Неточные совпадения
В последнее время я опять остро чувствую два начала в себе: с одной стороны, аристократическое начало, аристократическое
понимание личности и творческой свободы; с другой стороны, сильное чувство
исторической судьбы, не допускающее возврата назад, и социалистические симпатии, вытекающие из религиозного источника.
Поэтому настоящая философия истории есть философия истории эсхатологическая, есть
понимание исторического процесса в свете конца.
У него другое
понимание христианства, византийское, монашески-аскетическое, не допускающее никаких гуманитарных элементов, другая мораль, аристократическая мораль силы, не останавливающаяся перед насилием, натуралистическое
понимание исторического процесса.
Мое
понимание христианства — эсхатологическое, и я противополагаю его христианству
историческому.
И христианство, выполнявшее свою
историческую миссию, в сознании своем не вмещало
понимания смысла творческой истории, смысла мировой культуры.
Мы повторяем, что в игре вообще нельзя претендовать на
историческую верность, так как живой след почти пропал, а
историческая даль еще близка. Поэтому необходимо артисту прибегать к творчеству, к созданию идеалов, по степени своего
понимания эпохи и произведения Грибоедова.
У одних (преимущественно у современных представителей «религиозно-исторической» школы в протестантизме) это сближение делается чересчур внешне и тенденциозно, а другими столь же тенденциозно затушевывается; религиозно осмысленное сравнительное изучение культов есть одна из задач, настоятельно вытекающих из правильного
понимания природы религиозного процесса в язычестве.» [«Знаете, что когда вы были язычниками — έθνη, то ходили к безгласным идолам так, как бы вели вас — ως αν ήγεσθε άπαγόμενοι» (1 Кор.
Кто не допускает особого религиозного удостоверения и отрицает особый орган религиозного ведения, тот должен в изумлении остановиться пред всемирно-историческим фактом религии как каким-то повальным, массовым гипнозом и помешательством [Интересно наблюдать, в какие безысходные трудности попадают те из историков «культуры», которые лишены внутреннего
понимания религии, но и не имеют достаточно прямолинейности, чтобы совершенно отмести, как хлам и предрассудки или «надстройку» на каком-нибудь «базисе», религиозные верование и культ.].
Эти положения имеют необыкновенную важность для
понимания исторического развития религии.
Еще в «Феноменологии духа» Гегель дал следующую меткую характеристику «
исторического» направления в немецком богословии, которое сделалось столь влиятельно в наши дни: «Просветительство (Die Aufklärung) измышляет относительно религиозной веры, будто ее достоверность основывается на некоторых отдельных
исторических свидетельствах, которые, если рассматривать их как
исторические свидетельства, конечно, не могли бы обеспечить относительно своего содержания даже степени достоверности, даваемой нам газетными сообщениями о каком-нибудь событии; будто бы, далее, ее достоверность основывается на случайности сохранения этих свидетельств, — сохранении, с одной стороны, посредством бумаги, а с другой — благодаря искусству и честности при перенесении с одной бумаги на другую, и, наконец, на правильном
понимании смысла мертвых слов и букв.
Но мне совершенно чужд монизм, эволюционизм и оптимизм Фихте, Шеллинга и Гегеля, их
понимание объективации духа, универсального Я, разума в мировом и
историческом процессе, особенно гегелевское учение о самораскрытии духа и развитии к свободе в мировом процессе, о становлении Божества.
С этим связана прерывность в
историческом и социальном процессе, невозможность его исключительно органического
понимания.
Но он почему-то вообразил, что это есть материалистическое
понимание исторического процесса, в то время как борьба эта, как и всякая человеческая активность, есть борьба духа, и результаты ее зависят от состояния духа.
Достоевский в своем
понимании христианской свободы как бы выходит за пределы
исторического православия.
Никто не может сказать, на сколько дано человеку достигнуть этим путем
понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления
исторических законов; и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров, и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Но формально бессодержательное и негативное
понимание свободы таило в себе яд, который разъедал
исторические демократии и уготовлял в них гибель свободы духа.