Неточные совпадения
И нарочно посмотрите на
детей: ни одно из них не похоже на Добчинского, но все, даже девочка
маленькая,
как вылитый судья.
Дорога многолюдная
Что позже — безобразнее:
Все чаще попадаются
Избитые, ползущие,
Лежащие пластом.
Без ругани,
как водится,
Словечко не промолвится,
Шальная, непотребная,
Слышней всего она!
У кабаков смятение,
Подводы перепутались,
Испуганные лошади
Без седоков бегут;
Тут плачут
дети малые.
Тоскуют жены, матери:
Легко ли из питейного
Дозваться мужиков?..
А князь опять больнехонек…
Чтоб только время выиграть,
Придумать:
как тут быть,
Которая-то барыня
(Должно быть, белокурая:
Она ему, сердечному,
Слыхал я, терла щеткою
В то время левый бок)
Возьми и брякни барину,
Что мужиков помещикам
Велели воротить!
Поверил! Проще
малогоРебенка стал старинушка,
Как паралич расшиб!
Заплакал! пред иконами
Со всей семьею молится,
Велит служить молебствие,
Звонить в колокола!
Старший брат был тоже недоволен меньшим. Он не разбирал,
какая это была любовь, большая или
маленькая, страстная или не страстная, порочная или непорочная (он сам, имея
детей, содержал танцовщицу и потому был снисходителен на это); по он знал, что это любовь ненравящаяся тем, кому нужна нравиться, и потому не одобрял поведения брата.
Нельзя было не делать дел Сергея Ивановича, сестры, всех мужиков, ходивших за советами и привыкших к этому,
как нельзя бросить
ребенка, которого держишь уже на руках. Нужно было позаботиться об удобствах приглашенной свояченицы с
детьми и жены с
ребенком, и нельзя было не быть с ними хоть
малую часть дня.
А вот пройди в это время мимо его какой-нибудь его же знакомый, имеющий чин ни слишком большой, ни слишком
малый, он в ту же минуту толкнет под руку своего соседа и скажет ему, чуть не фыркнув от смеха: «Смотри, смотри, вон Чичиков, Чичиков пошел!» И потом,
как ребенок, позабыв всякое приличие, должное знанию и летам, побежит за ним вдогонку, поддразнивая сзади и приговаривая: «Чичиков!
Два-три десятка
детей ее возраста, живших в Каперне, пропитанной,
как губка водой, грубым семейным началом, основой которого служил непоколебимый авторитет матери и отца, переимчивые,
как все
дети в мире, вычеркнули раз-навсегда
маленькую Ассоль из сферы своего покровительства и внимания.
В этом отношении он был,
как говорится, испуган,
как бывают иногда испуганы
маленькие дети.
«Для кого же после этого делались все приготовления?» Даже
детей, чтобы выгадать место, посадили не за стол, и без того занявший всю комнату, а накрыли им в заднем углу на сундуке, причем обоих
маленьких усадили на скамейку, а Полечка,
как большая, должна была за ними присматривать, кормить их и утирать им, «
как благородным
детям», носики.
Увидав неожиданно полную комнату людей, она не то что сконфузилась, но совсем потерялась, оробела,
как маленький ребенок, и даже сделала было движение уйти назад.
Лежат они поперек дороги и проход загораживают; их ругают со всех сторон, а они, «
как малые ребята» (буквальное выражение свидетелей), лежат друг на друге, визжат, дерутся и хохочут, оба хохочут взапуски, с самыми смешными рожами, и один другого догонять, точно
дети, на улицу выбежали.
Студент разболтался и сообщил, кроме того, что у старухи есть сестра, Лизавета, которую она, такая
маленькая и гаденькая, бьет поминутно и держит в совершенном порабощении,
как маленького ребенка, тогда
как Лизавета, по крайней мере, восьми вершков росту…
Он бросился на нее с топором: губы ее перекосились так жалобно,
как у очень
маленьких детей, когда они начинают чего-нибудь пугаться, пристально смотрят на пугающий их предмет и собираются закричать.
