Неточные совпадения
Он слушал и химию, и
философию прав, и профессорские углубления во все тонкости политических наук, и всеобщую
историю человечества в таком огромном виде, что профессор в три года успел только прочесть введение да развитие общин каких-то немецких городов; но все это оставалось в голове его какими-то безобразными клочками.
Он прочел все, что было написано во Франции замечательного по части
философии и красноречия в XVIII веке, основательно знал все лучшие произведения французской литературы, так что мог и любил часто цитировать места из Расина, Корнеля, Боало, Мольера, Монтеня, Фенелона; имел блестящие познания в мифологии и с пользой изучал, во французских переводах, древние памятники эпической поэзии, имел достаточные познания в
истории, почерпнутые им из Сегюра; но не имел никакого понятия ни о математике, дальше арифметики, ни о физике, ни о современной литературе: он мог в разговоре прилично умолчать или сказать несколько общих фраз о Гете, Шиллере и Байроне, но никогда не читал их.
— Ты не москвичка, а тоже заплуталась: читаешь «
Историю материализма» и «
Философию мистики» Дюпреля.
Возражаю: «Нет организма без функции!» Не уступает: «Есть, и это — вы!» Насмешил он меня, но — я задумался, а потом серьезно взялся за Маркса и понял, что его
философия истории совершенно устраняет все буржуазные социологии и прочие хитросплетения.
— «Людей, говорит, моего класса, которые принимают эту
философию истории как истину обязательную и для них, я, говорит, считаю ду-ра-ка-ми, даже — предателями по неразумию их, потому что неоспоримый закон подлинной
истории — эксплоатация сил природы и сил человека, и чем беспощаднее насилие — тем выше культура». Каково, а? А там — закоренелые либералы были…
Он неохотно и ‹не› очень много затратил времени на этот труд, но затраченного оказалось вполне достаточно для того, чтоб решительно не согласиться с
философией истории, по-новому изображающей процесс развития мировой культуры.
В углу, на маленькой полке стояло десятка два книг в однообразных кожаных переплетах. Он прочитал на корешках: Бульвер Литтон «Кенельм Чиллингли», Мюссе «Исповедь сына века», Сенкевич «Без догмата», Бурже «Ученик», Лихтенберже «
Философия Ницше», Чехов «Скучная
история». Самгин пожал плечами: странно!
«Вот они, эти исторические враги, от которых отсиживался Тит Привалов вот в этом самом доме, — думал Привалов, когда смотрел на башкир. — Они даже не знают о том славном времени, когда башкиры горячо воевали с первыми русскими насельниками и не раз побивали высылаемые против них воинские команды… Вот она, эта беспощадная
философия истории!»
Тема — основная для нашего национального самосознания и очень ответственная; тема — основная для
философии истории и требующая серьезной философской подготовки.
На почве греческой
философии философия истории не была возможна, она возможна лишь на иудео-христианской почве, хотя бы это и не сознавалось.
Все эти свойства России были положены в основу славянофильской
философии истории и славянофильских общественных идеалов.
Отношения между русским народом, которого славянофилы прославляли народом безгосударственным, и огромным русским государством до сих пор остаются загадкой
философии русской
истории.
Для того, кто смотрит на мировую борьбу с точки зрения
философии истории, должно быть ясно, что ныне разыгрывается один из актов всемирно-исторической драмы Востока и Запада.
Этим профетизмом и мессианством проникнута
философия истории Гегеля, Маркса, О. Конта.
Философия истории всегда заключает в себе профетический и мессианский элемент.
Подлинная
философия истории, которая освобождена от объективации, мессианична и профетична, т. е. духовна.
Но
философия истории есть самая динамическая часть
философии.
Марксистская
философия есть прежде всего
философия истории.
И очень наивна та
философия истории, которая верит, что можно предотвратить движение по этому пути мировой империалистической борьбы, которая хочет видеть в нем не трагическую судьбу всего человечества, а лишь злую волю тех или иных классов, тех или иных правительств.
Но славянофильская
философия истории не хочет знать антиномичности России, она считается только с одним тезисом русской жизни.
