Неточные совпадения
А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти
истории о хитрых мужиках и
солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом…
Рассказывал он раз, например, одну недавнюю
историю об одном отпускном
солдате; этого происшествия он почти был свидетелем.
Поздно вечером
солдаты опять рассказывали друг другу страшные
истории: говорили про мертвецов, кладбища, пустые дома и привидения. Вдруг что-то сильно бухнуло на реке, точно выстрел из пушки.
Несколько вечеров подряд она рассказывала
историю отца, такую же интересную, как все ее
истории: отец был сыном
солдата, дослужившегося до офицеров и сосланного в Сибирь за жестокость с подчиненными ему; там, где-то в Сибири, и родился мой отец. Жилось ему плохо, уже с малых лет он стал бегать из дома; однажды дедушка искал его по лесу с собаками, как зайца; другой раз, поймав, стал так бить, что соседи отняли ребенка и спрятали его.
— И умно делаете. Затем-то я вас и позвал к себе. Я старый
солдат; мне, может быть, извините меня, с революционерами и говорить бы, пожалуй, не следовало. Но пусть каждый думает, кто как хочет, а я по-своему всегда думал и буду думать. Молодежь есть наше упование и надежда России. К такому положению нельзя оставаться равнодушным. Их жалко. Я не говорю об университетских
историях. Тут что ж говорить! Тут говорить нечего. А есть, говорят, другие затеи…
На чем я остановился… да! в
солдаты; кроме того, после этой
истории красавица тебя на глаза к себе не пустит.
Но однажды
солдаты рассказали мне
историю, сильно взволновавшую меня.
На мое счастье,
солдаты быстро разнесли эту
историю по всему двору, по всей улице, и вечером, лежа на чердаке, я услыхал внизу крик Натальи Козловской...
— Не нравится мне эта
история, — тихо сказал
солдат. — Этот твой Карлоне — дикарь… И глупо всё…
— Постоянно — пираты,
солдаты, и почти каждые пять лет в Неаполе новые правители, [Горький, как можно предполагать, имел в виду бурную
историю Неаполя на протяжении многих веков, когда норманнских завоевателей (1136–1194) сменяли
солдаты германского императора Генриха VI, Анжуйскую королевскую династию (1266–1442) — Арагонская (1442–1501); свыше двухсот лет продолжалось испанское господство (1503–1707); вслед за австрийскими оккупантами приходили французские, вторгались войска Наполеона под предводительством Мюрата (1808–1815); 7 ноября 1860 г. в город вступили краснорубашечники во главе с Гарибальди, и Неаполь с округой вошел в состав Итальянского королевства.] — женщин надо было держать под замком.
Андроника была сборная: на окнах стояли какие-то полузасохшие «петухи» герани и красный перец, который особенно любят отставные
солдаты, потому что и дешево и сердито; гостей угощал о. Андроник одной водкой и чаем, весело рассказывал пикантные
истории и хохотал над ними своим заливистым хохотом больше всех.
Едва переводя дух, я сообщил все это домашним и за свое чистосердечие был посажен в комнате читать священную
историю, пока посланный босой мальчик сходил в соседнее село к
солдату, который мог исправить повреждение, сделанное лешим в моей ботинке.
— А вот тоже, ребята, знаю я еще одну
историю. Може, кто слышал из вас? Про то, как
солдат прицепил себе железные когти и лазил к царевне на башню? Если знаете, так я лучше и сказывать не буду.
Замошников уже окончил
историю про
солдата с железными когтями и теперь начинает «приставлять».
Государство не может существовать без главы государства, без министров, чиновников, полицейских, генералов,
солдат, но движутся государства и осуществляются великие миссии в
истории великими людьми, героями, талантами, предводителями, реформаторами, людьми необычайной энергии.
Про себя он мне мельком сказал, что после своей несчастной глупой
истории (в чем состояла эта
история, я не знал, и он не сказал мне) он три месяца сидел под арестом, потом был послан на Кавказ в N. полк, — теперь уже три года служит
солдатом в этом полку.
К счастью,
истории никакой не вышло.
Солдаты не тронули полковника. Вскоре нам дали новый вагон, и капитан перешел к нам обратно.
Такое заключение историков можно объяснить разве только следующим: 1)
история пишется учеными, и потому им естественно и приятно думать, что деятельность их сословия есть основание движения всего человечества, точно так же, как это естественно и приятно думать купцам, земледельцам,
солдатам (это не высказывается только потому, что купцы и
солдаты не пишут
истории), и 2) духовная деятельность, просвещение, цивилизация, культура, идея, — всё это понятия неясные, неопределенные, под знаменем которых весьма удобно употреблять словà, имеющие еще менее ясного значения и потому легко подставляемые под всякие теории.
Той порой по всему королевству, по всем корчмам, постоялым дворам поползли слухи, разговоры, бабьи наговоры, что, мол, такая
история с королевой приключилась — вся кругом начисто золотом обросла, одни пятки мясные наружу торчат. Известно, но не бывает поля без ржи, слухов без лжи. Сидел в одной такой корчме проходящий
солдат 18-го пехотного Вологодского полка, первой роты барабанщик. Домой на побывку шел, приустал, каблуки посбил, в корчму зашел винцом поразвлечься.
У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью и рассказывал
солдатам, своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом, знакомую Пьеру
историю.
Глянул он тут в
историю болезни, велит палатному надзирателю обернуть
солдата дном кверху. Перевернули его, главный очки два раза протер, глазам не верит — ничего нет, прямо как яичко облупленное.
Вся эта
история была одно и то же, чтó этот
солдат с резким голосом, и эта-то вся
история и этот-то
солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку.
И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для
истории бо̀льшего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского
солдата.
Случись… — и Платон Каратаев рассказал длинную
историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали в
солдаты.