Неточные совпадения
Во-первых, назначен был праздник по случаю переименования города
из Глупова в Непреклонск; во-вторых, последовал праздник в
воспоминание побед, одержанных бывшими градоначальниками над обывателями;
и, в-третьих, по случаю наступления осеннего времени сам собой подошел праздник"Предержащих Властей".
Вронский был в эту зиму произведен в полковники, вышел
из полка
и жил один. Позавтракав, он тотчас же лег на диван,
и в пять минут
воспоминания безобразных сцен, виденных им в последние дни, перепутались
и связались с представлением об Анне
и мужике-обкладчике, который играл важную роль на медвежьей охоте;
и Вронский заснул. Он проснулся в темноте, дрожа от страха,
и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
То, что он теперь, искупив пред мужем свою вину, должен был отказаться от нее
и никогда не становиться впредь между ею с ее раскаянием
и ее мужем, было твердо решено в его сердце; но он не мог вырвать
из своего сердца сожаления о потере ее любви, не мог стереть в
воспоминании те минуты счастия, которые он знал с ней, которые так мало ценимы им были тогда
и которые во всей своей прелести преследовали его теперь.
То, что она уехала, не сказав куда, то, что ее до сих пор не было, то, что она утром еще ездила куда-то, ничего не сказав ему, — всё это, вместе со странно возбужденным выражением ее лица нынче утром
и с
воспоминанием того враждебного тона, с которым она при Яшвине почти вырвала
из его рук карточки сына, заставило его задуматься.
— Этого нет
и не будет,
и она желает стереть это
из своего
воспоминания.
Некоторые
из тех самых мужиков, которые больше всех с ним спорили за сено, те, которых он обидел, или те, которые хотели обмануть его, эти самые мужики весело кланялись ему
и, очевидно, не имели
и не могли иметь к нему никакого зла или никакого не только раскаяния, но
и воспоминания о том, что они хотели обмануть его.
Ведь вы знаете, он уже стрелялся раз из-за нее же, — сказала она,
и брови старушки нахмурились при этом
воспоминании.
И опять в воображении ее возникло вечно гнетущее ее материнское сердце жестокое
воспоминание смерти последнего, грудного мальчика, умершего крупом, его похороны, всеобщее равнодушие пред этим маленьким розовым гробиком
и своя разрывающая сердце одинокая боль пред бледным лобиком с вьющимися височками, пред раскрытым
и удивленным ротиком, видневшимся
из гроба в ту минуту, как его закрывали розовою крышечкой с галунным крестом.
Самым ужаснейшим
воспоминанием его было то, как он оказался вчера «низок
и гадок», не по тому одному, что был пьян, а потому, что ругал перед девушкой, пользуясь ее положением,
из глупо-поспешной ревности, ее жениха, не зная не только их взаимных между собой отношений
и обязательств, но даже
и человека-то не зная порядочно.
В окна заглянуло солнце, ржавый сумрак музея посветлел, многочисленные гребни штыков заблестели еще холоднее,
и особенно ледянисто осветилась железная скорлупа рыцарей. Самгин попытался вспомнить стихи
из былины о том, «как перевелись богатыри на Руси», но ‹вспомнил› внезапно кошмар, пережитый им в ночь, когда он видел себя расколотым на десятки, на толпу Самгиных. Очень неприятное
воспоминание…
Дядя Хрисанф, пылая, волнуясь
и потея, неустанно бегал
из комнаты в кухню,
и не однажды случалось так, что в грустную минуту
воспоминаний о людях, сидящих в тюрьмах, сосланных в Сибирь, раздавался его ликующий голос...
В течение пяти недель доктор Любомудров не мог с достаточной ясностью определить болезнь пациента, а пациент не мог понять, физически болен он или его свалило с ног отвращение к жизни, к людям? Он не был мнительным, но иногда ему казалось, что в теле его работает острая кислота, нагревая мускулы, испаряя
из них жизненную силу. Тяжелый туман наполнял голову, хотелось глубокого сна, но мучила бессонница
и тихое, злое кипение нервов. В памяти бессвязно возникали
воспоминания о прожитом, знакомые лица, фразы.
— Ну, пусть бы я остался: что
из этого? — продолжал он. — Вы, конечно, предложите мне дружбу; но ведь она
и без того моя. Я уеду,
и через год, через два она все будет моя. Дружба — вещь хорошая, Ольга Сергевна, когда она — любовь между молодыми мужчиной
и женщиной или
воспоминание о любви между стариками. Но Боже сохрани, если она с одной стороны дружба, с другой — любовь. Я знаю, что вам со мной не скучно, но мне-то с вами каково?
