Неточные совпадения
— Вот тебе на, убежал! — восклицает
матушка, — обиделся! Однако как же это… даже не простился! А все ты! — укоряет она отца. — Иуда да Иуда… Сам ты Иуда! Да и ты, дочка любезная, нашла разговор!
Ищи сама себе женихов, коли так!
Вечером, у Сунцовых,
матушка, как вошла в зал, уже
ищет глазами. Так и есть, «шематон» стоит у самого входа и, сделавши
матушке глубокий поклон, напоминает сестрице, что первая кадриль обещана ему.
— Вы уж изволите знать мою главную черту, благодетель: подлец, настоящий подлец! Ведь я, как вхожу, так уж тотчас же главную особу в доме
ищу, к ней первой и стопы направляю, чтоб таким образом, с первого шагу милости и протекцию приобрести. Подлец, батюшка, подлец, благодетель! Позвольте,
матушка барыня, ваше превосходительство, платьице ваше поцеловать, а то я губами-то ручку вашу, золотую, генеральскую замараю.
Матушка уж знает бывало: свежей икры и чихирю ему принесет опохмелиться, а сама бежит по станице шапку его
искать.
— Да-с, Варвара Карповна, вы у меня на выборах извольте замуж выйти; я найду женихов, ну, а вам поблажки больше не дам; что ты о себе думаешь, красавица, что ли, такая, что тебя очень будут
искать: ни лица, ни тела, да и шагу не хочешь сделать, одеться не умеешь, слова молвить не умеешь, а еще училась в Москве; нет, голубушка, книжки в сторону, довольно начиталась, очень довольно, пора,
матушка, за дело приниматься.
Чугунов.
Искал, да не там, где надобно; сдуру-то только время потерял даром. (Вынимает из кармана письмо и подает Мурзавецкой.) Вот извольте, матушка-благодетельница, нашлось.
Напрасно добрейшая жена приказчика Никифора Федоровича, белая и румяная ключница Авдотья Гавриловна, утешала мать мою, говоря: «
Матушка, не извольте беспокоиться об наших огурцах! подлинно они не хуже борисовских, но ведь у нас я подаю их рядом, а у них, когда вы пожалуете, так длинным деревянным ковшом всю кадку до самого дна перероют; все
ищут огурца, чтобы был как стеклянный».
Матушка и дядя оба разом вздохнули и пошли дальше, а я отстал от них и побежал
искать учителя, чтобы поделиться с ним своими впечатлениями. Победимский стоял посреди двора и величественно глядел на небо.
— Эх,
матушка, будто на свете уж и не стало хороших людей?.. Попрошу,
поищу, авось честный навернется. Бог милостив!.. Патапа Максимыча попрошу… Вот на похоронах познакомилась я с Колышкиным Сергеем Андреичем. Патап же Максимыч ему пароходное дело устроил, а теперь подите-ка вы… По всей Волге гремит имя Колышкина.
— У Царицы Небесной, — твердо ответила Августа. — Покаместь она,
матушка, убогого дома нашего не оставила, какую еще нам
искать заступницу?.. Не на помощь человеческую, на нее надежду возлагаем… Скажи, красавица,
матушке Манефе: не погневалась бы, не посердитовала на нас, убогих, а не поеду я к ней на собрание.
— Эка, воструха какая! — идя следом за ней, ворчала Анафролия. —
Матушка головушки еще поднять не может, а она, глядь-ка поди, — скачет, аки бес… Ну девка!..
Поискать таких!..
— Истинно так,
матушка, — подтвердил Василий Борисыч. — Иначе его и понимать нельзя, как разбойником… Тут,
матушка, пошли доноситься об нем слухи один другого хуже… И про попа Егора, что в воду посадил, и про золото, что с паломником Стуколовым под Калугой
искал… Золото, как слышно, отводом только было, а они, слышь, поганым ремеслом занимались: фальшивы деньги ковали.
— Про тот собор говорю я,
матушка, что на Рогожском кладбище был в седьмь тысящ триста сороковом году [В 1832 году.], на другой год после первой холеры, — сказал Василий Борисыч. — Тогда ото всех обителей Керженских и Чернораменских предъявлено было согласие
искать архиерейство и утвердить владычный стол в коем-либо зарубежным граде.
— Ничего не забыла я ни на капелечку, а только боязно мне, — молвила Марьюшка. — Ты осо́бь статья, тебе все с рук сойдет,
матушка не выдаст, хоша бы и Патапу Максимычу… А мне-то где заступу
искать, под чью властную руку укрыться?..
— Навряд, Пантелеюшка! — ответила, качая головой, Таифа. — Не такого складу человек. Навряд послушает. Упрям ведь он, упорен, таких самонравов
поискать. Не больно матушки-то слушает.
Матушка, кажется, побоялась сбиться с линии, а тетя ничего более не говорила: она озабоченно копошилась,
ища что-то в своем дорожном бауле, а Гильдегарда в это время достала из темного кожаного футляра что-то такое, что я принял за ручную аптечку, и перешла с этим к окну, в которое смотрелось небо, усеянное звездами.
— Нет, пожалуйста, не хлопочите,
матушка. Напрасно утруждаете себя, — возразила Дарья Сергевна. — Лучше вот что: скажите моему кучеру,
поискал бы у кого-нибудь на селе самоварчика. Чай, сахар у меня есть, и вы со мной иску́шали.
— Нет, мое дитя, это не совсем так, — отвечала
матушка, — ты Ивана Ивановича не обременяешь. Поверь мне, что я в этом кое-что понимаю: Иван Иваныч — это то, что в какой-то басне представлено под видом лани, которая, лишась своих детей и имея полное вымя молока,
искала какого-нибудь звереныша, чтобы он отдоил это отягощающее ее молоко, — ты для него этот звереныш, и притом очень добрый, а со временем будешь и благодарный.
Да, так принято, повозиться с женщиною, мы ведь на это только и годимся; нет, по сущей правде, мы достойны сожаления за то, что обречены жить с такими существами; когда мы надоедим, нас очень просто выгоняют: ступай,
матушка,
ищи другого!