Неточные совпадения
И вдруг
из того таинственного и ужасного, нездешнего мира, в котором он жил эти двадцать два часа, Левин мгновенно почувствовал себя перенесенным в прежний,
обычный мир, но сияющий теперь таким новым светом счастья, что он не перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и слезы радости, которых он никак не предвидел, с такою силой поднялись в нем, колебля всё его тело, что долго мешали ему говорить.
— Но я не негр, я вымоюсь — буду похож на человека, — сказал Катавасов с своею
обычною шутливостию, подавая руку и улыбаясь особенно блестящими из-за черного лица зубами.
— Я не могу допустить, — сказал Сергей Иванович с
обычною ему ясностью и отчетливостью выражения и изяществом дикции, — я не могу ни в каком случае согласиться с Кейсом, чтобы всё мое представление о внешнем мире вытекало
из впечатлений. Самое основное понятие бытия получено мною не чрез ощущение, ибо нет и специального органа для передачи этого понятия.
— C’est devenu tellement commun les écoles, [Школы стали слишком
обычным делом,] — сказал Вронский. — Вы понимаете, не от этого, но так, я увлекся. Так сюда надо в больницу, — обратился он к Дарье Александровне, указывая на боковой выход
из аллеи.
Ей так легко и спокойно было, так ясно она видела, что всё, что ей на железной дороге представлялось столь значительным, был только один
из обычных ничтожных случаев светской жизни и что ей ни пред кем, ни пред собой стыдиться нечего.
Известие о дружбе Кити с госпожей Шталь и Варенькой и переданные княгиней наблюдения над какой-то переменой, происшедшей в Кити, смутили князя и возбудили в нем
обычное чувство ревности ко всему, что увлекало его дочь помимо его, и страх, чтобы дочь не ушла
из под его влияния в какие-нибудь недоступные ему области.
Тяжелая дорогая мебель стояла в
обычном чопорном порядке вдоль стен, обитых коричневыми обоями с золотыми разводами; покойный Одинцов выписал ее
из Москвы через своего приятеля и комиссионера, винного торговца.
Напряженно вслушиваясь в их спор, Клим слышал, что хотя они кричат слова
обычные, знакомые ему, но связь этих слов неуловима, а смысл их извращается каждым
из спорящих по-своему.
В том, что говорили у Гогиных, он не услышал ничего нового для себя, —
обычная разноголосица среди людей, каждый
из которых боится порвать свою веревочку, изменить своей «системе фраз». Он привык думать, что хотя эти люди строят мнения на фактах, но для того, чтоб не считаться с фактами. В конце концов жизнь творят не бунтовщики, а те, кто в эпохи смут накопляют силы для жизни мирной. Придя домой, он записал свои мысли, лег спать, а утром Анфимьевна, в платье цвета ржавого железа, подавая ему кофе, сказала...
Как-то, отвечая на один
из обычных ее вопросов, он небрежно посоветовал ей...
Как всегда, после пассивного участия в собраниях людей, он чувствовал себя как бы измятым словами, пестротою и обилием противоречий. И, как всегда, он вынес
из собрания у Лаптева
обычное пренебрежение к людям.
—
Обычная русская квасоварня. Балаган, в котором показывают фокусы, вышедшие
из моды.
Но он понял, что о себе думает по привычке, механически. Ему было страшно, и его угнетало сознание своей беспомощности. Он был вырван
из обычного, понятного ему, но, не понимая мотивов поступка Варвары, уже инстинктивно одобрял его.
Чтоб сложиться такому характеру, может быть, нужны были и такие смешанные элементы,
из каких сложился Штольц. Деятели издавна отливались у нас в пять, шесть стереотипных форм, лениво, вполглаза глядя вокруг, прикладывали руку к общественной машине и с дремотой двигали ее по
обычной колее, ставя ногу в оставленный предшественником след. Но вот глаза очнулись от дремоты, послышались бойкие, широкие шаги, живые голоса… Сколько Штольцев должно явиться под русскими именами!
Они с бьющимся от волнения сердцем ожидали обряда, пира, церемонии, а потом, окрестив, женив или похоронив человека, забывали самого человека и его судьбу и погружались в
обычную апатию,
из которой выводил их новый такой же случай — именины, свадьба и т. п.
— Реймер! — сказал Стильтон. — Вот случай проделать шутку. У меня явился интересный замысел. Мне надоели
обычные развлечения, а хорошо шутить можно только одним способом: делать
из людей игрушки.
Барыня обнаружила тут свою
обычную предусмотрительность, чтобы не перепились ни кучера, ни повара, ни лакеи. Все они были нужны: одни готовить завтрак, другие служить при столе, а третьи — отвезти парадным поездом молодых и всю свиту до переправы через реку. Перед тем тоже было работы немало. Целую неделю возили приданое за Волгу: гардероб, вещи, множество ценных предметов
из старого дома — словом, целое имущество.
