Неточные совпадения
Степан Аркадьич получал и читал либеральную газету, не крайнюю, но
того направления, которого держалось большинство. И, несмотря на
то, что ни наука, ни искусство, ни политика собственно не интересовали его, он твердо держался
тех взглядов на все эти предметы, каких держалось большинство и его газета, и
изменял их, только когда большинство
изменяло их, или, лучше сказать, не
изменял их, а они сами в нем незаметно изменялись.
И, откинувшись в угол кареты, она зарыдала, закрываясь руками. Алексей Александрович не пошевелился и не
изменил прямого направления взгляда. Но всё лицо его вдруг приняло торжественную неподвижность мертвого, и выражение это не изменилось во всё время езды до дачи. Подъезжая к дому, он повернул к ней голову всё с
тем же выражением.
— Я полагаю, что муж передал вам
те причины, почему я считаю нужным
изменить прежние свои отношения к Анне Аркадьевне, — сказал он, не глядя ей в глаза, а недовольно оглядывая проходившего через гостиную Щербацкого.
И Левину и молодому малому сзади его эти перемены движений были трудны. Они оба, наладив одно напряженное движение, находились в азарте работы и не в силах были
изменять движение и в
то же время наблюдать, что было перед ними.
«Я, — думала она, — не привлекала к себе Стиву; он ушел от меня к другим, и
та первая, для которой он
изменил мне, не удержала его
тем, что она была всегда красива и весела.
— Ты не сердишься, что я вызвала тебя? Мне необходимо было тебя видеть, — сказала она; и
тот серьезный и строгий склад губ, который он видел из-под вуаля, сразу
изменил его душевное настроение.
Прелесть, которую он испытывал в самой работе, происшедшее вследствие
того сближение с мужиками, зависть, которую он испытывал к ним, к их жизни, желание перейти в эту жизнь, которое в эту ночь было для него уже не мечтою, но намерением, подробности исполнения которого он обдумывал, — всё это так
изменило его взгляд на заведенное у него хозяйство, что он не мог уже никак находить в нем прежнего интереса и не мог не видеть
того неприятного отношения своего к работникам, которое было основой всего дела.
Но, делая эти поправки, он не
изменял фигуры, а только откидывал
то, что скрывало фигуру.
Как всегда держась чрезвычайно прямо, своим быстрым, твердым и легким шагом, отличавшим ее от походки других светских женщин, и не
изменяя направления взгляда, она сделала
те несколько шагов, которые отделяли ее от хозяйки, пожала ей руку, улыбнулась и с этою улыбкой оглянулась на Вронского.
Я ничего не могу делать, ничего начинать, ничего
изменять, я сдерживаю себя, жду, выдумывая себе забавы — семейство Англичанина, писание, чтение, но всё это только обман, всё это
тот же морфин.
Она вытянула лицо и, полузакрыв глаза, быстро
изменила выражение лица, сложила руки, и Вронский в ее красивом лице вдруг увидал
то самое выражение лица, с которым поклонился ему Алексей Александрович. Он улыбнулся, а она весело засмеялась
тем милым грудным смехом, который был одною из главных ее прелестей.
— К чему тут еще Левин? Не понимаю, зачем тебе нужно мучать меня? Я сказала и повторяю, что я горда и никогда, никогда я не сделаю
того, что ты делаешь, — чтобы вернуться к человеку, который тебе
изменил, который полюбил другую женщину. Я не понимаю, не понимаю этого! Ты можешь, а я не могу!
Столько же доводов было тогда за этот шаг, сколько и против, и не было
того решительного повода, который бы заставил его
изменить своему правилу: воздерживаться в сомнении; но тетка Анны внушила ему через знакомого, что он уже компрометтировал девушку и что долг чести обязывает его сделать предложение.
Но ласки матери и сына, звуки их голосов и
то, что они говорили, — всё это заставило его
изменить намерение. Он покачал головой и, вздохнув, затворил дверь. «Подожду еще десять минут», сказал он себе, откашливаясь и утирая слезы.
— Пожалуйста, не трогай и не учи меня! — сказал Левин, раздосадованный этим вмешательством кучера. Точно так же, как и всегда, вмешательство привело бы его в досаду, и тотчас же с грустью почувствовал, как ошибочно было его предположение о
том, чтобы душевное настроение могло тотчас же
изменить его в соприкосновении с действительностью.