Никакая
философия истории, славянофильская или западническая, не разгадала еще, почему самый безгосударственный народ создал такую огромную и могущественную государственность, почему самый анархический народ так покорен бюрократии, почему свободный духом народ как будто бы не хочет свободной жизни?
Славянофильская
философия русской
истории не объясняет загадки превращения России в величайшую империю в мире или объясняет слишком упрощенно.
Я также думаю, что методический, мирный шаг, незаметными переходами, как того хотят экономические науки и
философия истории, невозможен больше для революции; нам надобно делать страшные скачки. Но в качестве публицистов, возвещая грядущую катастрофу, нам не должно представлять ее необходимой и справедливой, а то нас возненавидят и будут гнать, а нам надобно жить…»
Из книг другого типа: «Судьба человека в современном мире», которая гораздо лучше формулирует мою
философию истории современности, чем «Новое средневековье», и «Источники и смысл русского коммунизма», для которой должен был много перечитать по русской
истории XIX века, и «Русская идея».
Поэтому настоящая
философия истории есть
философия истории эсхатологическая, есть понимание исторического процесса в свете конца.
Я всегда имел особенный интерес к проблемам
философии истории.
Проблема времени, парадокс времени лежит в основе эсхатологической
философии истории.
История представлялась мне наполненной преступлениями и ложью, хотя я и признавал смысл
истории и
философию истории считал своей специальностью.
Я очень много размышлял о проблемах
философии истории.
Большая часть моих книг относится к
философии истории и этики, к метафизике свободы.
Я читал лекции по
философии истории и
философии религии, а также вел семинар о Достоевском.
Преобладали темы по
философии истории и
философии культуры.
Я был очень сосредоточен на проблемах
философии истории и думал, что время очень благоприятствовало историософической мысли.
Они применяли к русской
истории принципы гегелевской
философии.
Такова была
философия истории Чаадаева.
Неустанное размышление о расцвете и упадке обществ и культур, резкое преобладание эстетики над этикой, биологические основы
философии истории и социологии, аристократизм, ненависть к либерально-эгалитарному прогрессу и демократии, amor fati — все это черты, роднящие Леонтьева с Ницше.
Проблема
философии истории. Россия и Европа. Славянофилы и западники. Вопрос о судьбе России. Сороковые годы. Чаадаев. Печерин. Славянофилы. Киреевский. Аксаков. Хомяков. Письмо Фр. Баадера. Западники. Идеалисты сороковых годов. Грановский. Белинский. Герцен. Дальнейшее развитие славянофильства. Данилевский. Леонтьев. Достоевский.
Мы увидим, что наша
философия будет прежде всего
философией истории, именно историософическая тема придает ей тоталитарный характер.
Это есть оригинальное толкование христианства в целом, но в особенности есть христианская
философия истории.
С его персонализмом связана была и его оригинальная
философия истории.
Для
философии истории Хомякова очень важно, что он веру считал движущим началом
истории.
Философия истории и социология К. Леонтьева, которая имела биологическую почву, учили о неотвратимом наступлении дряхлости всех обществ, государств и цивилизаций.
У Тареева нет
философии истории.
Курьез в печальной
истории русского просвещения, что министр народного просвещения кн. Ширинский-Шихматов, упразднивший в 50-е годы преподавание
философии, рекламировал естественные науки, которые представлялись ему политически нейтральными, философские же науки представлялись источником вольномыслия.
Герцен высказывает идеи по
философии истории, которые очень не походят на обычные оптимистические идеи прогрессивного левого лагеря.
Философия истории связана для него с учением о Богочеловечестве, что и есть главная его заслуга перед русской религиозно-философской мыслью.
Как объяснить, с точки зрения славянофильской
философии русской
истории, возникновение огромной империи военного типа и гипертрофии государства на счет свободной народной жизни?
Чернышевский был очень ученый человек, он знал все, знал богословие,
философию Гегеля, естественные науки,
историю и был специалистом по политической экономии.
Соловьева центральной, вся его
философия, в известном смысле, есть
философия истории, учение о путях человечества к богочеловечеству, к всеединству, к Царству Божьему.