Неточные совпадения
Но не забудем, что успех никогда не обходится без
жертв и что если мы очистим остов
истории от тех лжей, которые нанесены на него временем и предвзятыми взглядами, то в результате всегда получится только большая или меньшая порция"убиенных".
— Струве, в предисловии к записке Витте о земстве, пытается испугать департамент полиции своим предвидением ужасных
жертв. Но мне кажется, что за этим предвидением скрыто предупреждение: глядите в оба, дураки! И хотя он там же советует «смириться пред
историей и смирить самодержавца», но ведь это надобно понимать так: скорее поделитесь с нами властью, и мы вам поможем в драке…
— Стой! Я — большие деньги и — больше ничего! И еще я —
жертва, приносимая
историей себе самой за грехи отцов моих.
Но он почти каждый день посещал Прозорова, когда старик чувствовал себя бодрее, работал с ним, а после этого оставался пить чай или обедать. За столом Прозоров немножко нудно, а все же интересно рассказывал о жизни интеллигентов 70–80-х годов, он знавал почти всех крупных людей того времени и говорил о них, грустно покачивая головою, как о людях, которые мужественно принесли себя в
жертву Ваалу
истории.
В сущности, все это сводится к необъяснимому желанию сделать человека Исааком,
жертвой, наконец — лошадью, которая должна тащить куда-то тяжкий воз
истории.
— Требует она, чтоб человек покорно признал себя слугою
истории,
жертвой ее, а не мечтал бы о возможности личной свободы, независимого творчества.
— А я —
жертва. И Туробоев. Он —
жертва остракизма
истории, я — алкоголизма. Это нас и сближает. И это — не смешно, брат, нет!
— Дядя Яков —
жертва истории, — торопливо сказал Клим. — Он — не Иаков, а — Исаак.
Да, он тоже устал, и теперь ему казалось, что устал он как-то возвышенно, символически, что ли; что он несет в себе долголетнюю усталость, не только свою, но вековую усталость всех
жертв русской
истории, всех, кто насильственно прикован к ее «каторжной тачке».
Ведь последовательно проведенная точка зрения блага людей ведет к отрицанию смысла
истории и исторических ценностей, так как ценности исторические предполагают
жертву людским благам и людскими поколениями во имя того, что выше блага и счастья людей и их эмпирической жизни.
Творчества и
истории нет без моментов страдания и боли, без
жертвы благом непосредственной жизни.
Ничто в
истории не осуществляется по прямой линии, мирным нарастанием, без раздвоения и без
жертв, без зла, сопровождающего добро, без тени света.
И все
жертвы всемирной
истории совершаются не только мной, но и для меня, для моей вечной жизни.
Знала Вера Павловна, что это гадкое поветрие еще неотвратимо носится по городам и селам и хватает
жертвы даже из самых заботливых рук; — но ведь это еще плохое утешение, когда знаешь только, что «я в твоей беде не виновата, и ты, мой друг, в ней не виновата»; все-таки каждая из этих обыкновенных
историй приносила Вере Павловне много огорчения, а еще гораздо больше дела: иногда нужно бывало искать, чтобы помочь; чаще искать не было нужды, надобно было только помогать: успокоить, восстановлять бодрость, восстановлять гордость, вразумлять, что «перестань плакать, — как перестанешь, так и не о чем будет плакать».
Припомните: разве
история не была многократно свидетельницей мрачных и жестоких эпох, когда общество, гонимое паникой, перестает верить в освежающую силу знания и ищет спасения в невежестве? Когда мысль человеческая осуждается на бездействие, а действительное знание заменяется массою бесполезностей, которые отдают жизнь в
жертву неосмысленности; когда идеалы меркнут, а на верования и убеждения налагается безусловный запрет?.. Где ручательство, что подобные эпохи не могут повториться и впредь?
Ведь вся
история человечества создана на подобных
жертвах, ведь под каждым благодеянием цивилизации таятся тысячи и миллионы безвременно погибших в непосильной борьбе существований, ведь каждый вершок земли, на котором мы живем, напоен кровью аборигенов, и каждый глоток воздуха, каждая наша радость отравлены мириадами безвестных страданий, о которых позабыла
история, которым мы не приберем названия и которые каждый новый день хоронит мать-земля в своих недрах…
По части всеобщей
истории он был твердо убежден, что Рим пал
жертвою своевольной черни.