Он постоянно наблюдал и узнавал всякого рода людей и в
том числе людей-мужиков, которых он считал хорошими и интересными людьми, и беспрестанно замечал в них новые черты,
изменял о них прежние суждения и составлял новые.
На мгновенье она очнулась и ужаснулась
тому, что
изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
Вронский и Анна всё в
тех же условиях, всё так же не принимая никаких мер для развода, прожили всё лето и часть осени в деревне. Было между ними решено, что они никуда не поедут; но оба чувствовали, чем долее они жили одни, в особенности осенью и без гостей, что они не выдержат этой жизни и что придется
изменить ее.
— Как же ты послала сказать княжне, что мы не поедем? — хрипло прошептал ещё раз живописец ещё сердитее, очевидно раздражаясь ещё более
тем, что голос
изменяет ему и он не может дать своей речи
того выражения, какое бы хотел.
— Костанжогло. [В ранней редакции — Скудронжогло. В дальнейшем Гоголь
изменил эту фамилию на Костанжогло. Так печаталось во всех изданиях второго
тома «Мертвых душ».]
Мазурка раздалась. Бывало,
Когда гремел мазурки гром,
В огромной зале всё дрожало,
Паркет трещал под каблуком,
Тряслися, дребезжали рамы;
Теперь не
то: и мы, как дамы,
Скользим по лаковым доскам.
Но в городах, по деревням
Еще мазурка сохранила
Первоначальные красы:
Припрыжки, каблуки, усы
Всё
те же; их не
изменилаЛихая мода, наш тиран,
Недуг новейших россиян.
«Так ты женат! не знал я ране!
Давно ли?» — «Около двух лет». —
«На ком?» — «На Лариной». — «Татьяне!»
«Ты ей знаком?» — «Я им сосед». —
«О, так пойдем же». Князь подходит
К своей жене и ей подводит
Родню и друга своего.
Княгиня смотрит на него…
И что ей душу ни смутило,
Как сильно ни была она
Удивлена, поражена,
Но ей ничто не
изменило:
В ней сохранился
тот же тон,
Был так же тих ее поклон.
С первой молодости он держал себя так, как будто готовился занять
то блестящее место в свете, на которое впоследствии поставила его судьба; поэтому, хотя в его блестящей и несколько тщеславной жизни, как и во всех других, встречались неудачи, разочарования и огорчения, он ни разу не
изменил ни своему всегда спокойному характеру, ни возвышенному образу мыслей, ни основным правилам религии и нравственности и приобрел общее уважение не столько на основании своего блестящего положения, сколько на основании своей последовательности и твердости.
Я в первый раз в жизни
изменил в любви и в первый раз испытал сладость этого чувства. Мне было отрадно переменить изношенное чувство привычной преданности на свежее чувство любви, исполненной таинственности и неизвестности. Сверх
того, в одно и
то же время разлюбить и полюбить — значит полюбить вдвое сильнее, чем прежде.
Когда матушка улыбалась, как ни хорошо было ее лицо, оно делалось несравненно лучше, и кругом все как будто веселело. Если бы в тяжелые минуты жизни я хоть мельком мог видеть эту улыбку, я бы не знал, что такое горе. Мне кажется, что в одной улыбке состоит
то, что называют красотою лица: если улыбка прибавляет прелести лицу,
то лицо прекрасно; если она не
изменяет его,
то оно обыкновенно; если она портит его,
то оно дурно.
В коммуне эта роль
изменит всю теперешнюю свою сущность, и что здесь глупо,
то там станет умно, что здесь, при теперешних обстоятельствах, неестественно,
то там станет совершенно естественно.
Да об чем вас спрашивать, — закудахтал вдруг Порфирий Петрович, тотчас же
изменяя и тон и вид и мигом перестав смеяться, — да не беспокойтесь, пожалуйста, — хлопотал он,
то опять бросаясь во все стороны,
то вдруг принимаясь усаживать Раскольникова, — время терпит, время терпит-с, и все это одни пустяки-с!
Но тут голос
изменил ей, и в
то же время она почувствовала, что Павел Петрович ухватил и стиснул ее руку… Она посмотрела на него, и так и окаменела. Он стал еще бледнее прежнего; глаза его блистали, и, что всего было удивительнее, тяжелая, одинокая слеза катилась по его щеке.