Удивление это росло по мере того, как Райский пристальнее изучал личность этого друга Веры. И в этом случае фантазия сослужила ему
обычную службу, осветив Тушина ярко, не делая
из него, впрочем, никакого романтического идеала: личность была слишком проста для этого, открыта и не романтична.
Когда мы вошли в залу, мать сидела на своем
обычном месте за работой, а сестра вышла поглядеть
из своей комнаты и остановилась в дверях.
Я был один в этом океане и нетерпеливо ждал другого дня, когда Лондон выйдет
из ненормального положения и заживет своею
обычною жизнью.
Лишь только вышли за бар, в открытое море, Гошкевич отдал
обычную свою дань океану; глядя на него, то же сделал, с великим неудовольствием, отец Аввакум.
Из неморяков меня только одного ни разу не потревожила морская болезнь: я не испытал и не понял ее.
Вам хочется знать, как я вдруг
из своей покойной комнаты, которую оставлял только в случае крайней надобности и всегда с сожалением, перешел на зыбкое лоно морей, как, избалованнейший
из всех вас городскою жизнию,
обычною суетой дня и мирным спокойствием ночи, я вдруг, в один день, в один час, должен был ниспровергнуть этот порядок и ринуться в беспорядок жизни моряка?
Одно
из самых
обычных и распространенных суеверий то, что каждый человек имеет одни свои определенные свойства, что бывает человек добрый, злой, умный, глупый, энергичный, апатичный и т. д.
— Конечно, нет, — чуть заметно улыбаясь и нисколько не смущаясь, сказал прокурор, — но ваше желание так необыкновенно и так выходит
из обычных форм…
Да, этого было даже слишком достаточно, и Хиония Алексеевна на некоторое время совсем вышла
из своей
обычной роли и ходила в каком-то тумане.
Замечу еще, что он, в разговоре, от рассеянности ли какой, часто забывал слова самые
обычные, которые отлично знал, но которые вдруг почему-то у него
из ума выскакивали.
Здесь, на каменистых склонах, попутно я собрал колокольчик (платикодон крупноцветный), одно
из самых
обычных и красивых растений формации орешников и лугов на местах выгоревшего леса.
— Можно, — ответил Ермолай с
обычной своей невозмутимостью. — Вы про здешнюю деревню сказали верно; а только в этом самом месте проживал один крестьянин. Умнеющий! богатый! Девять лошадей имел. Сам-то он помер, и старший сын теперь всем орудует. Человек —
из глупых глупый, ну, однако, отцовское добро протрясти не успел. Мы у него лошадьми раздобудемся. Прикажите, я его приведу. Братья у него, слышно, ребята шустрые… а все-таки он им голова.
Великий царь, стыдливость наблюдая
Обычную, могла бы я, конечно,
Незнанием отговориться; но
Желание служить для пользы общей
Стыдливостью пожертвовать велит.
Из юношей цветущих, берендеев,
Известных мне, один лишь только может
Внушить любовь девице, сердце жен
Поколебать, хотя бы наша верность
Крепка была, как сталь, — и это Лель.
Парламентское правление, не так, как оно истекает
из народных основ англо-саксонского Common law, [
Обычного права (англ.).] a так, как оно сложилось в государственный закон — самое колоссальное беличье колесо в мире. Можно ли величественнее стоять на одном и том же месте, придавая себе вид торжественного марша, как оба английские парламента?
Ну, и следствие пошло
обычным русским чередом: мужиков секли при допросах, секли в наказание, секли для примера, секли
из денег и целую толпу сослали в Сибирь.
Когда старики Бурмакины проснулись, сын их уже был женихом. Дали знать Калерии Степановне, и вечер прошел оживленно в кругу «своих». Валентин Осипович вышел
из обычной застенчивости и охотно дозволял шутить над собой, хотя от некоторых шуток его изрядно коробило. И так как приближались филипповки, то решено было играть свадьбу в рожественский мясоед.
Вернулся Хлудов в Москву, женился во второй раз, тоже на девушке
из простого звания, так как не любил ни купчих, ни барынь. Очень любил свою жену, но пьянствовал по-старому и задавал свои
обычные обеды.
Забирают обходом мелкоту, беспаспортных, нищих и административно высланных. На другой же день их рассортируют: беспаспортных и административных через пересыльную тюрьму отправят в места приписки, в ближайшие уезды, а они через неделю опять в Москве. Придут этапом в какой-нибудь Зарайск, отметятся в полиции и в ту же ночь обратно. Нищие и барышники все окажутся москвичами или
из подгородных слобод, и на другой день они опять на Хитровке, за своим
обычным делом впредь до нового обхода.
Говорили, что Бася очень богата, происходит
из знатного еврейского рода и готовит внучке судьбу, не совсем
обычную для еврейских девочек.
