Неточные совпадения
Самый трудный поход,
имевший поводом слух о заведении академии, продолжался лишь два
дня; остальные — не более нескольких часов.
На второй и третий
день шли
дела о суммах дворянских и о женской гимназии, не
имевшие, как объяснил Сергей Иванович, никакой важности, и Левин, занятый своим хождением по
делам, не следил за ними.
На Царицынской станции поезд был встречен стройным хором молодых людей, певших: «Славься». Опять добровольцы кланялись и высовывались, но Сергей Иванович не обращал на них внимания; он столько имел
дел с добровольцами, что уже знал их общий тип, и это не интересовало его. Катавасов же, за своими учеными занятиями не
имевший случая наблюдать добровольцев, очень интересовался ими и расспрашивал про них Сергея Ивановича.
После наряда, то есть распоряжений по работам завтрашнего
дня, и приема всех мужиков,
имевших до него
дела, Левин пошел в кабинет и сел за работу. Ласка легла под стол; Агафья Михайловна с чулком уселась на своем месте.
В сентябре Левин переехал в Москву для родов Кити. Он уже жил без
дела целый месяц в Москве, когда Сергей Иванович,
имевший именье в Кашинской губернии и принимавший большое участие в вопросе предстоящих выборов, собрался ехать на выборы. Он звал с собою и брата, у которого был шар по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина было в Кашине крайне нужное для сестры его, жившей за границей,
дело по опеке и по получению денег выкупа.
Она боялась, чтобы дочь,
имевшая, как ей казалось, одно время чувство к Левину, из излишней честности не отказала бы Вронскому и вообще чтобы приезд Левина не запутал, не задержал
дела, столь близкого к окончанию.
Я имею значительное основание предполагать, что Марфа Петровна,
имевшая несчастие столь полюбить его и выкупить из долгов, восемь лет назад, послужила ему еще и в другом отношении: единственно ее старанием и жертвами затушено было, в самом начале, уголовное
дело, с примесью зверского и, так сказать, фантастического душегубства, за которое он весьма и весьма мог бы прогуляться в Сибирь.
Из канцелярии Сената Нехлюдов поехал в комиссию прошений к
имевшему в ней влияние чиновнику барону Воробьеву, занимавшему великолепное помещение в казенном доме. Швейцар и лакей объявили строго Нехлюдову, что видеть барона нельзя помимо приемных
дней, что он нынче у государя императора, а завтра опять доклад. Нехлюдов передал письмо и поехал к сенатору Вольфу.
Теперь же с таким защитником, как Нехлюдов,
имевшим связи в Петербурге,
дело могло быть представлено государю как нечто жестокое или попасть в заграничные газеты, и потому он тотчас же принял неожиданное решение.
У нас в обществе, я помню, еще задолго до суда, с некоторым удивлением спрашивали, особенно дамы: «Неужели такое тонкое, сложное и психологическое
дело будет отдано на роковое решение каким-то чиновникам и, наконец, мужикам, и „что-де поймет тут какой-нибудь такой чиновник, тем более мужик?“ В самом
деле, все эти четыре чиновника, попавшие в состав присяжных, были люди мелкие, малочиновные, седые — один только из них был несколько помоложе, — в обществе нашем малоизвестные, прозябавшие на мелком жалованье,
имевшие, должно быть, старых жен, которых никуда нельзя показать, и по куче детей, может быть даже босоногих, много-много что развлекавшие свой досуг где-нибудь картишками и уж, разумеется, никогда не прочитавшие ни одной книги.
На другой же
день после убийства нашли его на дороге, при выезде из города, мертво пьяного,
имевшего в кармане своем нож, да еще с запачканною почему-то в крови правою ладонью.
Но, помимо свах и сватов, Стрелкову и некоторым из заболотских богатеев,
имевшим в Москве торговые
дела, тоже приказано было высматривать, и если окажется подходящий человек, то немедленно доложить.
