Неточные совпадения
— C’est devenu tellement commun les écoles, [Школы стали слишком обычным делом,] — сказал Вронский. — Вы понимаете, не от этого, но так, я увлекся. Так сюда надо
в больницу, — обратился он к Дарье Александровне, указывая на боковой выход
из аллеи.
— Люблю дьякона — умный. Храбрый. Жалко его. Третьего дня он сына отвез
в больницу и знает, что
из больницы повезет его только на кладбище. А он его любит, дьякон. Видел я сына… Весьма пламенный юноша. Вероятно, таков был Сен-Жюст.
Пили чай со сливками, с сухарями и, легко переходя с темы на тему, говорили о книгах, театре, общих знакомых. Никонова сообщила: Любаша переведена
из больницы в камеру, ожидает, что ее скоро вышлют. Самгин заметил: о партийцах, о революционной работе она говорит сдержанно, неохотно.
Все это разрешилось обильным поносом, Самгин испугался, что начинается дизентерия, пять дней лежал
в железнодорожной
больнице какой-то станции, а возвратясь
в Петроград, несколько недель не выходил
из дома.
Когда он закуривал новую папиросу, бумажки
в кармане пиджака напомнили о себе сухим хрустом. Самгин оглянулся — все вокруг было неряшливо, неприятно, пропитано душными запахами. Пришли двое коридорных и горничная, он сказал им, что идет к доктору,
в 32-й, и, если позвонят
из больницы, сказали бы ему.
— Петровна у меня вместо матери, любит меня, точно кошку. Очень умная и революционерка, — вам смешно? Однако это верно: терпеть не может богатых, царя, князей, попов. Она тоже монастырская, была послушницей, но накануне пострига у нее случился роман и выгнали ее
из монастыря. Работала сиделкой
в больнице, была санитаркой на японской войне, там получила медаль за спасение офицеров
из горящего барака. Вы думаете, сколько ей лет — шестьдесят? А ей только сорок три года. Вот как живут!
— Долго ли до греха? — говорили отец и мать. — Ученье-то не уйдет, а здоровья не купишь; здоровье дороже всего
в жизни. Вишь, он
из ученья как
из больницы воротится: жирок весь пропадает, жиденький такой… да и шалун: все бы ему бегать!
Затем ему пришлось испытать труд углекопа, матроса, слуги
в трактире, а 22 лет он заболел воспалением легких и, выйдя
из больницы, решил попытать счастья
в Лондоне.
В 1928 году
больница для бедных, помещающаяся на одной
из лондонских окраин, огласилась дикими воплями: кричал от страшной боли только что привезенный старик, грязный, скверно одетый человек с истощенным лицом. Он сломал ногу, оступившись на черной лестнице темного притона.
Заболеет ли кто-нибудь
из людей — Татьяна Марковна вставала даже ночью, посылала ему спирту, мази, но отсылала на другой день
в больницу, а больше к Меланхолихе, доктора же не звала. Между тем чуть у которой-нибудь внучки язычок зачешется или брюшко немного вспучит, Кирюшка или Влас скакали, болтая локтями и ногами на неоседланной лошади,
в город, за доктором.
— Он тяжело болен — умирающий человек. И его, вероятно, оставят здесь
в больнице. Так одна
из политических женщин желала бы остаться при нем.
А между тем шашни с фельдшером, за которые Маслова была изгнана
из больницы и
в существование которых поверил Нехлюдов, состояли только
в том, что, по распоряжению фельдшерицы, придя за грудным чаем
в аптеку, помещавшуюся
в конце коридора, и застав там одного фельдшера, высокого с угреватым лицом Устинова, который уже давно надоедал ей своим приставанием, Маслова, вырываясь от него, так сильно оттолкнула его, что он ткнулся о полку, с которой упали и разбились две склянки.
Всё это промелькнуло
в его голове
в то время, как он инстинктивно надевал шляпу и выходил
из больницы.
Старцев все собирался к Туркиным, но
в больнице было очень много работы, и он никак не мог выбрать свободного часа. Прошло больше года таким образом
в трудах и одиночестве; но вот
из города принесли письмо
в голубом конверте…
— Слушай, голубчик: что ты такое тогда сморозил, когда я уходил от тебя
из больницы, что если я промолчу о том, что ты мастер представляться
в падучей, то и ты-де не объявишь всего следователю о нашем разговоре с тобой у ворот? Что это такое всего? Что ты мог тогда разуметь? Угрожал ты мне, что ли? Что я
в союз, что ли,
в какой с тобою вступал, боюсь тебя, что ли?
В начале зимы его перевезли
в Лефортовский гошпиталь; оказалось, что
в больнице не было ни одной пустой секретной арестантской комнаты; за такой безделицей останавливаться не стоило: нашелся какой-то отгороженный угол без печи, — положили больного
в эту южную веранду и поставили к нему часового. Какова была температура зимой
в каменном чулане, можно понять
из того, что часовой ночью до того изнемог от стужи, что пошел
в коридор погреться к печи, прося Сатина не говорить об этом дежурному.
