Неточные совпадения
Из тонкой из пеленочки
Повыкатали Демушку
И
стали тело белое
Терзать и пластовать.
Она отклонилась от него, выпростала, наконец, крючок
из вязанья, и быстро, с помощью указательного пальца,
стали накидываться одна за другой петли белой, блестевшей под светом лампы шерсти, и быстро, нервически
стала поворачиваться
тонкая кисть в шитом рукавчике.
И
из этого мглистого, кое-как набросанного поля выходили ясно и оконченно только одни
тонкие черты увлекательной блондинки: ее овально-круглившееся личико, ее тоненький, тоненький
стан, какой бывает у институтки в первые месяцы после выпуска, ее белое, почти простое платьице, легко и ловко обхватившее во всех местах молоденькие стройные члены, которые означались в каких-то чистых линиях.
Были минуты, когда Дронов внезапно расцветал и
становился непохож сам на себя. Им овладевала задумчивость, он весь вытягивался, выпрямлялся и мягким голосом тихо рассказывал Климу удивительные полусны, полусказки. Рассказывал, что
из колодца в углу двора вылез огромный, но легкий и прозрачный, как тень, человек, перешагнул через ворота, пошел по улице, и, когда проходил мимо колокольни, она, потемнев, покачнулась вправо и влево, как
тонкое дерево под ударом ветра.
Хотя горы были еще невысоки, но чем более мы поднимались на них, тем заметно
становилось свежее. Легко и отрадно было дышать этим
тонким, прохладным воздухом. Там и солнце ярко сияло, но не пекло. Наконец мы остановились на одной площадке. «Здесь высота над морем около 2000 футов», — сказал Бен и пригласил выйти
из экипажей.
У корейцев в фанзе было так много клопов, что сам хозяин вынужден был спать снаружи, а во время дождя прятался в сарайчик, сложенный
из тонкого накатника. Узнав об этом, мы отошли от фанзы еще с километр и
стали биваком на берегу реки.
Но вот и мхи остались сзади. Теперь начались гольцы. Это не значит, что камни, составляющие осыпи на вершинах гор, голые. Они покрыты лишаями, которые тоже питаются влагой
из воздуха. Смотря по времени года, они
становятся или сухими, так что легко растираются пальцами руки в порошок, или делаются мягкими и влажными.
Из отмерших лишайников образуется
тонкий слой почвы, на нем вырастают мхи, а затем уже травы и кустарники.
Как бы ни была густа толпа, глаз находил его тотчас; лета не исказили стройного
стана его, он одевался очень тщательно, бледное, нежное лицо его было совершенно неподвижно, когда он молчал, как будто
из воску или
из мрамора, «чело, как череп голый», серо-голубые глаза были печальны и с тем вместе имели что-то доброе,
тонкие губы, напротив, улыбались иронически.
Звуки
стали сильнее и гуще,
тонкий розовый свет
становился ярче, и что-то белое, как будто облако, веяло посреди хаты; и чудится пану Даниле, что облако то не облако, что то стоит женщина; только
из чего она:
из воздуха, что ли, выткана?
Вместо них
стали употреблять так называемые рубленые пыжи, но вернее сказать — вырубаемые кружки
из старых шляп и
тонких войлоков посредством особенной железной формы, края которой так остры, что если наставить ее на войлок и стукнуть сверху молотком, то она вырубит войлочный кружок, который, входя в дуло несколько натуге, весьма удобно и выгодно заменяет все другого рода пыжи.
Много, много раз, таясь от товарищей и особенно от соседей по кровати,
становился Александров на колени у своего деревянного шкафчика, осторожно доставал
из него дорогую фотографию, освобождал ее от
тонкого футляра и папиросной бумаги и, оставаясь в такой неудобной позе, подолгу любовался волшебно милым лицом.
Перед рассветом Хаджи-Мурат опять вышел в сени, чтобы взять воды для омовения. В сенях еще громче и чаще, чем с вечера, слышны были заливавшиеся перед светом соловьи. В комнате же нукеров слышно было равномерное шипение и свистение железа по камню оттачиваемого кинжала. Хаджи-Мурат зачерпнул воды
из кадки и подошел уже к своей двери, когда услыхал в комнате мюридов, кроме звука точения, еще и
тонкий голос Ханефи, певшего знакомую Хаджи-Мурату песню. Хаджи-Мурат остановился и
стал слушать.
Пытливо оглядывая толпу склонившихся пред ним людей, глаза его темнели, суживались, лицо на минуту
становилось строгим и сухим. Потом вокруг
тонкого носа и у налимьего рта собирались морщинки, складываясь в успокоительную, мягкую улыбку, холодный блеск глаз таял, из-под седых усов истекал бодрый, ясный, командующий голос...
Влажная холодная кисея [
Тонкая, редкая ткань, начально
из индейской крапивы, ныне
из хлопка — Ред.] висела над городской площадью, недавно вымощенною крупным булыжником, отчего она
стала глазастой; пять окон «Лиссабона» были налиты жёлтым светом, и на тёмных шишках камней мостовой лежало пять жёлтых полос.