— Я —
жертва неопытной мечтательности и жажды благородных подвигов, и так как мы едем вместе за границу, то когда-нибудь я расскажу вам подробно
историю моей жизни. Теперь же могу сказать только одно: молодой человек! берегитесь мечтательности! Ибо мечтательность, даже в границах области предупреждения преступления, далеко не всегда ведет к тому концу, который она самонадеянно себе предназначила.
Просматривая
историю человечества, мы то и дело замечаем, что самые явные нелепости сходили для людей за несомненные истины, что целые нации делались
жертвами диких суеверий и унижались перед подобными себе смертными, нередко перед идиотами или сластолюбцами, которых их воображение превращало в представителей божества; видим, что целые народы изнывали в рабстве, страдали и умирали с голоду ради того, чтобы люди, жившие их трудами, могли вести праздную и роскошную жизнь.
Палтусов подумал, что Пирожков дурачится, потом сел с ним на низкий глубокий диванчик на двоих. Обстоятельно, полусерьезно, полушутливо рассказал ему приятель
историю"о некоем поваре Филате, его друге приказчике, Гордее Парамоныче и его
жертве — французской гражданке Денизе-Элоизе Гужо".
История насмешила Палтусова, особенно картина бушевания повара и поведение жильцов со старой дворянкой включительно, спустившейся вниз узнать, дадут ли ей завтракать на другой день.
«Кланяюсь Вашему философскому колпаку, — обращается Белинский к Гегелю, — но со всем подобающим Вашему философскому филистерству уважением, честь имею донести Вам, что если бы мне и удалось влезть на верхнюю ступень лестницы развития, — я и там попросил бы отдать мне отчет во всех
жертвах условий жизни и
истории, во всех
жертвах случайностей, суеверия, инквизиции Филиппа II и пр., и пр.: иначе я с верхней ступени бросаюсь вниз головой.
Извини меня, что я не принимал тебя последнее время. Я не был особенно болен, но зато был очень занят. Мне нужно устроить судьбу дорогой для меня особы. Около года тому назад я заехал к Ольге Николаевне, и она представила меня прелестной девушке, дочери приятеля моего брата, а твоего отца и рассказала ее печальную
историю. Она круглая сирота, ставшая
жертвой гнусной западни одного негодяя»…
Хотя небо и не присудило ее принести эту
жертву собственными руками, с ней все же повторялась библейская
история Авраама, приносящего в
жертву Богу своего единственного сына.
— Нет, quelle idee, об этом не беспокойтесь, — поспешил уверить он ее. — Я боялся вас к себе просить, тотчас после вчерашней
истории. И к вам тоже ехать — скорее бы разнеслось. Вы будьте покойны, отсюда не выйдет c'est plus convenable… Я понимаю вашу
жертву и ценю. Вы для меня сюда приехали. С вашей стороны, это в самом деле подвиг. Merci за это… merci.
В Белокаменной он принялся за тщательные розыски и с помощью денег вскоре разузнал всю
историю бросившейся на мостовую «
жертвы веселого притона», памятную для местной полиции.
Их влекло, конечно, не желание отдать последний долг усопшему, а просто любопытство видеть
жертву последней модной
истории, а главное оставшееся в живых действующее в ней лицо — вдову покойного Ирену, которая до сих пор все знали девицею Родзевич.
Если бы Караулов жил в Петербурге и имел хотя бы небольшое соприкосновение с представителями петербургского света, он узнал бы, что его друг граф Владимир был недавний герой пикантной
истории,
жертвой которой была одна молоденькая артистка, прямо с курсов пения попавшая в круговорот «веселящегося Петербурга». Ее звали Иреной.
«Необходимо возможно более и гуще позолотить пилюлю, возможно более смягчить силу удара, надо придумать развязку наиболее романическую, где бы мы оба являлись
жертвами нашей взаимной любви, надо придать себе в этой
истории все качества героя и таким образом подстрекнуть ее на своего рода геройство, на
жертвы, на примирение с совершившимся фактом».
С этим связана глубокая антиисторичность русской интеллигенции, ее моралистическое неприятие тех
жертв человеческим благом и человеческим равенством, которыми покупается
история с ее творчеством культур и государств.