Он ярко запомнил выражение лица Лизаветы, когда он приближался к ней тогда с топором, а она отходила от него к стене, выставив вперед руку, с совершенно детским испугом в лице, точь-в-точь
как маленькие дети, когда они вдруг начинают чего-нибудь пугаться, смотрят неподвижно и беспокойно на пугающий их предмет, отстраняются назад и, протягивая вперед ручонку, готовятся заплакать.
Матушка была еще мною брюхата,
как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, [В XVIII веке дворянские
дети с
малых лет приписывались к какому-либо полку.
—
Дети? — испуганно повторила Дуняша. — Вот уж не могу вообразить, что у меня —
дети! Ужасно неловко было бы мне с ними. Я очень хорошо помню,
какая была
маленькой. Стыдно было бы мне… про себя даже совсем нельзя рассказать
детям, а они ведь спросят!
Мягкими увалами поле, уходя вдаль, поднималось к дымчатым облакам; вдали снежными буграми возвышались однообразные конусы лагерных палаток, влево от них на темном фоне рощи двигались ряды белых, игрушечных солдат, а еще левее возвышалось в голубую пустоту между облаков очень красное на солнце кирпичное здание, обложенное тоненькими лучинками лесов, облепленное
маленькими,
как дети, рабочими.
Нехаева не уезжала. Клим находил, что здоровье ее становится лучше, она
меньше кашляет и даже
как будто пополнела. Это очень беспокоило его, он слышал, что беременность не только задерживает развитие туберкулеза, но иногда излечивает его. И мысль, что у него может быть
ребенок от этой девицы, пугала Клима.
Зато он чаще занимается с
детьми хозяйки. Ваня такой понятливый мальчик, в три раза запомнил главные города в Европе, и Илья Ильич обещал,
как только поедет на ту сторону, подарить ему
маленький глобус; а Машенька обрубила ему три платка — плохо, правда, но зато она так смешно трудится
маленькими ручонками и все бегает показать ему каждый обрубленный вершок.
Врет он, не верь ему: он тебя в глаза обманывает,
как малого ребенка.
А он, приехавши в свое поместье, вообразил, что не только оно, но и все, что в нем живет, — его собственность. На правах какого-то родства, которого и назвать даже нельзя, и еще потому, что он видел нас
маленьких, он поступает с нами,
как с
детьми или
как с пансионерками. Я прячусь, прячусь и едва достигла того, что он не видит,
как я сплю, о чем мечтаю, чего надеюсь и жду.
Входит барыня: видим, одета уж очень хорошо, говорит-то хоть и по-русски, но немецкого
как будто выговору: „Вы, говорит, публиковались в газете, что уроки даете?“ Так мы ей обрадовались тогда, посадили ее, смеется так она ласково: „Не ко мне, говорит, а у племянницы моей
дети маленькие; коли угодно, пожалуйте к нам, там и сговоримся“.
И к чему я влюбился в него, раз навсегда, в ту
маленькую минутку,
как увидел его когда-то, бывши
ребенком?
Чего
как волчонок молчит?“ И хоть давно уж все перестали удивляться на Максима Ивановича, но тут опять задивились: из себя вышел человек; к этакому
малому ребенку пристал, отступиться не может.
С западной его стороны отвалился большой камень с кучей
маленьких; между ними хлещет бурун; еще подальше от Паппенберга есть такая же куча, которую исхлестали, округлили и избороздили волны, образовав живописную группу,
как будто великанов, в разных положениях, с
детьми.
На берегу нас встретили фиакры (легкие кареты, запряженные одной
маленькой лошадкой, на
каких у нас ездят
дети).