С каждой минутой доводы, которые мы приводили друг другу,
становились все более
тонкими и глубокими; отдельные слова и даже буквы слов принимали вдруг таинственное, неизмеримое значение, и вместе с тем меня все сильнее охватывал брезгливый ужас перед неведомой, противоестественной силой, что выматывает
из моей головы один за другим уродливые софизмы и не позволяет мне прервать давно уже опротивевшего спора…
Во многих местах употребляют удилища составные: к обыкновенному березовому или ореховому удилищу прикрепляют верхушку
из китового уса или
тонкого можжевелового прута; но и здесь почти те же неудобства: гибь будет также неровна и верхушка
станет сгибаться только до того места, где она привязана.
Постреляли и еще, пока не
стало совсем убедительным ровное молчание; вошли наконец в страшную землянку и нашли четверых убитых: остальные, видимо, успели скрыться в ночной темноте. Один
из четверых, худой, рыжеватый мужик с
тонкими губами, еще дышал, похрипывал, точно во сне, но тут же и отошел.
Говоря, Шапошников
становился почти страшен. Лицо у него было смуглое,
тонкое, волосы курчавые и черные, как у цыгана, из-за синеватых губ сверкали волчьи зубы. Темные глаза его неподвижно упирались прямо в лицо противника, и трудно было выдержать этот тяжелый, сгибающий взгляд — он напоминал мне глаза больного манией величия.
Ляжет на спину, руки под голову, зажмурит глаза и заведёт своим
тонким голосом что-нибудь
из литургии заупокойной. Птицы замолчат, прислушаются, да потом и сами вперебой петь начнут, а Ларион пуще их, а они ярятся, особенно чижи да щеглята или дрозды и скворцы. До того он допоётся, бывало, что сквозь веки
из глаз у него слёзы текут, щёки ему мочат и, омытое слезами,
станет серым лицо его.
Когда мы вышли из-под темного и как будто бы сырого свода акаций, я обнял Кэт за талию и тихо, но настойчиво привлек ее к себе. Но она и не сопротивлялась. Ее
тонкий, гибкий, теплый
стан слегка лишь вздрогнул от прикосновения моей руки, горевшей точно в лихорадке. Еще минута — и ее голова прислонилась к моему плечу, и я услышал нежный аромат ее пушистых, разбившихся волос.
Он остановился, чтобы отхлебнуть чаю. Видимо было, что собственный рассказ расшевелил Тимоху. Глаза его искрились, лицо
стало тоньше и умнее… У каждого
из нас есть свой выдающийся период в жизни, и теперь Тимофей развертывал перед нами свою героическую поэму.
Они ударили по рукам, и я тут же на листке, вырванном
из записной книжки, наскоро написал условие, буквы которого расплывались от снега. Фрол тщательно свернул мокрую бумажку и сунул в голенище. С этой минуты он
становился обладателем хорошей лодки, единственного достояния Микеши, которому в собственность переходила старая тяжелая лодка Фрола. В глазах старого ямщика светилась радость,
тонкие губы складывались в усмешку. Очевидно, теперь он имел еще больше оснований считать Микешу полоумным…
Он указал мне на несколько маленьких березок, едва белевших шагах в пяти от нас, а сам пошел в другую сторону и тотчас же бесшумно пропал в темноте. Я с трудом отыскал свою будку. Она состояла
из двух
тонких березок, связанных верхушками и густо закрытых с боков сосновыми ветками. Раздвинув ветки, я влез в будку на четвереньках, уселся поудобнее, прислонил ружье к стволу и
стал оглядываться.
Электрическая лампочка потухла. С секунду краснела ее
тонкая проволочка, а потом
стало темно, и только
из коридора, через стеклянное окно над дверью, лился слабый свет. Было не двенадцать часов, а час, когда в номерах тушилось электричество.
В это мгновение дверь отворилась, и вошла Верочка. Твердо и легко выступая, несла она на зеленом круглом подносе две чашки кофе и сливочник. Темно-серое платьице стройно обхватывало ее
тонкий стан. Борис Андреич и Петр Васильич поднялись оба с дивана; она присела им в ответ, не выпуская
из рук подноса, и, подойдя к столу, поставила на него свою ношу, примолвив...
— Тугай-Бег взялся за карман пальто и выдавил
из него блестящую рубчатую рукоятку; беловатая пенка явственно показалась в углах рта, и голос
стал тонким и сиплым.
Более того, она может ее собой обосновывать, давая ей в себе место,
из нее или в ней может истечь время, которое не могло бы непосредственно начинаться
из Вечности [У Шеллинга в «Философии Откровения» (1, 306–309; II, 108–109) имеются чрезвычайно
тонкие замечания о том, что между вечностью и временем должно находиться нечто, с чего бы могло начаться время и что может
стать предшествующим, если только появится последующее, а таким последованием и установится объективное время.
Ашанин торопливо выпрыгнул
из кровати, поспешил опустить жалюзи и запереть ставни и
стал одеваться, изнемогая от зноя. Белье словно прилипало к телу; летняя пара
из тонкого трико казалась тяжелой шубой.