Первая часть была сбивчива — но вторая очень подробна: ему сам Диффенбах вырезал
из руки новый нос, рука была привязана шесть недель к лицу, «Majestat» [его величество (нем.).] приезжал
в больницу посмотреть, высочайше удивился и одобрил.
Когда один
из друзей его явился просить тело для погребения, никто не знал, где оно; солдатская
больница торгует трупами, она их продает
в университет,
в медицинскую академию, вываривает скелеты и проч. Наконец он нашел
в подвале труп бедного Полежаева, — он валялся под другими, крысы объели ему одну ногу.
Нарышкинский сквер, этот лучший
из бульваров Москвы, образовался
в половине прошлого столетия. Теперь он заключен между двумя проездами Страстного бульвара, внутренним и внешним. Раньше проезд был только один, внутренний, а там, где сквер, был большой сад во владении князя Гагарина, и внутри этого сада был тот дворец, где с 1838 года помещается бывшая Екатерининская
больница.
Еще
в 1926 году, когда перемащивали проезд против здания
больницы,
из земли торчали уцелевшие столетние пни, остатки этого сада. Их снова засыпали землей и замостили.
Если читатель вообразит пешехода, навьюченного мукой, солониной или казенными вещами, или больного, который идет
из Ускова
в Рыковскую
больницу, то ему станет вполне понятно, какое значение имеют на Сахалине слова: «нет дороги».
Жена его свободная,
из дворянок, служит фельдшерицей
в тюремной
больнице.
Феня ушла
в Сибирь за партией арестантов,
в которой отправляли Кожина: его присудили
в каторжные работы.
В той же партии ушел и Ястребов. Когда партия арестантов выступала
из города, ей навстречу попалась похоронная процессия:
в простом сосновом гробу везли
из городской
больницы Ермошкину жену Дарью, а за дрогами шагал сам Ермошка.
Утром, когда Кузьмич выпускал пар, он спросонья совсем не заметил спавшего под краном Тараска и выпустил струю горячего пара на него. Сейчас слышался только детский прерывавшийся крик, и, ворвавшись
в корпус, Наташка увидела только широкую спину фельдшера, который накладывал вату прямо на обваренное лицо кричавшего Тараска. Собственно лица не было, а был сплошной пузырь… Тараска положили на чью-то шубу, вынесли на руках
из корпуса и отправили
в заводскую
больницу.
На основании новых сведений, сообщенных Ольгою Александровною о грубости мужа, дошедшей до того, что он неодобрительно относится к воспитанию ребенка,
в котором принимали участие сами феи, — все нашли несообразным тянуть это дело долее, и Дмитрий Петрович, возвратясь один раз
из больницы, не застал дома ни жены, ни ребенка.
Навестив еще раза два дачниц, Розанов прельстился их жизнью и решил сам перебраться
из города. Он раздобылся за недорогую цену на все лето незавидною верховою лошадкою, чтобы ездить
в больницу, и поселился
в Сокольниках, неподалеку от Полиньки.
Да еще была
в городе
больница,
в которой несчастный Розанов бился с непреодолимыми препятствиями создать
из нее что-нибудь похожее на лечебное заведение.
Доктор сидел
в вицмундире, как возвратился четыре дня тому назад
из больницы, и завивал
в руках длинную полоску бумажки.
В нумере все было
в порядке, и сам Розанов тоже казался
в совершенном порядке: во всей его фигуре не было заметно ни следа четырехдневного пьянства, и лицо его смотрело одушевленно и опрятно. Даже оно было теперь свежее и счастливее, чем обыкновенно. Это бывает у некоторых людей, страдающих запоем,
в первые дни их болезни.
Прошла неделя. Розанов получил
из Петербурга два письма, а
из больницы отпуск.
В этот же день, вечером, он спросил у девушки свой чемоданчик и начал собственноручно укладываться.
На другой день он совсем оправился, и его взяли
из больницы и поместили уже не
в отдельную, а
в общую камеру.
Одобрив такое намерение ее, Егор Егорыч и Сверстов поджидали только возвращения
из тюрьмы Музы Николаевны, чтобы узнать от нее,
в каком душевном настроении находится осужденный. Муза Николаевна, однако, не вернулась домой и вечером поздно прислала острожного фельдшера, который грубоватым солдатским голосом доложил Егору Егорычу, что Муза Николаевна осталась на ночь
в тюремной
больнице, так как господин Лябьев сильно заболел. Сусанна Николаевна, бывшая при этом докладе фельдшера, сказала, обратясь к мужу...
Gnadige Frau между тем об этих разговорах и объяснениях с прелестным существом
в непродолжительном времени сообщила своему мужу, который обыкновенно являлся домой только спать; целые же дни он возился
в больнице, объезжал соседние деревни,
из которых доходил до него слух, что там много больных, лечил даже у крестьян лошадей, коров, и когда он таким образом возвратился однажды домой и, выпив своей любимой водочки, принялся ужинать, то gnadige Frau подсела к нему.
—
Из больницы, умер было совсем… — отвечал тот. — Вообразите, посадили меня на диету умирающих… Лежу я, голодаю, худею, наконец мне вообразилось, что я
в святые попал, и говорю: «О, чудо
из чудес и скандал для небес, Дьяков
в раке и святитель
в усах, при штанах и во фраке!»
