрощает
камни… — любезно сказал он.
Яркими примерами таких значительных по своему значению и объему внушений могут служить средневековые крестовые походы, не только взрослых, но и детей, и частые, поразительные своей бессмысленностью, эпидемические внушения, как
вера в ведьм, в полезность пытки для узнания истины, отыскивание жизненного эликсира, философского
камня или страсть к тюльпанам, ценимым в несколько тысяч гульденов за луковицу, охватившая Голландию.
Дорогие там лежат покойники, каждый
камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной
вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою науку, что я, знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти
камни и плакать над ними — в то же время убежденный всем сердцем в том, что все это уже давно кладбище и никак не более».
Но, несмотря на самоподчинение этого немца названным святым, Степан Иванович все-таки нашел, что его недостойно было хоронить внутри кладбища, «вместе с родителями правой восточной
веры», а указал закопать его «за оградою» и не крест поставить над ним, а положить
камень, «дабы притомленные люди могли на нем присесть и отпочить».
Правда, что Старый Город был разбит на голову и с тех пор никогда уже не поднимал вооруженной руки и не выставлял защищенной бронею груди; но зато он весь остался в «
вере отцов своих» и, как выражается о нем одно известнейшее в старообрядчестве сочинение, — «страданиями своими и ранами кровоточивыми долгое время сиял, яко
камень некий многоценный в венце церкви древней апостольской, от никониан мучимой».