Неточные совпадения
Надобно заметить, что учитель был большой любитель тишины и хорошего поведения и терпеть не мог умных и
острых мальчиков; ему
казалось, что они непременно должны над ним смеяться.
Ему вдруг
показалось, что длинные черные ресницы ее как будто вздрагивают и мигают, как бы приподнимаются и из-под них выглядывает лукавый,
острый, какой-то недетски подмигивающий глазок, точно девочка не спит и притворяется.
— А я — не понимаю, — продолжала она с новой,
острой усмешкой. — Ни о себе, ни о людях — не понимаю. Я не умею думать… мне
кажется. Или я думаю только о своих же думах. В Москве меня познакомили с одним сектантом, простенький такой, мордочка собаки. Он качался и бормотал...
— Нет, вы подумайте, — полушепотом говорила Нехаева, наклонясь к нему, держа в воздухе дрожащую руку с тоненькими косточками пальцев; глаза ее неестественно расширены, лицо
казалось еще более
острым, чем всегда было. Он прислонился к спинке стула, слушая вкрадчивый полушепот.
— Для серьезной оценки этой книги нужно, разумеется, прочитать всю ее, — медленно начал он, следя за узорами дыма папиросы и с трудом думая о том, что говорит. — Мне
кажется — она более полемична, чем следовало бы. Ее идеи требуют… философского спокойствия. И не таких
острых формулировок… Автор…
Здесь собрались интеллигенты и немало фигур, знакомых лично или по иллюстрациям: профессора, не из крупных, литераторы, пощипывает бородку Леонид Андреев, с его красивым бледным лицом, в тяжелой шапке черных волос, унылый «последний классик народничества», редактор журнала «Современный мир», Ногайцев, Орехова, ‹Ерухимович›, Тагильский, Хотяинцев, Алябьев, какие-то шикарно одетые дамы, оригинально причесанные, у одной волосы лежали на ушах и на щеках так, что лицо
казалось уродливо узеньким и
острым.
Клим чувствовал на коже лба своего
острый толчок пальца девушки, и ему
казалось, что впервые за всю свою жизнь он испытывает такое оскорбление.
Казалось, что зрачки его узких глаз не круглы и не гладки, как у всех обыкновенных людей, а слеплены из мелких,
острых кристалликов.
Иногда он заглядывал в столовую, и Самгин чувствовал на себе его
острый взгляд. Когда он, подойдя к столу, пил остывший чай, Самгин разглядел в кармане его пиджака ручку револьвера, и это ему
показалось смешным. Закусив, он вышел в большую комнату, ожидая видеть там новых людей, но люди были все те же, прибавился только один, с забинтованной рукой на перевязи из мохнатого полотенца.
В течение пяти недель доктор Любомудров не мог с достаточной ясностью определить болезнь пациента, а пациент не мог понять, физически болен он или его свалило с ног отвращение к жизни, к людям? Он не был мнительным, но иногда ему
казалось, что в теле его работает
острая кислота, нагревая мускулы, испаряя из них жизненную силу. Тяжелый туман наполнял голову, хотелось глубокого сна, но мучила бессонница и тихое, злое кипение нервов. В памяти бессвязно возникали воспоминания о прожитом, знакомые лица, фразы.
Казалось, что чем более грубо и свирепо полиция толкает студентов, тем длиннее становится нос и
острее все лицо этого человека.
Но еще больше ободрило Самгина хрящеватое, темное лицо полковника: лицо стало темнее,
острые глаза отупели, под ними вздулись синеватые опухоли, по лысому черепу путешествовали две мухи, полковник бесчувственно терпел их, кусал губы, шевелил усами. Горбился он больше, чем в Москве, плечи его стали
острее, и весь он
казался человеком оброшенным, уставшим.