Он долго потом рассказывал, в виде характерной черты, что когда он заговорил с Федором Павловичем о Мите, то тот некоторое время имел вид совершенно не понимающего, о
каком таком
ребенке идет дело, и даже
как бы удивился, что у него есть где-то в доме
маленький сын.
Теперь же мы или ужасаемся, или притворяемся, что ужасаемся, сами, напротив, смакуем зрелище
как любители ощущений сильных, эксцентрических, шевелящих нашу цинически-ленивую праздность, или, наконец,
как малые дети, отмахиваем от себя руками страшные призраки и прячем голову в подушку, пока пройдет страшное видение, с тем чтобы потом тотчас же забыть его в веселии и играх.
Федор Павлович узнал о смерти своей супруги пьяный; говорят, побежал по улице и начал кричать, в радости воздевая руки к небу: «Ныне отпущаеши», а по другим — плакал навзрыд
как маленький ребенок, и до того, что, говорят, жалко даже было смотреть на него, несмотря на все к нему отвращение.
— Так вот, сударь, для кого ад назначен, — стегнул Андрей левую, — а вы у нас, сударь, все одно
как малый ребенок… так мы вас почитаем… И хоть гневливы вы, сударь, это есть, но за простодушие ваше простит Господь.
— Мой Господь победил! Христос победил заходящу солнцу! — неистово прокричал он, воздевая к солнцу руки, и, пав лицом ниц на землю, зарыдал в голос
как малое дитя, весь сотрясаясь от слез своих и распростирая по земле руки. Тут уж все бросились к нему, раздались восклицания, ответное рыдание… Исступление какое-то всех обуяло.
Все это вполне объяснится читателю впоследствии, но теперь, после того
как исчезла последняя надежда его, этот, столь сильный физически человек, только что прошел несколько шагов от дому Хохлаковой, вдруг залился слезами,
как малый ребенок.
Алеша взглянул было на него, открыв свое распухшее от слез,
как у
малого ребенка, лицо, но тотчас же, ни слова не вымолвив, отвернулся и снова закрылся обеими ладонями.
И, вымолвив это «жалкое» слово, Грушенька вдруг не выдержала, не докончила, закрыла лицо руками, бросилась на диван в подушки и зарыдала
как малое дитя. Алеша встал с места и подошел к Ракитину.
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по
маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном:
как бы
дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с тех пор в законный,
как говорится, брак вступить успел…
Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день… А что ж преферанс?
В течение целых шестидесяти лет, с самого рождения до самой кончины, бедняк боролся со всеми нуждами, недугами и бедствиями, свойственными
маленьким людям; бился
как рыба об лед, недоедал, недосыпал, кланялся, хлопотал, унывал и томился, дрожал над каждой копейкой, действительно «невинно» пострадал по службе и умер наконец не то на чердаке, не то в погребе, не успев заработать ни себе, ни
детям куска насущного хлеба.
Иман еще не замерз и только по краям имел забереги. На другом берегу,
как раз против того места, где мы стояли, копошились какие-то
маленькие люди. Это оказались удэгейские
дети. Немного дальше, в тальниках, виднелась юрта и около нее амбар на сваях. Дерсу крикнул ребятишкам, чтобы они подали лодку. Мальчики испуганно посмотрели в нашу сторону и убежали. Вслед за тем из юрты вышел мужчина с ружьем в руках. Он перекинулся с Дерсу несколькими словами и затем переехал в лодке на нашу сторону.
— О, боже,
как он прост, — это
маленькое дитя!
Теперь вы знаете,
маленькое дитя,
как надобно поступать?
Он был с нею послушен,
как ребенок: она велела ему читать, — он читал усердно, будто готовился к экзамену; толку из чтения извлекал мало, но все-таки кое-какой толк извлекал; она старалась помогать ему разговорами, — разговоры были ему понятнее книг, и он делал кое-какие успехи, медленные, очень
маленькие, но все-таки делал.