Она то и
дело влетала к нам, хватала сестру, отводила куда-нибудь в сторону, и здесь у них начинались хохот, «секреты», какие-то символические знаки и недомолвки,
имевшие явною целью заинтересовать нас, «мальчиков», если мы были поблизости.
— Это уж наше
дело, что там будет, — загадочно ответила Харитина,
имевшая такой серьезный вид. — А тебя не спросим.
Судия же пред светом и пред поставившим его судиею да оправдится едиными
делами [Г. Дикинсон,
имевший участие в бывшей в Америке перемене и тем прославившийся, будучи после в Пенсильвании президентом, не возгнушался сражаться с наступавшими на него.
Человек он был самого высшего света и, кроме того, с состоянием, «хорошим, серьезным, неоспоримым», как отозвался генерал,
имевший случай по одному довольно серьезному
делу сойтись и познакомиться с князем у графа, своего начальника.
В высшей степени «готовых» опять-таки никого из них не было, как и давеча, вследствие стараний самого Рогожина,
имевшего целый
день в виду свой визит к Настасье Филипповне.
А
дело было в том, что всеми позабытый штабс-капитан Давыдовский восьмой год преспокойно валялся без рук и ног в параличе и любовался, как полнела и добрела во всю мочь его грозная половина, с утра до ночи курившая трубку с длинным черешневым чубуком и кропотавшаяся на семнадцатилетнюю девочку Липку,
имевшую нарочитую склонность к истреблению зажигательных спичек, которые вдова Давыдовская имела другую слабость тщательно хранить на своем образнике как некую особенную драгоценность или святыню.
Дело в том, что по обеим сторонам коридора были расположены горницы, из которых каждая имела свой особый ход и образовала род кельи, не
имевшей с соседнею комнатой иного сообщения, как через коридор.
По вечерам открылись занятия, собиралось до пяти-шести учеников. Ценою непрошеных кульков, напоминавших о подкупе, Анна Петровна совсем лишилась свободного времени. Ни почитать, ни готовиться к занятиям следующего
дня — некогда. К довершению ученики оказались тупы, требовали усиленного труда. Зато доносов на нее не было, и Дрозд,
имевший частые сношения с городом, каждый месяц исправно привозил ей из управы жалованье. Сам староста, по окончании церковной службы, поздравлял ее с праздником и хвалил.
Автору, например, совершенно известно, что уездный судья Бобков, уже несколько лет
имевший обыкновение пить перед обедом по восьми и перед ужином по десяти рюмок водки, целые два
дня перед тем не употреблял ни капли, чтоб не дохнуть каким-нибудь образом на начальника губернии этим неприятно пахучим напитком.
Номера, отбираемые полицией, продавались в тот же
день газетчиками по рублю, а ходовой сообразительный оптовик-газетчик Анисимов,
имевший свою лавочку в Петровских линиях, нажил на этом деньги, долгое время торгуя «Курьером» из-под полы.
Этот самый Альберт, ничего общего не
имевший до того с печатным
делом и мало кому ведомый, выбросил на газету целый капитал.
Когда вышесказанные два
дня прошли и Сусанна Николаевна,
имевшая твердое намерение погребсти себя на всю жизнь в Кузьмищеве около дорогого ей праха, собиралась уехать из Москвы, то между нею и Терховым произошел такого рода разговор.
Именно: что все не арестанты, кто бы они ни были, начиная с непосредственно имеющих связь с арестантами, как то: конвойных, караульных солдат, до всех вообще,
имевших хоть какое-нибудь
дело с каторжным бытом, — как-то преувеличенно смотрят на арестантов.
С Надеждою Васильевною жила ее тетка, существо безличное и дряхлое, не
имевшее никакого голоса в домашних
делах. Знакомства вела Надежда Васильевна со строгим разбором. Передонов бывал у нее редко, и только малое знакомство его с нею могло быть причиною предположения, что эта барышня может выйти замуж за Володина.