Окинув своими маленькими, казалось, совсем бесстрастными, глазами Володин костюм, китаец первым делом достал широкую блузу
из тонкой светло-желтой ткани и такие же шаровары и
стал вертеть ими под носом у Володи.
После одной
из таких поездок Степан, воротившись со степи, вышел со двора и пошел походить по берегу. В голове у него по обыкновению стоял туман, не было ни одной мысли, а в груди страшная тоска. Ночь была хорошая, тихая.
Тонкие ароматы носились по воздуху и нежно заигрывали с его лицом. Вспомнил Степан деревню, которая темнела за рекой, перед его глазами. Вспомнил избу, огород, свою лошадь, скамью, на которой он спал с своей Марьей и был так доволен… Ему
стало невыразимо больно…
Дня через два мы подошли к перевалу. Речка, служившая нам путеводной нитью, сделалась совсем маленькой. Она завернула направо к северу, потом к северо-западу и
стала подниматься. Подъем был все время равномерно пологий и только под самым гребнем сделался крутым. На перевале стояла небольшая кумирня, сложенная
из тонких еловых бревен и украшенная красными тряпками с китайскими иероглифическими знаками. На вершине хребта лес был гораздо гуще. Красивый вид имеют густые ели, украшенные белоснежными капюшонами.
Поужинали скоро. Все укладывались спать.
Из соседних комнат сквозь
тонкие переборки доносился говор, слышалось звяканье посуды, громкая зевота. Папиросница разделась за занавескою и легла на постель к стене. Зина вытащила из-под кровати тюфячок, расстелила его у столика и, свернувшись клубком, заснула. Улеглись и все остальные. Александра Михайловна угрюмо придвинула лампочку и
стала зашивать разодранный рукав Зинина платья.
Зина принесла
из кухни разогретый жареный картофель, оставшийся от обеда. Придвинули столик к кровати,
стали ужинать. Поели невкусного разогретого картофеля, потом
стали пить чай. Зине Александра Михайловна намазывала на хлеб
тонкий слой масла, сама ела хлеб без масла.
Может ли быть полное счастье, когда оно связано с утайкой и вот с такими случайностями? Наверно, здесь, на этом самом пароходе, если бы прислуга, матросы, эта «хозяйка» и ее кавалеры знали, что Серафима не жена его да еще убежала с ним, они бы
стали называть ее одним
из цинических слов, вылетевших сейчас
из тонкого, слегка скошенного рта татарки.
Она немного похудела, нос
стал тоньше, черный корсаж
из шелкового трико — самая последняя мода — обвивал ее грудь и прекрасные руки.
— Известно, извела… Я тоже, хоть и в бегах был, однако
из своих мест весточки получал исправно…
Стала ее гнуть княгиня, овдовев, так гнуть да работой неволить, что Ульяна-то быстрей
тонкой лучины сгорела… Вот она какова, ваша княгинюшка.
Атласная голубая повязка, блистающая золотыми звездочками, с закинутыми назад концами, облекала ее головку; спереди и боков из-под нее мелькали жемчужные поднизи, сливаясь с алмазами длинных серег; верх головы ее был открыт, сзади ниспадал косник с широким бантом
из струистых разноцветных лент;
тонкая полотняная сорочка с пуговкой
из драгоценного камня и пышными сборчатыми рукавами с бисерными нарукавниками и зеленый бархатный сарафан с крупными бирюзами в два ряда вместо пуговиц облегали ее пышный
стан; бусы в несколько ниток
из самоцветных камней переливались на ее груди игривыми отсветами, а перстни на руках и красные черевички на ногах с выемками сзади дополняли этот наряд.
Атласная голубая повязка, блистающая звездочками, с закинутыми назад концами, облекла ее головку; спереди и боков из-под нее мелькали жемчужные поднизи с алмазами длинных серег; верх головы ее был открыт, сзади ниспадал косник с широким бантом
из струистых разноцветных лент;
тонкая полотняная сорочка с пуговкой
из драгоценного камня и пышными сборчатыми рукавами с бисерными нарукавниками и зеленый бархатный сарафан с крупными бирюзами в два ряда вместо пуговиц облегали ее пышный
стан; бусы в несколько ниток
из самоцветных каменьев переливались на ее груди игривыми отсветами, а перстни на руках и красные черевички на ногах с выемками сзади дополняли этот наряд.
— Вот как! — расхохотался он. — Вы за эти годы
стали совершенно
тонкой барыней
из московского bean monde'a и, быть может, чем черт не шутит, верной женой, так что считаете за грех даже вспомнить те счастливые минуты, которые вы проводили в моих объятиях…
Напомним, что Зенону шел тридцать первый год. Он родился в Милете от красивой гречанки и галла. Природа дала ему стройный
стан, сильные руки, огромную массу белокурых волос и огненные черные глаза, в которых светилась самая пленительная доброта и благородная твердость. Он был в длинном хитоне
из мягкой шелковой материи серого цвета, с бледно-розовыми кружками по краю; ноги его были обуты в легкие желтые сандалии, а буйные русые волосы схвачены
тонким золотым обручиком с бирюзою на лбу.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая
из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот
тонкий, подвижный
стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и
стал глядеть на танцующих.