Он лениво, машинально, будто в забытьи, глядит в лицо хозяйки,
и из глубины его
воспоминаний возникает знакомый, где-то виденный им образ. Он добирался, когда
и где слышал он это…
Захар не старался изменить не только данного ему Богом образа, но
и своего костюма, в котором ходил в деревне. Платье ему шилось по вывезенному им
из деревни образцу. Серый сюртук
и жилет нравились ему
и потому, что в этой полуформенной одежде он видел слабое
воспоминание ливреи, которую он носил некогда, провожая покойных господ в церковь или в гости; а ливрея в
воспоминаниях его была единственною представительницею достоинства дома Обломовых.
Там был записан старый эпизод, когда он только что расцветал, сближался с жизнью, любил
и его любили. Он записал его когда-то под влиянием чувства, которым жил, не зная тогда еще, зачем, — может быть, с сентиментальной целью посвятить эти листки памяти своей тогдашней подруги или оставить для себя заметку
и воспоминание в старости о молодой своей любви, а может быть, у него уже тогда бродила мысль о романе, о котором он говорил Аянову,
и мелькал сюжет для трогательной повести
из собственной жизни.
Меня это сразу заинтересовало, почти удивило,
и, признаюсь, без Версилова я бы многое пропустил без внимания
и не оценил в этом старике, оставившем одно
из самых прочных
и оригинальных
воспоминаний в моем сердце.
«Бедная, милая! Как она могла так измениться?» думал Нехлюдов, вспоминая Наташу такою, какая она была не замужем,
и испытывая к ней сплетенное
из бесчисленных детских
воспоминаний нежное чувство.
Похоронила она все
воспоминания о своем прошедшем с ним в ту ужасную темную ночь, когда он приезжал
из армии
и не заехал к тетушкам.
В его
воспоминании были: шествие арестантов, мертвецы, вагоны с решетками
и запертые там женщины,
из которых одна мучается без помощи родами, а другая жалостно улыбается ему из-зa железной решетки. В действительности же было перед ним совсем другое: уставленный бутылками, вазами, канделябрами
и приборами стол, снующие около стола проворные лакеи. В глубине залы перед шкапом, за вазами с плодами
и бутылками, буфетчик
и спины подошедших к буфету отъезжающих.
Всю жизнь потом эта заутреня осталась для Нехлюдова одним
из самых светлых
и сильных
воспоминаний.
Воспоминания эти не сходились с ее теперешним миросозерцанием
и потому были совершенно вычеркнуты
из ее памяти или скорее где-то хранились в ее памяти нетронутыми, но были так заперты, замазаны, как пчелы замазывают гнезда клочней (червей), которые могут погубить всю пчелиную работу, чтобы к ним не было никакого доступа.
— Знаю, — безучастно произнес Алеша,
и вдруг мелькнул у него в уме образ брата Дмитрия, но только мелькнул,
и хоть напомнил что-то, какое-то дело спешное, которого уже нельзя более ни на минуту откладывать, какой-то долг, обязанность страшную, но
и это
воспоминание не произвело никакого на него впечатления, не достигло сердца его, в тот же миг вылетело
из памяти
и забылось. Но долго потом вспоминал об этом Алеша.
Конечно, были некие
и у нас
из древле преставившихся,
воспоминание о коих сохранилось еще живо в монастыре,
и останки коих, по преданию, не обнаружили тления, что умилительно
и таинственно повлияло на братию
и сохранилось в памяти ее как нечто благолепное
и чудесное
и как обетование в будущем еще большей славы от их гробниц, если только волею Божией придет тому время.
Но Илюша, уже слышавший
и знавший еще за три дня, что ему подарят маленькую собачку,
и не простую, а настоящую меделянскую (что, конечно, было ужасно важно), хотя
и показывал
из тонкого
и деликатного чувства, что рад подарку, но все,
и отец
и мальчики, ясно увидели, что новая собачка, может быть, только еще сильнее шевельнула в его сердечке
воспоминание о несчастной, им замученной Жучке.
Такие
воспоминания могут запоминаться (
и это всем известно) даже
и из более раннего возраста, даже с двухлетнего, но лишь выступая всю жизнь как бы светлыми точками
из мрака, как бы вырванным уголком
из огромной картины, которая вся погасла
и исчезла, кроме этого только уголочка.