Никогда не видавший подобных
дел,
имевший о них понятие только по рассказам дяди Ерошки, Оленин хотел не отставать от казаков и всё видеть. Он любовался на казаков, приглядывался ко всему, прислушивался и делал свои наблюдения. Хотя он и взял с собой шашку и заряженное ружье, но, заметив, как казаки чуждались его, он решился не принимать никакого участия в
деле, тем более, что, по его мнению, храбрость его была уже доказана в отряде, а главное потому, что теперь он был очень счастлив.
Двумя грязными двориками,
имевшими вид какого-то
дна не вовсе просохнувшего озера, надобно было дойти до маленькой двери, едва заметной в колоссальной стене; оттуда вела сырая, темная, каменная, с изломанными ступенями, бесконечная лестница, на которую отворялись, при каждой площадке, две-три двери; в самом верху, на финском небе, как выражаются петербургские остряки, нанимала комнатку немка-старуха; у нее паралич отнял обе ноги, и она полутрупом лежала четвертый год у печки, вязала чулки по будням и читала Лютеров перевод Библии по праздникам.
Маленькие глазки Элизы Августовны, очень наблюдательные и приобученные к
делу, заметили, что с тех пор как семья Негрова увеличилась вступлением в нее Круциферского, Глафира Львовна сделалась несколько внимательнее к своему туалету; что блуза ее как-то иначе надевалась; появились всякие воротнички, разные чепчики, обращено было внимание на волосы, и густая коса Палашки,
имевшая несчастие подходить под цвет остатков шевелюры Глафиры Львовны, снова начала привязываться, несмотря на то что ее уже немножко подъела моль.
Она тоже имела несколько десятков тысяч десятин, много овец, конский завод и много денег, но не «кружилась», а жила у себя в богатой усадьбе, про которую знакомые и Иван Иваныч, не раз бывавший у графини по
делам, рассказывали много чудесного; так, говорили, что в графининой гостиной, где висят портреты всех польских королей, находились большие столовые часы,
имевшие форму утеса, на утесе стоял дыбом золотой конь с брильянтовыми глазами, а на коне сидел золотой всадник, который всякий раз, когда часы били, взмахивал шашкой направо и налево.
В 1883 году И. И. Кланг начал издавать журнал «Москва»,
имевший успех благодаря цветным иллюстрациям. Там дебютировал молодой художник В. А. Симов. С этого журнала началась наша дружба. В 1933 году В. А. Симов прислал мне свой рисунок, изображавший ночлежку Хитрова рынка. Рисунок точно повторял декорации МХАТ в пьесе Горького «На
дне».
Последние, из старых крепостников, называли его якобинцем, а чиновники,
имевшие от правительства по службе секретные циркуляры, знали, что дворянину Николаю Петровичу Вышеславцеву, высланному из Парижа за участие в Коммуне в 1871 году, воспрещается министром внутренних
дел проживание в столицах и губернских городах по всей Российской империи.
Маякин,
имевший от него полную доверенность на управление
делом, действовал так, что Фоме чуть не каждый
день приходилось ощущать тяжесть лежащих на нем обязанностей.
На третий
день я подозвал Тита и попросил его принести из почтового отделения лежащее там письмо на мое имя. Он сходил, но, вернувшись, сказал, что письма ему не выдали, так как нужна доверенность. Еще через
день после короткого разговора, не
имевшего никакого отношения к «философии», я сказал...
За несколько
дней до возвращения моего с Григорьем Иванычем из Аксакова, когда в гимназии собрались уже почти все ученики, какой-то отставной военный чиновник, не знаю почему называвшийся квартермистром,
имевший под своею командой всех инвалидов, служивших при гимназии, прогневался на одного из них и стал его жестоко наказывать палками на заднем дворе, который отделялся забором от переднего и чистого двора, где позволялось играть и гулять в свободное время всем воспитанникам.
Днем еще согревало солнце,
имевшее достаточно тепла, и те, кто мирно проезжал по дорогам, думали: какая теплынь, совсем лето! — а с вечера начиналось мучение, не известное ни тем, кто, проехав сколько надо, добрался до теплого жилья, ни зверю, защищенному природой.
