Неточные совпадения
В центре небольшого парка из-под
земли бьет
толстая струя рыжевато-мутной воды, распространяя в воздухе солоноватый запах рыбной лавки.
На другой день, утром, он и Тагильский подъехали к воротам тюрьмы на окраине города. Сеялся холодный дождь, мелкий, точно пыль, истреблял выпавший ночью снег, обнажал земную грязь. Тюрьма — угрюмый квадрат высоких
толстых стен
из кирпича, внутри стен врос в
землю давно не беленный корпус, весь в пятнах, точно пролежни, по углам корпуса — четыре башни, в средине его на крыше торчит крест тюремной церкви.
В центре небольшого круга, созданного
из пестрых фигур людей, как бы вкопанных в
землю, в изрытый, вытоптанный дерн, стоял на
толстых слегах двухсотпудовый колокол, а перед ним еще три, один другого меньше.
Попик плыл вокруг колоколов, распевая ясным тенорком, и кропил медь святой водой; три связки
толстых веревок лежали на
земле, поп запнулся за одну
из них, сердито взмахнул кропилом и обрызгал веревки радужным бисером.
— Казарма — чирей на
земле, фурункул, — видишь? Дерево — фонтан, оно бьет
из земли толстой струей и рассыпает в воздухе капли жидкого золота. Ты этого не видишь, я — вижу. Что?
— Примеч. авт.] Иные, еще обросшие листьями внизу, словно с упреком и отчаянием поднимали кверху свои безжизненные, обломанные ветви; у других
из листвы, еще довольно густой, хотя не обильной, не избыточной по-прежнему, торчали
толстые, сухие, мертвые сучья; с иных уже кора долой спадала; иные наконец вовсе повалились и гнили, словно трупы, на
земле.
И даже более: довольно долго после этого самая идея власти, стихийной и не подлежащей критике, продолжала стоять в моем уме, чуть тронутая где-то в глубине сознания, как личинка трогает под
землей корень еще живого растения. Но с этого вечера у меня уже были предметы первой «политической» антипатии. Это был министр
Толстой и, главное, — Катков, из-за которых мне стал недоступен университет и предстоит изучать ненавистную математику…
Между тем к вечеру пошел дождь, дорога сделалась грязна и тяжела; высунувшись
из окошка, я видел, как налипала
земля к колесам и потом отваливалась от них
толстыми пластами; мне это было любопытно и весело, а лошадкам нашим накладно, и они начинали приставать.
Пред глазами плачущей старушки в широко распахнувшуюся калитку влез с непокрытою курчавою головою дьякон Ахилла. Он в коротком
толстом казакине и широких шароварах, нагружен какими-то мешками и ведет за собой пару лошадей,
из которых на каждой громоздится большой и тяжелый вьюк. Наталья Николаевна молча смотрела, как Ахилла ввел на двор своих лошадей, сбросив на
землю вьюки, и, возвратившись к калитке, запер ее твердою хозяйскою рукой и положил ключ к себе в шаровары.
Когда на дикой, чистой, вольной речке или ручье сделают первую мельницу и запрудят воду плотиной
из свежего хвороста и
земли, пригнетя сверху несколькими пластами
толстого дерна, взодранного плугом, то в первые годы в этом пруду, чистом и прозрачном, как стекло, живут пеструшка, красуля и кутема.
А вот, встревоженный вихрем и не понимая, в чем дело,
из травы вылетел коростель. Он летел за ветром, а не против, как все птицы; от этого его перья взъерошились, весь он раздулся до величины курицы и имел очень сердитый, внушительный вид. Одни только грачи, состарившиеся в степи и привыкшие к степным переполохам, покойно носились над травой или же равнодушно, ни на что не обращая внимания, долбили своими
толстыми клювами черствую
землю.
Вадим круто повернул в сторону, отъехал прочь, слез, привязал коня к
толстой березе и сел на
землю; прислонясь к березе, сложа руки на груди, он смотрел на приготовления казаков, на их беззаботную веселость; вдруг его взор упал на одну
из кибиток: рогожа была откинута, и он увидел… о если б вы знали, что он увидал?
От восхищения собою и оттого, что я, наконец, женюсь, и
земли не слышал под собою; не оставлял ни одного зеркала, чтобы не полюбоваться собою; беспрестанно оборачивал голову, любуясь мотающимся у меня назади пучком, связанным
из толстой моей косы.
В этом же разговоре
Толстой категорически заявил жене, что видит для себя только два выхода
из создавшегося положения: либо отдать
землю крестьянам и отказаться от имущества, либо уйти
из дома. Попытки первого исхода разбились об упорное сопротивление Софьи Андреевны. Оставался второй исход, — казалось бы, самый простой и для обеих сторон наиболее безболезненный. Но не так оказалось на деле.
— Подождите! — вдруг сказал Сабиров и, передав фонарь Ивану, укрепил железный крюк веревки за
толстый, выступавший
из земли, корень ближайшего дерева и стал спускаться по веревке в колодец.
Перед ним, как
из земли, выросла стройная, высокая девушка; богатый сарафан стягивал ее роскошные формы, черная как смоль коса
толстым жгутом падала через левое плечо на высокую, колыхавшуюся от волнения грудь, большие темные глаза смотрели на него из-под длинных густых ресниц с мольбой, доверием и каким-то необычайным, в душу проникающим блеском.
Поставив фонарь на
землю, он вынул
из кармана заранее приготовленную
толстую веревку, сделал
из нее петлю и, наклонившись к лежавшей, приподнял ей голову, накинул веревку на шею и затянул.