Из дома родительского вынес я лишь драгоценные
воспоминания, ибо нет драгоценнее
воспоминаний у человека, как от первого детства его в доме родительском,
и это почти всегда так, если даже в семействе хоть только чуть-чуть любовь да союз.
Знайте же, что ничего нет выше,
и сильнее,
и здоровее,
и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь
воспоминание,
и особенно вынесенное еще
из детства,
из родительского дома.
У них были еще живы
воспоминания о родине; зато молодежь скоро приспособилась:
из них выработались великолепные стрелки
и отличные охотники.
Первые два дня мы отдыхали
и ничего не делали. В это время за П.К. Рутковским пришел
из Владивостока миноносец «Бесшумный». Вечером П.К. Рутковский распрощался с нами
и перешел на судно. На другой день на рассвете миноносец ушел в море. П.К. Рутковский оставил по себе в отряде самые лучшие
воспоминания,
и мы долго не могли привыкнуть к тому, что его нет более с нами.
«Ах, что ж это я вспоминаю, — продолжает думать Вера Павловна
и смеется, — что ж это я делаю? будто это соединено с этими
воспоминаниями! О, нет, это первое свидание, состоявшее
из обеданья, целованья рук, моего
и его смеха, слез о моих бледных руках, оно было совершенно оригинальное. Я сажусь разливать чай: «Степан, у вас нет сливок? можно где-нибудь достать хороших? Да нет, некогда,
и наверное нельзя достать. Так
и быть; но завтра мы устроим это. Кури же, мой милый: ты все забываешь курить».
Вчера Полозову все представлялась натуральная мысль: «я постарше тебя
и поопытней, да
и нет никого на свете умнее меня; а тебя, молокосос
и голыш, мне
и подавно не приходится слушать, когда я своим умом нажил 2 миллиона (точно, в сущности, было только 2, а не 4) — наживи — ка ты, тогда
и говори», а теперь он думал: — «экой медведь, как поворотил; умеет ломать»,
и чем дальше говорил он с Кирсановым, тем живее рисовалась ему, в прибавок к медведю, другая картина, старое забытое
воспоминание из гусарской жизни: берейтор Захарченко сидит на «Громобое» (тогда еще были в ходу у барышень, а от них отчасти
и между господами кавалерами, военными
и статскими, баллады Жуковского),
и «Громобой» хорошо вытанцовывает под Захарченкой, только губы у «Громобоя» сильно порваны, в кровь.
«Пять лет тому назад я женился. Первый месяц, the honey-moon, [медовый месяц (англ.)] провел я здесь, в этой деревне. Этому дому обязан я лучшими минутами жизни
и одним
из самых тяжелых
воспоминаний.
Наконец, я сел
и, вспомнив о своей коварной вдове (официальным
воспоминанием об этой даме заключался каждый мой день), достал одну
из ее записок.
Я Сашу потом знал очень хорошо. Где
и как умела она развиться, родившись между кучерской
и кухней, не выходя
из девичьей, я никогда не мог понять, но развита была она необыкновенно. Это была одна
из тех неповинных жертв, которые гибнут незаметно
и чаще, чем мы думаем, в людских, раздавленные крепостным состоянием. Они гибнут не только без всякого вознаграждения, сострадания, без светлого дня, без радостного
воспоминания, но не зная, не подозревая сами, что в них гибнет
и сколько в них умирает.
Alma mater! Я так много обязан университету
и так долго после курса жил его жизнию, с ним, что не могу вспоминать о нем без любви
и уважения. В неблагодарности он меня не обвинит, по крайней мере, в отношении к университету легка благодарность, она нераздельна с любовью, с светлым
воспоминанием молодого развития…
и я благословляю его
из дальней чужбины!
Уехав
из Вятки, меня долго мучило
воспоминание об Р. Мирясь с собой, я принялся писать повесть, героиней которой была Р. Я представил барича екатерининских времен, покинувшего женщину, любившую его,
и женившегося на другой.
Я держал ее руку, на другую она облокотилась,
и нам нечего было друг другу сказать… короткие фразы, два-три
воспоминания, слова
из писем, пустые замечания об Аркадии, о гусаре, о Костеньке.
В ее комнатке было нам душно: всё почернелые лица из-за серебряных окладов, всё попы с причетом, пугавшие несчастную, забитую солдатами
и писарями женщину; даже ее вечный плач об утраченном счастье раздирал наше сердце; мы знали, что у ней нет светлых
воспоминаний, мы знали
и другое — что ее счастье впереди, что под ее сердцем бьется зародыш, это наш меньший брат, которому мы без чечевицы уступим старшинство.