— Понимаю, — начала gnadige Frau, но не успела договорить своей мысли, потому что
в это время вошел Сверстов, только что вернувшийся
из больницы и отыскивавший свою супругу. Войдя, он сразу же заметил, что обе дамы были на себя не похожи. Растерявшись и сам от того, что увидел, он зачем-то сказал жене...
Неизвестно, дошло ли до Петеньки это письмо; но не дальше как через месяц после его отсылки Порфирий Владимирыч получил официальное уведомление, что сын его, не доехавши до места ссылки, слег
в одном
из попутных городков
в больницу и умер.
С этим поручиком Жеребятниковым я познакомился еще
в первое время моего лежанья
в больнице, разумеется
из арестантских рассказов.
Я вышел
из больницы под руку с девушкой. Она качалась, как больная, плакала.
В руке у нее был сжатый
в ком платок; поочередно прикладывая его к глазам, она свертывала платок все туже и смотрела на него так, как будто это было самое драгоценное и последнее ее.
Я много раз это видел
в военных
больницах, особенно
в Петербурге; казаки
из староверов, ах как спокойно это совершают!
В последнюю свою поездку Брагин привез
из города Архипа, который только что был выпущен
из больницы: от прежнего красавца-парня осталась одна тень, так что Татьяна Власьевна
в первую минуту даже не узнала своего внука.
Хворал все больше и больше, а все просил не отправлять
в больницу. Я за него резал его кубики и с кем-нибудь
из товарищей
из других пар ссыпал и его и свои на рамы. Все мне охотно помогали, особенно Суслик, — старика любила и уважала вся казарма.
— Рождеством я заболел, — рассказывал Улан, — отправили меня с завода
в больницу, а там конвойный солдат признал меня, и попал я
в острог как бродяга. Так до сего времени и провалялся
в тюремной
больнице, да и убежал оттуда
из сада, где больные арестанты гуляют… Простое дело — подлез под забор и драла… Пролежал
в саду до потемок, да
в Будилов, там за халат эту сменку добил. Потом на завод узнать о Репке — сказали, что
в больнице лежит. Сторож Фокыч шапчонку да штаны мне дал… Я
в больницу вчера.
«Но что же? — спрашивает себя Андрей Ефимыч, открывая глаза. — Что же
из этого? И антисептика, и Кох, и Пастер, а сущность дела нисколько не изменилась. Болезненность и смертность все те же. Сумасшедшим устраивают балы и спектакли, а на волю их все-таки не выпускают. Значит, все вздор и суета, и разницы между лучшею венскою клиникой и моею
больницей,
в сущности, нет никакой».
В отчетном году было обмануто двенадцать тысяч человек; все больничное дело, как и двадцать лет назад, построено на воровстве, дрязгах, сплетнях, кумовстве, на грубом шарлатанстве, и
больница по-прежнему представляет
из себя учреждение безнравственное и
в высшей степени вредное для здоровья жителей.
Хотел писать о том, как легко ходить по улицам
в холодном пальто, и какая чувствуется отрада при виде распустившихся перед Мариинской
больницей тополей; о том, что мы едим уже сморчки и щи
из свежей крапивы, а недавно лакомились даже ботвиньей; о том, что думаем вскорости перебраться на дачу, а там пойдут ягоды, щи
из свежей капусты, свежепросольные огурцы…
Он вынес
из больницы что-то по-новому тяжёлое, мрачный образ этого человека глубоко врезался
в память. Увеличилось ещё одним количество людей, обиженных жизнью. Он хорошо запомнил слова сторожа и переворачивал их на все лады, стараясь понять их смысл. Они мешали ему, возмущая глубину его души, где хранил он свою веру
в справедливость бога.
Книжка, вся истрепанная, полуразорванная, у меня еще цела с дорогими автографами, а карточку
в девяностых годах взяла одна студентка и не отдала. Студентка эта давно уже доктор и служит
в одной
из детских
больниц. Наверное, карточку хранит как зеницу ока. И на этом спасибо.
Судьба их всех одинакова, и будущее каждой
из них не разнится: или смерть
в больнице и под забором, или при счастливом исходе — торговля гнилыми яблоками и селедками здесь же на рынке…
— Дурно кончил. Теперь
из Нижнего,
в больнице лежал месяца три, правая рука сломана, сам развинтился… Все болит, Прохорыч!
В лавках нам, рабочим, сбывали тухлое мясо, леглую муку и спитой чай;
в церкви нас толкала полиция,
в больницах нас обирали фельдшера и сиделки, и если мы по бедности не давали им взяток, то нас
в отместку кормили
из грязной посуды; на почте самый маленький чиновник считал себя вправе обращаться с нами, как с животными, и кричать грубо и нагло: «Обожди!
Увы! и они, подобно мне, находятся
в больнице умалишенных, и я
в эту самую минуту вижу
из окна, как добродетельный адвокат прогуливается под руку с Менандром
в саду
больницы, а"православный жид"притаился где-то под кустом
в той самой позе,
в которой он,
в Ахалцихе, изумил присяжных.