Нехаева была неприятна. Сидела она изломанно скорчившись, от нее исходил одуряющий запах крепких духов. Можно было подумать, что тени в глазницах ее искусственны, так же как румянец на щеках и чрезмерная яркость губ. Начесанные на уши волосы делали ее лицо узким и
острым, но Самгин уже не находил эту девушку такой уродливой, какой она
показалась с первого взгляда. Ее глаза смотрели на людей грустно, и она как будто чувствовала себя серьезнее всех в этой комнате.
В общем, чутко прислушиваясь к себе, Самгин готов был признать, что,
кажется, никогда еще он не чувствовал себя так бодро и уверенно. Его основным настроением было настроение самообороны, и он далеко не всегда откровенно ставил пред собою некоторые
острые вопросы, способные понизить его самооценку. Но на этот раз он спросил себя...
А плечо в плечо с Прейсом навалился грудью на стол бритоголовый; синий череп его торчал почти на средине стола; пошевеливая
острыми костями плеч, он,
казалось, хочет весь вползти на стол.
В другой раз она долго и туманно говорила об Изиде, Сете, Озирисе. Самгин подумал, что ее,
кажется, особенно интересуют сексуальные моменты в религии и что это, вероятно, физиологическое желание здоровой женщины поболтать на
острую тему. В общем он находил, что размышления Марины о религии не украшают ее, а нарушают цельность ее образа.
Вдруг на опушке леса из-за небольшого бугра
показался огромным мухомором красный зонтик, какого не было у Лидии и Алины, затем под зонтиком Клим увидел узкую спину женщины в желтой кофте и обнаженную, с растрепанными волосами,
острую голову Лютова.
Было ясно, что командует ими человек в башлыке, товарищ Яков, тощенький, легкий; светлые усы его
казались наклеенными под узким, точно без ноздрей, носом,
острые, голубоватые глаза смотрят внимательно и зорко.
Она не играла роль царицы, жены Менелая, она показывала себя, свою жажду наслаждения, готовность к нему, ненужно вламывалась в группы хористов, расталкивая их плечами, локтями, бедрами, как бы танцуя медленный и пьяный танец под музыку, которая
казалась Самгину обновленной и до конца обнажившей свою
острую, ироническую чувственность.
На круглом, тоже красном, лице супруги Денисова стремительно мелькали
острые, всевидящие глазки, синеватые, как лед. Коротенькие руки уверенно и быстро летали над столом,
казалось, что они обладают вездесущностью, могут вытягиваться, как резиновые, на всю длину стола.
Он — среднего роста, но так широкоплеч, что
казался низеньким. Под изорванным пиджаком неопределенного цвета на нем — грязная, холщовая рубаха, на ногах — серые, клетчатые брюки с заплатами и растоптанные резиновые галоши. Широкое, скуластое лицо, маленькие,
острые глаза и растрепанная борода придавали ему сходство с портретами Льва Толстого.
«Какая она?» — думалось ему — и то
казалась она ему теткой Варварой Николаевной, которая ходила, покачивая головой, как игрушечные коты, и прищуривала глаза, то в виде жены директора, у которой были такие белые руки и
острый, пронзительный взгляд, то тринадцатилетней, припрыгивающей, хорошенькой девочкой в кружевных панталончиках, дочерью полицмейстера.
На эти случаи,
кажется, есть особые глаза и уши, зорче и
острее обыкновенных, или как будто человек не только глазами и ушами, но легкими и порами вбирает в себя впечатления, напитывается ими, как воздухом.
Она решила, что сделает так. Но тут же, как это и всегда бывает в первую минуту затишья после волнения, он, ребенок — его ребенок, который был в ней, вдруг вздрогнул, стукнулся и плавно потянулся и опять стал толкаться чем-то тонким, нежным и
острым. И вдруг всё то, что за минуту так мучало ее, что,
казалось, нельзя было жить, вся злоба на него и желание отомстить ему хоть своей смертью, — всё это вдруг отдалилось. Она успокоилась, оправилась, закуталась платком и поспешно пошла домой.