Едва ли мои забавы ума,
имевшие, однако, неодолимую власть над душой, были бы осуществлены в той мере, как это сделал по моему желанию Дегуст, если бы не обещание, данное мной… одному лицу —
дело относится к прошлому.
В начале же следующего месяца назначено было и великое посольство в Европу, при котором отправился и сам Петр с волонтерами,
имевшими целью — изучение морского
дела.
Девушки, начавшие учиться за этими реалами типографскому
делу, были: одна — бедная швея, не
имевшая о ту пору работы, другая — бедная полька, жившая субсидиями Огрызько, третья — бедная дворянка, дочь едва двигавшей ноги старушки, которую дочь содержала своими трудами, а четвертая — капризная подруга одного из мелкотравчатых писателей.
Глазки, смотревшие вообще сонливо, проявляли также оживление и беспокойство по утрам и вечером, когда мисс Бликс брала Пафа за руку, уводила его в уборную,
раздевала его донага и, поставив на клеенку, принималась энергически его мыть огромной губкой, обильно напитанной водою; когда мисс Бликс при окончании такой операции, возлагала губку на голову мальчика и, крепко нажав губку, пускала струи воды по телу, превращавшемуся тотчас же из белого в розовое, — глазки Пафа не только суживались, но пропускали потоки слез и вместе с тем раздавался из груди его тоненький-тоненький писк, не
имевший ничего раздраженного, но походивший скорее на писк кукол, которых заставляют кричать, нажимая им живот.
Поутру в этот
день случилось одно ничтожное и неважное происшествие,
имевшее, как увидит читатель, довольно важное последствие.
И уже заранее готовился торжествовать, показать легкость и блеск своей кисти,
имевшей доселе
дело только с жесткими чертами грубых моделей, с строгими антиками и копиями кое-каких классических мастеров.
Генерала он только видел, но тот ему ни слова не говорил о месте; а приехал в Москву единственно потому, что, быв в одной холостой у казначея компании и выпив несколько рюмок водки, прихвастнул, что он на другой же
день едет к своему семейству в Москву, не сообразя, что в числе посетителей был некто Климов, его сосед,
имевший какую-то странную привычку ловить Антона Федотыча на словах, а потом уличать его, что он не совсем правду сказал.
Купец и рассказал нам следующую историю,
имевшую место лет за пятьдесят перед этим в том же самом городе Орле, незадолго перед знаменитыми орловскими истребительными пожарами.
Дело происходило при покойном орловском губернаторе князе Петре Ивановиче Трубецком.
Разумеется, везде, где можно было, во всех этих книжках высказывался взгляд односторонний, не
имевший никаких других интересов, кроме своих собственных, [взгляд той партии, к которой принадлежал автор; разумеется само собою и то, что ни та, ни другая партия не заботилась ни о каких других интересах, кроме своих собственных] и что до народного блага им
дела не было.
В самом
деле, можно полагать, что до самой татарской эпохи народ держал себя совершенно равнодушно в отношении к политическим событиям Руси,
имевшим со времени Владимира большею частию династический интерес.
Но важно здесь то, что книжники уже поставлены были в такое положение, в котором должны были допустить надобность некоторого образования и в других классах народа, не принадлежащих к сословию,
имевшему до того монополию книжного
дела и вообще образованности.
Должно сказать правду, что необыкновенному успеху пиесы способствовало мастерское исполнение на сцене: пиесу ставил князь Шаховской, не
имевший равного себе знатока в этом
деле.
Артель просидела в кустах уже
день, переночевала, и другой
день клонился к вечеру, а Бурана все не было. Послали татарина в казарму; пробравшись туда тихонько, он вызвал старого арестанта Боброва, приятеля Василия,
имевшего в среде арестантов вес и влияние. На следующее утро Бобров пришел в кусты к беглецам.
Надобно к этому прибавить, что тогдашней любимицею Москвы была актриса Воробьева, в самом
деле имевшая много неподдельного чувства.