Клубок пыли исчез. Я повернулся к городу. Он лежал в своей лощине, тихий, сонный и… ненавистный. Над ним носилась та же легкая пелена
из пыли, дыма и тумана, местами сверкали клочки заросшего пруда, и старый инвалид дремал в
обычной позе, когда я проходил через заставу. Вдобавок, около пруда, на узкой деревянной кладочке, передо мной вдруг выросла огромная фигура Степана Яковлевича, ставшего уже директором. Он посмотрел на меня с высоты своего роста и сказал сурово...
А между тем что-то все-таки раскрылось, и на одно мгновение из-за ясного дня выглянуло что-то таинственное, скрытое, невидимое в
обычное время.
На шум выбегают
из инспекторской надзиратели, потом инспектор. Но малыши увертываются от рук Дитяткевича, ныряют между ног у другого надзирателя, добродушного рыжего Бутовича, проскакивают мимо инспектора, дергают Самаревича за шубу, и крики: «бирка, бирка!» несутся среди хохота, топота и шума.
Обычная власть потеряла силу. Только резкий звонок, который сторож догадался дать минуты на две раньше, позволяет, наконец, освободить Самаревича и увести его в инспекторскую.
Наутро Уляницкий вышел из-за ширмы не с
обычным самодовольным блеском, а с каким-то загадочным выражением в лице.
Студент, молча, с
обычным серьезным видом и сжатыми губами, глядевший в синие очки, не сказал ни слова, но… встал и вышел
из комнаты.
В один
из карточных вечеров у отца об этом случае заговорили чиновники. Все сочувствовали и немного удивлялись Долгоногову. Одни думали, что ему не сдобровать, другие догадывались, что, должно быть, у этого Долгоногова есть «сильная рука» в Петербурге. Отец с
обычной спокойной категоричностью сказал...
Вернувшись, ни Кароль, ни его спутник ничего не сказали капитану о встрече, и он узнал о ней стороной. Он был человек храбрый. Угрозы не пугали его, но умолчание Кароля он затаил глубоко в душе как измену. В
обычное время он с мужиками обращался лучше других, и мужики отчасти выделяли его
из рядов ненавидимого и презираемого панства. Теперь он теснее сошелся с шляхтой и даже простил поджигателя Банькевича.
Усталый, с холодом в душе, я вернулся в комнату и стал на колени в своей кровати, чтобы сказать
обычные молитвы. Говорил я их неохотно, машинально и наскоро… В середине одной
из молитв в усталом мозгу отчетливо, ясно, точно кто шепнул в ухо, стала совершенно посторонняя фраза: «бог…» Кончалась она
обычным детским ругательством, каким обыкновенно мы обменивались с братом, когда бывали чем-нибудь недовольны. Я вздрогнул от страха. Очевидно, я теперь пропащий мальчишка. Обругал бога…
Однажды я принес брату книгу, кажется, сброшированную
из журнала, в которой, перелистывая дорогой, я не мог привычным глазом разыскать
обычную нить приключений.
— Что мне учить ее, — ответил Доманевич небрежно, — я с прошлого года знаю все, что он диктовал… Я, брат, «мыслю» еще с первого класса. — И, окинув нас
обычным, несколько пренебрежительным взглядом, Доманевич медленно проследовал к своему месту. Теперь у него явилось новое преимущество: едва ли к кому-нибудь
из мелюзги учитель мог обратиться за такой услугой…
Однажды вечером, когда я уже выздоравливал и лежал развязанный, — только пальцы были забинтованы в рукавички, чтоб я не мог царапать лица, — бабушка почему-то запоздала прийти в
обычное время, это вызвало у меня тревогу, и вдруг я увидал ее: она лежала за дверью на пыльном помосте чердака, вниз лицом, раскинув руки, шея у нее была наполовину перерезана, как у дяди Петра,
из угла,
из пыльного сумрака к ней подвигалась большая кошка, жадно вытаращив зеленые глаза.
Он пережил духовное потрясение и, по
обычной терминологии,
из революционера стал реакционером и обличал неправду революционного миросозерцания, атеистического социализма.
Обычное сознание соединяет Перво-Божество с Богом Отцом, но ведь Бог Отец есть одно
из лиц мистической диалектики, есть действующее лицо религиозной драмы, а Перво-Божество лежит под и над этой диалектикой, не участвует в драме в качестве лица.
В настоящее время большинство сахалинских поселенцев в продолжение первых двух и редко трех лет по освобождении
из каторжных работ получают от казны одежное и пищевое довольствие в размере
обычного арестантского пайка.
Один
из них, показывавший мне золотой песок и пару понтов, сказал мне с гордостью: «И мой отец был контрабандист!» Эксплуатация инородцев, кроме
обычного спаивания, одурачения и т. п., выражается иногда в оригинальной форме.