И не столько смущали Чертопханова физические несходства этогоМалек-Аделя с тем…впрочем, их насчитывалось немного: у тогохвост и грива словно были пожиже, и уши
острей, и бабки короче, и глаза светлей — но это могло только так
казаться; а смущали Чертопханова несходства, так сказать, нравственные.
Казалось, кто-то долго, долго прокричал под самым небосклоном, кто-то другой как будто отозвался ему в лесу тонким,
острым хохотом, и слабый, шипящий свист промчался по реке.
Вид в долину Сицы со стороны моря очень красив. Высокие горы с
острыми и причудливыми вершинами
кажутся величественными. Я несколько раз видел их впоследствии, и всегда они производили на меня впечатление какой-то особенной дикой красоты.
Я стал искать с ним ссоры; на эпиграммы мои отвечал он эпиграммами, которые всегда
казались мне неожиданнее и
острее моих и которые, конечно, не в пример были веселее: он шутил, а я злобствовал.
Мы спустились в город и, свернувши в узкий, кривой переулочек, остановились перед домом в два окна шириною и вышиною в четыре этажа. Второй этаж выступал на улицу больше первого, третий и четвертый еще больше второго; весь дом с своей ветхой резьбой, двумя толстыми столбами внизу,
острой черепичной кровлей и протянутым в виде клюва воротом на чердаке
казался огромной, сгорбленной птицей.
Мне
казались крайне неприятными и его большие круглые, как у птицы, глаза, и
острый нос с сильной горбинкой, напоминавший клюв ястреба.
Красноустик вдвое или почти втрое больше обыкновенной ласточки; цвет его перьев темно-кофейный, издали
кажется даже черным, брюшко несколько светлее, носик желтоватый, шея коротенькая, головка довольно велика и кругла, ножки тонкие, небольшие, какого-то неопределенного дикого цвета, очевидно не назначенные для многого беганья, хвостик белый, а концы хвостовых перьев черноватые; крылья длинные, очень
острые к концам, которые, когда птичка сидит, накладываются один на другой, как у всех птиц, имеющих длинные крылья, например: у сокола, копчика и даже у обыкновенной ласточки.
Казалось, слишком
острое и эгоистическое сознание личного горя, вносившее в душу пассивность и угнетавшее врожденную энергию, теперь дрогнуло и уступило место чему-то другому.
Казалось даже, будто он свыкся с своей долей, и странно-уравновешенная грусть без просвета, но и без
острых порываний, которая стала обычным фоном его жизни, теперь несколько смягчилась.
Внезапу
острый свист возникающего вдали ветра разгнал мой сон, и отягченным взорам моим представлялися сгущенные облака, коих черная тяжесть,
казалось, стремила их нам на главу и падением устрашала.
Это был изжелта-смуглый горбоносый человек маленького роста; бритое лицо его
казалось треугольным благодаря широкому, начинавшему лысеть двумя взлысинами лбу, впалым щекам и
острому подбородку.
На какую-нибудь четверть секунды, на мгновение ему
показалось, что в этих неживых глазах запечатлелось выражение
острой, бешеной ненависти; и холод ужаса, какое-то смутное предчувствие грозной, неизбежной беды пронеслось в мозгу студента.
Он слышал, как заскрежетал под ним крупный гравий, и почувствовал
острую боль в коленях. Несколько секунд он стоял на четвереньках, оглушенный падением. Ему
казалось, что сейчас проснутся все обитатели дачи, прибежит мрачный дворник в розовой рубахе, подымется крик, суматоха… Но, как и прежде, в саду была глубокая, важная тишина. Только какой-то низкий, монотонный, жужжащий звук разносился по всему саду...
В левом углу зала отворилась высокая дверь, из нее, качаясь, вышел старичок в очках. На его сером личике тряслись белые редкие баки, верхняя бритая губа завалилась в рот,
острые скулы и подбородок опирались на высокий воротник мундира,
казалось, что под воротником нет шеи. Его поддерживал сзади под руку высокий молодой человек с фарфоровым лицом, румяным и круглым, а вслед за ними медленно двигались еще трое людей в расшитых золотом мундирах и трое штатских.