Близ Москвы, между Можайском
и Калужской дорогой, небольшая возвышенность царит над всем городом. Это те Воробьевы горы, о которых я упоминал в первых
воспоминаниях юности. Весь город стелется у их подошвы, с их высот один
из самых изящных видов на Москву. Здесь стоял плачущий Иоанн Грозный, тогда еще молодой развратник,
и смотрел, как горела его столица; здесь явился перед ним иерей Сильвестр
и строгим словом пересоздал на двадцать лет гениального изверга.
…Зачем же
воспоминание об этом дне
и обо всех светлых днях моего былого напоминает так много страшного?.. Могилу, венок
из темно-красных роз, двух детей, которых я держал за руки, факелы, толпу изгнанников, месяц, теплое море под горой, речь, которую я не понимал
и которая резала мое сердце… Все прошло!
Внимание хозяина
и гостя задавило меня, он даже написал мелом до половины мой вензель; боже мой, моих сил недостает, ни на кого не могу опереться
из тех, которые могли быть опорой; одна — на краю пропасти,
и целая толпа употребляет все усилия, чтоб столкнуть меня, иногда я устаю, силы слабеют,
и нет тебя вблизи,
и вдали тебя не видно; но одно
воспоминание —
и душа встрепенулась, готова снова на бой в доспехах любви».
Пятнадцать лет тому назад, будучи в ссылке, в одну
из изящнейших, самых поэтических эпох моей жизни, зимой или весной 1838 года, написал я легко, живо, шутя
воспоминания из моей первой юности. Два отрывка, искаженные цензурою, были напечатаны. Остальное погибло; я сам долею сжег рукопись перед второй ссылкой, боясь, что она попадет в руки полиции
и компрометирует моих друзей.
Уцелев одна
из всей семьи, она стала бояться за свою ненужную жизнь
и безжалостно отталкивала все, что могло физически или морально расстроить равновесие, обеспокоить, огорчить. Боясь прошедшего
и воспоминаний, она удаляла все вещи, принадлежавшие дочерям, даже их портреты. То же было после княжны — какаду
и обезьяна были сосланы в людскую, потом высланы
из дома. Обезьяна доживала свой век в кучерской у Сенатора, задыхаясь от нежинских корешков
и потешая форейторов.
Нередко отец после утреннего чая заходил к сестрицам, усаживался на одном
из сундуков
и предавался
воспоминаниям о прошлом.
Знакомство с деревней, которое я вынес
из этого чтения, было, конечно, наивное
и книжное. Даже
воспоминание о деревне Коляновских не делало его более реальным. Но, кто знает — было ли бы оно вернее, если бы я в то время только жил среди сутолоки крепостных отношений… Оно было бы только конкретнее, но едва ли разумнее
и шире. Я думаю даже, что
и сама деревня не узнает себя, пока не посмотрится в свои более или менее идеалистические (не всегда «идеальные») отражения.
Светлым пятнышком выступало
воспоминание о «Фоме
из Сандомира»
и еще двух — трех произведениях польских писателей, прочитанных ранее.
В житомирской гимназии мне пришлось пробыть только два года,
и потом завязавшиеся здесь школьные связи были оборваны. Только одна
из них оставила во мне более глубокое
воспоминание, сложное
и несколько грустное, но
и до сих пор еще живое в моей душе.
В это время мне довелось быть в одном
из городов нашего юга,
и здесь я услышал знакомую фамилию. Балмашевский был в этом городе директором гимназии. У меня сразу ожили
воспоминания о нашем с Гаврилой посягательстве на права государственного совета, о симпатичном вмешательстве Балмашевского,
и мне захотелось повидать его. Но мои знакомые, которым я рассказал об этом эпизоде, выражали сомнение: «Нет, не может быть! Это, наверное, другой!»
Что такое, в самом деле, литературная известность? Золя в своих
воспоминаниях, рассуждая об этом предмете, рисует юмористическую картинку: однажды его, уже «всемирно известного писателя», один
из почитателей просил сделать ему честь быть свидетелем со стороны невесты на бракосочетании его дочери. Дело происходило в небольшой деревенской коммуне близ Парижа. Записывая свидетелей, мэр, местный торговец, услышав фамилию Золя, поднял голову от своей книги
и с большим интересом спросил...