Неточные совпадения
Вспомнился ему по этому поводу урок из
истории, слышанный в
детстве, и сильно его взволновал.
После нашей
истории, шедшей вслед за сунгуровской, и до
истории Петрашевского прошло спокойно пятнадцать лет, именно те пятнадцать, от которых едва начинает оправляться Россия и от которых сломились два поколения: старое, потерявшееся в буйстве, и молодое, отравленное с
детства, которого квёлых представителей мы теперь видим.
Если каждый из нас попробует положить, выражаясь пышно, руку на сердце и смело дать себе отчет в прошлом, то всякий поймает себя на том, что однажды, в
детстве, сказав какую-нибудь хвастливую или трогательную выдумку, которая имела успех, и повторив ее поэтому еще два, и пять, и десять раз, он потом не может от нее избавиться во всю свою жизнь и повторяет совсем уже твердо никогда не существовавшую
историю, твердо до того, что в конце концов верит в нее.
Но человек часто думает ошибочно: внук Степана Михайловича Багрова рассказал мне с большими подробностями
историю своих детских годов; я записал его рассказы с возможною точностью, а как они служат продолжением «Семейной хроники», так счастливо обратившей на себя внимание читающей публики, и как рассказы эти представляют довольно полную
историю дитяти, жизнь человека в
детстве, детский мир, созидающийся постепенно под влиянием ежедневных новых впечатлений, — то я решился напечатать записанные мною рассказы.
Было время кипучего
детства и в
истории, время буйных и веселых молодых поколений.
Еще в
детстве она слыхала, что одна из ее grandes-tantes, princesse Nina, [тетушек, княжна Нина (франц.).] убежала с каким-то разносчиком; ей рассказывали об этой
истории, comme d’une chose sans nom, [как о неслыханной вещи (франц.).] и даже, из боязни запачкать воображение княжны, не развивали всех подробностей, а выражались общими словами, что родственница ее сделала vilenie. [низость (франц.).]
Шатов был прежде студентом и был исключен после одной студентской
истории из университета; в
детстве же был учеником Степана Трофимовича, а родился крепостным Варвары Петровны, от покойного камердинера ее Павла Федорова, и был ею облагодетельствован.
Право, не знаю, о ком бы еще упомянуть, чтобы не забыть кого. Маврикий Николаевич куда-то совсем уехал. Старуха Дроздова впала в
детство… Впрочем, остается рассказать еще одну очень мрачную
историю. Ограничусь лишь фактами.
Андрей Антонович умолял сложа руки, чувствительно рассказал всю
историю Блюма и их дружбы с самого
детства, но Юлия Михайловна считала себя опозоренною навеки и даже пустила в ход обмороки.
В самом деле, ведь стоит только вдуматься в положение каждого взрослого, не только образованного, но самого простого человека нашего времени, набравшегося носящихся в воздухе понятий о геологии, физике, химии, космографии,
истории, когда он в первый раз сознательно отнесется к тем, в
детстве внушенным ему и поддерживаемым церквами, верованиям о том, что бог сотворил мир в шесть дней; свет прежде солнца, что Ной засунул всех зверей в свой ковчег и т. п.; что Иисус есть тоже бог-сын, который творил всё до времени; что этот бог сошел на землю за грех Адама; что он воскрес, вознесся и сидит одесную отца и придет на облаках судить мир и т. п.
Особенно врезалась ей в память
история купцов Кокиных, которую она слышала еще в
детстве.
Он, еще в
детстве моем, очень много мне рассказывал из
истории Польши и из частной жизни поляков, об их революциях, их героях в эти революции.
Я вспомнил слышанную в
детстве историю о каком-то пустынножителе, который сначала напился пьян, потом совершил прелюбодеяние, потом украл, убил — одним словом, в самое короткое время исполнил всю серию смертных грехов.
Оживляется Ида, читая об этом страшном подходе героев с светильниками, опущенными в глиняные кувшины; тише дышит больная старушка, в сотый раз слушающая эту
историю, и поворачивает к свету свое лицо; и ныне, как в
детстве, она ждет, когда разлетится в черепья кувшин Гедеонов, и за ним треснут другие кувшины, и разольется во тьме полуночи свет, в них скрытый…
Оттого из «
Истории» его вышла весьма живая картина деяний Петровых, весьма полное собрание фактов, относящихся к лицу Петра и к положению придворных партий, окружавших его во время
детства и отрочества, нелицеприятное изложение государственных событий времени Петра; но истинной
истории, во всей обширности ее философского и прагматического значения, нельзя видеть в ныне изданных томах «
Истории Петра Великого».
Ясно также, что они и о «необитаемом острове» имеют понятие только по слышанной ими в
детстве истории о Робинзоне Крузое.
Маменька, хотя и неграмотные были, но имели отличную память: и в старости не забывали
историй, слыханных ими в
детстве.
За этими почти единственными, поэтическими для бедного студента, минутами следовала бурсацкая жизнь в казенных номерах, без семьи, без всякого развлечения, кроме вечного долбления профессорских лекций, мрака и смерти преисполненных, так что Иосаф почти несомненно полагал, что все эти мелкие примеры из
истории Греции и Рима, весь этот строгий разум математики, все эти толки в риториках об изящном — сами по себе, а жизнь с колотками в
детстве от пьяных папенек, с бестолковой школой в юности и, наконец, с этой вечной бедностью, обрывающей малейший расцвет ваших юношеских надежд, — тоже сама по себе и что между этим нет, да и быть никогда не может, ничего общего.
То, к чему он больше и больше привязывался с самого раннего
детства, о чем любил думать, когда сидел, бывало, в душном классе или в аудитории, — ясность, чистота, радость, всё, что наполняло дом жизнью и светом, ушло безвозвратно, исчезло и смешалось с грубою, неуклюжею
историей какого-то батальонного командира, великодушного прапорщика, развратной бабы, застрелившегося дедушки…
Там они сидели и таращили глаза, полные восторга: для них, привыкших с
детства к реке, вся эта
история казалась неожиданным развлечением.
Духа на апостолов (Деян.2:2-Л).] и залитая ее сиянием, есть золотое время
детства, которое не повторится в
истории.
Ее родной город, в ту минуту пустой и дремотный, приучил ее с
детства к разговорам о чувствах и любовных
историях…
И какой ужас! Я должна признаться (ведь пред собой нечего лгать), мне как будто сделалось хорошо. Опять-таки в
детстве часто я испытывала это чувство. Когда, бывало, очень вас кто-нибудь разобидит, наплачешься всласть, или нашалишь и боишься, что вот-вот поймают, или расчувствуешься с maman, с няней, с гувернанткой, или просто рассказывают тебе что-нибудь: сказку, страшную
историю.
И сам Бир изъявил свое желание видеть Адольфа, в
детстве любившего натуральную
историю, греков и римлян и потому обещавшего много доброго.
И с легкою и наивною откровенностью француза, капитан рассказал Пьеру
историю своих предков, свое
детство, отрочество и возмужалость, все свои родственные, имущественные и семейные отношения. «Ma pauvre mère» [«Моя бедная мать»] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.