— Прекрасная барыня, — отвечал мальчишка, — ехала она в карете в шесть лошадей, с тремя
маленькими барчатами и с кормилицей, и с черной моською; и
как ей сказали, что старый смотритель умер, так она заплакала и сказала
детям: «Сидите смирно, а я схожу на кладбище». А я было вызвался довести ее. А барыня сказала: «Я сама дорогу знаю». И дала мне пятак серебром — такая добрая барыня!..
Ребенок не привыкал и через год был столько же чужд,
как в первый день, и еще печальнее. Сама княгиня удивлялась его «сериозности» и иной раз, видя,
как она часы целые уныло сидит за
маленькими пяльцами, говорила ей: «Что ты не порезвишься, не пробежишь», девочка улыбалась, краснела, благодарила, но оставалась на своем месте.
Корчевская кузина иногда гостила у княгини, она любила «
маленькую кузину»,
как любят
детей, особенно несчастных, но не знала ее. С изумлением, почти с испугом разглядела она впоследствии эту необыкновенную натуру и, порывистая во всем, тотчас решилась поправить свое невнимание. Она просила у меня Гюго, Бальзака или вообще что-нибудь новое. «
Маленькая кузина, — говорила она мне, — гениальное существо, нам следует ее вести вперед!»
«…Представь себе дурную погоду, страшную стужу, ветер, дождь, пасмурное, какое-то без выражения небо, прегадкую
маленькую комнату, из которой, кажется, сейчас вынесли покойника, а тут эти
дети без цели, даже без удовольствия, шумят, кричат, ломают и марают все близкое; да хорошо бы еще, если б только можно было глядеть на этих
детей, а когда заставляют быть в их среде», — пишет она в одном письме из деревни, куда княгиня уезжала летом, и продолжает: «У нас сидят три старухи, и все три рассказывают,
как их покойники были в параличе,
как они за ними ходили — а и без того холодно».
Однажды в это время я вбежал в спальню матери и увидел отца и мать с заплаканными лицами. Отец нагнулся и целовал ее руку, а она ласково гладила его по голове и
как будто утешала в чем-то,
как ребенка. Я никогда ранее не видел между отцом и матерью ничего подобного, и мое
маленькое сердчишко сжалось от предчувствия.
— Конечно, конечно… Виноват, у вас является сам собой вопрос, для чего я хлопочу? Очень просто. Мне не хочется, чтобы моя дочь росла в одиночестве. У
детей свой
маленький мир, свои
маленькие интересы, радости и огорчения. По возрасту наши девочки
как раз подходят, потом они будут дополнять одна другую,
как представительницы племенных разновидностей.
Колобов совсем отвык от
маленьких детей и не знал,
как ему разговаривать с Устюшей. Впрочем, девочка недолго оставалась у отца и убежала в кухню к няне.
Дед с матерью шли впереди всех. Он был ростом под руку ей, шагал мелко и быстро, а она, глядя на него сверху вниз, точно по воздуху плыла. За ними молча двигались дядья: черный гладковолосый Михаил, сухой,
как дед; светлый и кудрявый Яков, какие-то толстые женщины в ярких платьях и человек шесть
детей, все старше меня и все тихие. Я шел с бабушкой и
маленькой теткой Натальей. Бледная, голубоглазая, с огромным животом, она часто останавливалась и, задыхаясь, шептала...
Несколько вечеров подряд она рассказывала историю отца, такую же интересную,
как все ее истории: отец был сыном солдата, дослужившегося до офицеров и сосланного в Сибирь за жестокость с подчиненными ему; там, где-то в Сибири, и родился мой отец. Жилось ему плохо, уже с
малых лет он стал бегать из дома; однажды дедушка искал его по лесу с собаками,
как зайца; другой раз, поймав, стал так бить, что соседи отняли
ребенка и спрятали его.
Мама — за что?» Он меня не мамашей, а мамой звал,
как маленький, да он и был, по характеру-то, вроде
ребенка.