Русские нигилисты 60-х годов — я имею в виду не только Писарева, но и Чернышевского, Добролюбова и др. — были русскими просветителями, они объявили борьбу всем
историческим традициям, они противополагали «разум», существование которого в качестве материалистов признавать не могли, всем верованиям и предрассудкам прошлого.
Символизация священного в социальной жизни (священность монархической власти, священность нации, священность собственности, священность
исторической традиции) не спасает, спасает лишь реализация, т. е. осуществление правды в отношениях человека к человеку, «я» к «ты» и к «мы», осуществление общности, братства людей.
И вместе с тем он бунтует против всех
исторических традиций и исторических святынь, с небывалым радикализмом отрицает историческую церковь и историческое государство, не хочет никакой преемственности культуры.
Нигилизм есть требование оголения, совлечения с себя всех культурных покровов, превращение в ничто всех
исторических традиций, эмансипация натурального человека, на которого не будет более налагаться никаких оков.
И вместе с тем он утверждал себя почвенником, он дорожил связью с
историческими традициями, охранял исторические святыни, признавал историческую церковь и историческое государство.
Неточные совпадения
Нельзя же двум великим
историческим личностям, двум поседелым деятелям всей западной истории, представителям двух миров, двух
традиций, двух начал — государства и личной свободы, нельзя же им не остановить, не сокрушить третью личность, немую, без знамени, без имени, являющуюся так не вовремя с веревкой рабства на шее и грубо толкающуюся в двери Европы и в двери истории с наглым притязанием на Византию, с одной ногой на Германии, с другой — на Тихом океане.
Итак, на эмпирической поверхности происходит разложение религиозного начала власти и торжествует секуляризация, а в мистической глубине подготовляется и назревает новое откровение власти — явление теократии, предваряющее ее окончательное торжество за порогом этого зона [Термин древнегреческой философии, означающий «жизненный век», «вечность»; в иудео-христианской
традиции означает «мир», но не в пространственном смысле (космос), а в
историческом и временном аспекте («век», «эпоха»).]
Я и сейчас после долгого пути узнаю в себе эти первоначальные оценки
исторической и социальной действительности, эту свободу от навязанных социальных
традиций, от моральных предрассудков благомыслящих людей, это отвращение к насилию, «правому» и «левому».
Историческая родовая аристократия находится в рабстве у прошлого, у предков, у
традиции и обычаев, она церемониальна, связана, лишена свободы оценок и свободы движений.
Историческое время также связано с прошлым и
традицией, устанавливающей связь времен.
«
Историческое» конституируется памятью и
традицией Историческое время разом консервативно и революционно, но это не доходит до последней глубины существования, которое не принадлежит
историческому времени.
Ленин мог это сделать только потому, что он соединял в себе две
традиции —
традицию русской революционной интеллигенции в ее наиболее максималистических течениях и
традицию русской
исторической власти в ее наиболее деспотических проявлениях.
Высший культурный слой, не имевший крепких культурных
традиций в русской истории, не чувствовавший органической связи с дифференцированным обществом, с сильными классами, гордыми своим славным
историческим прошлым, был поставлен между двумя таинственными стихиями русской истории — стихией царской власти и стихией народной жизни.
Это была бы неправдоподобная революция, отрицание всех
исторических инстинктов и
традиций русского народа, более радикальное, чем отрицание большевиков, которые усвоили себе традиционные методы управления и использовали некоторые исконные инстинкты народа.
И потому в волю народа, в общую волю, органическую волю входят
историческое предание и
традиция,
историческая память о поколениях, отошедших в вечность.