Он сунул руку за загородку. Из круглой дверки тотчас же высунулась маленькая разъяренная мордочка с разинутой пастью, в которой сверкали белые
острые зубки. Хорек быстро то
показывался, то прятался, сопровождая это звуками, похожими на сердитый кашель.
Мутный свет прямо падал на лицо этого человека, и Ромашов узнал левофлангового солдата своей полуроты — Хлебникова. Он шел с обнаженной головой, держа шапку в руке, со взглядом, безжизненно устремленным вперед.
Казалось, он двигался под влиянием какой-то чужой, внутренней, таинственной силы. Он прошел так близко около офицера, что почти коснулся его полой своей шинели. В зрачках его глаз яркими,
острыми точками отражался лунный свет.
— Может быть, это только мне
кажется таким
острым, а другим, право, все равно.
Царь все ближе к Александрову. Сладкий
острый восторг охватывает душу юнкера и несет ее вихрем, несет ее ввысь. Быстрые волны озноба бегут по всему телу и приподнимают ежом волосы на голове. Он с чудесной ясностью видит лицо государя, его рыжеватую, густую, короткую бороду, соколиные размахи его прекрасных союзных бровей. Видит его глаза, прямо и ласково устремленные в него. Ему
кажется, что в течение минуты их взгляды не расходятся. Спокойная, великая радость, как густой золотой песок, льется из его глаз.
Отличалась она серьезностью, малой способностью к шутке и какой-то (
казалось Александрову) нелюдимостью. Но зато ее юнкера были отличные фронтовики, на парадах и батальонных учениях держали шаг твердый и тяжелый, от которого сотрясалась земля. Командовал ею капитан Клоченко, ничем не замечательный, аккуратный службист, большой, морковно-рыжий и молчаливый. Звериада ничего не могла про него выдумать
острого, кроме следующей грубой и мутной строфы...
Супруге моей, конечно, это был нож
острый, потому что она находила службу исправника менее выгодною, и в отмщение за это каждый день укоряла меня бедностью, а бедности,
кажется, никакой не должно было бы существовать: жалованье я получал порядочное, у нее было имение в Малороссии, дом в Москве, капитал довольно крупный, и всего этого ей было мало.
Кончив «представление», я чувствовал себя легко, точно сбросил ношу, тяготившую меня; на полчаса, на час в голове становилось приятно пусто, а потом снова
казалось, что голова у меня полна
острых, мелких гвоздей, они шевелятся там, нагреваются.
А Мишка все жует, жует, лицо его стало похоже на ветчину,
острый, хрящеватый нос жалобно свистит. Смотреть на него страшно, мне
кажется, что он сейчас закричит, заплачет...
Он с тоскливым недоумением уставился на Передонова,
острые глаза его потухли, тучное тело осунулось, он
казался уж не тем бодрым деятелем, как давеча, а просто глуповатым стариком.
Дверь в переднюю
казалась Передонову особенно подозрительною. Она не затворялась плотно. Щель между ее половинами намекала на что-то, таящееся вне. Не валет ли там подсматривает? Чей-то глаз сверкал, злой и
острый.
Прошла неделя. Хрипачей еще не было. Варвара начала злиться и ругаться. Передонова же повергло это ожидание в нарочито-угнетенное состояние. Глаза у Передонова стали совсем бессмысленными, словно они потухали, и
казалось иногда, что это — глаза мертвого человека. Нелепые страхи мучили его. Без всякой видимой причины он начинал вдруг бояться тех или других предметов. С чего-то пришла ему в голову и томила несколько дней мысль, что его зарежут; он боялся всего
острого и припрятал ножи да вилки.
Он не верил, что всё и навсегда кончено. Было странно, что Евгении нет в доме, и
казалось, что к этому никогда нельзя привыкнуть. Унылые, надутые лица Шакира и Натальи,
острые улыбочки Алексея как будто обвиняли его.