Неточные совпадения
— Повторяю: веры ищут и утешения, а не
истины! А я
требую: очисти себя не только от всех верований, но и от самого желания веровать!
— Возможно, что все это красиво, но это — не
истина. Неоспоримая
истина никаких украшений не
требует, она — проста: вся история человечества есть история борьбы классов.
Лет тридцати, возвратившись из ссылки, я понял, что во многом мой отец был прав, что он, по несчастию, оскорбительно хорошо знал людей. Но моя ли была вина, что он и самую
истину проповедовал таким возмутительным образом для юного сердца. Его ум, охлажденный длинною жизнию в кругу людей испорченных, поставил его en garde [настороже (фр.).] противу всех, а равнодушное сердце не
требовало примирения; он так и остался в враждебном отношении со всеми на свете.
Он прожил жизнь деятельно и беззаботно, нигде не отставая, везде в первом ряду; не боясь горьких
истин, он так же пристально всматривался в людей, как в полипы и медузы, ничего не
требуя ни от тех, ни от других, кроме того, что они могут дать.
В заключение он сказал, чтоб я приложился к святому Евангелию и честному кресту в удостоверение обета, — которого я, впрочем, не давал, да он и не
требовал, — искренно и откровенно раскрыть всю
истину.
Я не могу признать ложью то, в чем я узреваю
истину, потому только, что от меня
требуют признать это ложью.
Навязанная мне
истина, во имя которой
требуют от меня отречения от свободы, совсем не есть
истина, а есть чертов соблазн.
Он
требует смирения перед печальной
истиной.
Гностики и теософы лучше метафизиков и философов, поскольку они
требуют посвящения для религиозного раскрытия
истины, но и они «интеллигенты-отщепенцы» в мировом смысле этого слова, оторванные от корней, живущие гипертрофией интеллекта, безблагодатные.
Церковь как хранительница полноты
истины тем отличается от ересей и сект, что она
требует преображения всего мира, всей плоти мира, ждет преображения вселенского.
Только бы каждый из нас постарался понять и признать ту христианскую
истину, которая в самых разнообразных видах со всех сторон окружает нас и просится нам в душу; только бы мы перестали лгать и притворяться, что мы не видим эту
истину или желаем исполнять ее, но только не в том, чего она прежде всего
требует от нас; только бы мы признали эту
истину, которая зовет нас, и смело исповедовали ее, и мы тотчас же увидали бы, что сотни, тысячи, миллионы людей находятся в том же положении, как и мы, так же, как и мы, видят
истину и так же, как и мы, только ждут от других признания ее.
И потому сила эта не может хотеть от нас того, что неразумно и невозможно: устроения нашей временной, плотской жизни, жизни общества или государства. Сила эта
требует от нас того, что одно несомненно, и разумно, и возможно: служения царствию божию, т. е. содействия установлению наибольшего единения всего живущего, возможного только в
истине, и потому признания открывшейся нам
истины и исповедания ее, того самого, что одно всегда в нашей власти.
Я искренно люблю Дмитрия; но иногда душа
требует чего-то другого, чего я не нахожу в нем, — он так кроток, так нежен, что я готова раскрыть ему всякую мечту, всякую детскую мысль, пробегающую по душе; он все оценит, он не улыбнется с насмешкой, не оскорбит холодным словом или ученым замечанием, но это не все: бывают совсем иные требования, душа ищет силы, отвагу мысли; отчего у Дмитрия нет этой потребности добиваться до
истины, мучиться мыслию?
У него
требовали, чтобы он отрекся от
истины, которая для него была очевидна.
Судебный следователь. Я понимаю, что вы хотите быть великодушны, но закон
требует истины. Почему вам посланы были деньги?
Соображения же эти
потребовали бы слишком долгих и подробных распространений, а отчасти и умолчаний, так как принципы Овэна стоят действительно в резком противоречии со всем, что обыкновенно принимается за
истину в нашем обществе.
Если бы мы только твердо держались того, чтобы соединяться с людьми в том, в чем мы согласны с ними, и не
требовать от них согласия с тем, с чем они несогласны, мы бы были гораздо ближе к Христу, чем те люди, которые, называя себя христианами, во имя Христа отделяют себя от людей других вер,
требуя от них согласия с тем, что ими считается
истиной.
Кто не питает отвращения к тому самолюбию, которое заставляет его ставить себя выше всего в мире, тот вполне ослеплен потому что ничто так не противоречит справедливости и
истине, как такое мнение о себе. Это ложно само в себе, потому что нельзя быть выше всего в мире, и, кроме того, и несправедливо, так как все
требуют себе того же.
Вследствие этого, они
требуют от профессора, чтобы он перед своими слушателями кокетничал модными, либеральными фразами, притягивал факты своей науки к любимым модным тенденциям, хотя бы то было ни к селу, ни к городу, и вообще имел бы в виду не научную
истину, а легкое приложение того-сего из своей науки к современным вопросам жизни.
Всего труднее поверить
истине, что она —
истина, т. е.
требует преклонения перед собой и самоотвержения; гораздо легче эту
истину воспринять как мое мнение, которое я полагаю как
истину: «род лукавый и прелюбодейный» даже из
истины делает средство тешить свое маленькое я.
Это повеление препровождено было фельдмаршалу генерал-прокурором князем Александром Алексеевичем Вяземским. Императрица писала: «Удостоверьтесь в том, действительно ли арестантка опасно больна. В случае видимой опасности, узнайте, к какому исповеданию она принадлежит, и убедите ее в необходимости причаститься перед смертию. Если она
потребует священника, пошлите к ней духовника, которому дать наказ, чтоб он довел ее увещаниями до раскрытия
истины; о последующем же немедленно донести с курьером».
Творческая этика
требует любви в каждом человеке к его творческому лику, образу и подобию Божьему в нем, т. е. к самому человеку, как к самоценности, а не только к Богу в нем, не только к добру в нем, к
истине в нем, к сверхчеловеческому в нем.
Не есть ли то, чего вы
требуете для драмы, религиозное поучение, дидактизм, то, что называется тенденциозностью и что несовместимо с истинным искусством?» Под религиозным содержанием искусства, отвечу я, я разумею не внешнее поучение в художественной форме каким-либо религиозным
истинам и не аллегорическое изображение этих
истин, а определенное, соответствующее высшему в данное время религиозному пониманию мировоззрение, которое, служа побудительной причиной сочинения драмы, бессознательно для автора проникает все его произведение.
Наукообразная философия хотела бы поставить доказательство на место познавательной любви, во всем и всегда она
требует доказательств, что
истина познавательной любви есть лучшая и единственная
истина.
Пассивная, послушная философия необходимости всегда принимает самую необходимость за
истину и с моральным пафосом
требует смирения перед ней.
Огромное значение Розанова — в том, что он
потребовал религиозного признания этой
истины и всех вытекающих из нее последствий.
А так как этому большинству народа нет причины и выгоды лишать себя блага любовной жизни, допуская в нее возможность насилия, то среди этих людей, не развращенных ни властью, ни богатством, ни цивилизацией, и должна бы начаться та перемена строя, которую
требует совершившееся уяснение христианской
истины.
Так что я многих залучал сам и приводил их в виде дознания к «Чину явления
истины», но один из тех злодIев еще пожаловался, и меня самого
потребовали в суд!..
И вся Россия должна прежде всего
потребовать выяснения
истины и правды, которыми нельзя пожертвовать ни во имя чего на свете.
— Colonel, je l’éxige toujours, [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает прямому воину? — Полковник, я всегда этого
требую.] — сказал государь. — Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu’il en est. [Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю
истину.]