— Вот и
изменило вам хваленое чувство собственного достоинства, — флегматически заметил Базаров, между
тем как Аркадий весь вспыхнул и засверкал глазами. — Спор наш зашел слишком далеко… Кажется, лучше его прекратить. А я тогда буду готов согласиться с вами, — прибавил он вставая, — когда вы представите мне хоть одно постановление в современном нашем быту, в семейном или общественном, которое бы не вызывало полного и беспощадного отрицания.
Клим Самгин чувствовал себя так, точно сбросил с плеч привычное бремя и теперь требовалось, чтоб он
изменил все движения своего тела. Покручивая бородку, он думал о вреде торопливых объяснений. Определенно хотелось, чтоб представление о Марине возникло снова в
тех ярких красках, с
тою интригующей силой, каким оно было в России.
Самгин уходил, еще более убежденный в
том, что не могут быть долговечны, не могут
изменить ход истории события, которые создаются десятками таких единиц.
Иногда Клим испытывал желание возразить девочке, поспорить с нею, но не решался на это, боясь, что Лида рассердится. Находя ее самой интересной из всех знакомых девочек, он гордился
тем, что Лидия относится к нему лучше, чем другие дети. И когда Лида вдруг капризно
изменяла ему, приглашая в тарантас Любовь Сомову, Клим чувствовал себя обиженным, покинутым и ревновал до злых слез.
— Вас, юристов, эти вопросы не так задевают, как нас, инженеров. Грубо говоря — вы охраняете права
тех, кто грабит и кого грабят, не
изменяя установленных отношений. Наше дело — строить, обогащать страну рудой, топливом, технически вооружать ее. В деле призвания варягов мы лучше купца знаем, какой варяг полезней стране, а купец ищет дешевого варяга. А если б дали денег нам, мы могли бы обойтись и без варягов.
В
том, что говорили у Гогиных, он не услышал ничего нового для себя, — обычная разноголосица среди людей, каждый из которых боится порвать свою веревочку,
изменить своей «системе фраз». Он привык думать, что хотя эти люди строят мнения на фактах, но для
того, чтоб не считаться с фактами. В конце концов жизнь творят не бунтовщики, а
те, кто в эпохи смут накопляют силы для жизни мирной. Придя домой, он записал свои мысли, лег спать, а утром Анфимьевна, в платье цвета ржавого железа, подавая ему кофе, сказала...
— Хваленые писатели, вроде, например, Толстого, — это для меня — прозаические, без фантазии, — говорил он. — Что из
того, что какой-то Иван Ильич захворал да помер или госпожа Познышева мужу
изменила? Обыкновенные случаи ничему не учат.
«
Те же слова, но — иначе произнесены. И — только. Слова не могут ничего
изменить».
Для Самгина это была встреча не из
тех, которые радуют, да и вообще он не знал таких встреч, которые радовали бы. Однако в этот час он определенно почувствовал, что, когда встречи с людями будили в нем что-то похожее на зависть, на обиду пред легкостью, с которой люди
изменяли свои позиции, свои системы фраз, — это было его ошибкой.
Но и за эту статью все-таки его устранили из университета, с
той поры, имея чин «пострадавшего за свободу», он жил уже не пытаясь
изменять течение истории, был самодоволен, болтлив и, предпочитая всем напиткам красное вино, пил, как все на Руси, не соблюдая чувства меры.
— Так, — твердо и уже громко сказала она. — Вы тоже из
тех, кто ищет, как приспособить себя к
тому, что нужно радикально
изменить. Вы все здесь суетливые мелкие буржуа и всю жизнь будете такими вот мелкими. Я — не умею сказать точно, но вы говорите только о городе, когда нужно говорить уже о мире.
— Я слишком много знаю, для
того чтоб веселиться, — ответил Клим,
изменив голос и мрачно.
Женщина улыбнулась, ковыряя песок концом зонтика. Улыбалась она своеобразно: перед
тем, как разомкнуть крепко сжатые губы небольшого рта, она сжимала их еще крепче, так, что в углах рта появлялись лучистые морщинки. Улыбка казалась вынужденной, жестковатой и резко
изменяла ее лицо, каких много.
— Зачем же дожидаться письма? Разве
тот или другой ответ может
изменить твое намерение? — спросила она, еще внимательнее глядя на него.
Она содрогалась, изнемогала, но с мужественным любопытством глядела на этот новый образ жизни, озирала его с ужасом и измеряла свои силы… Одна только любовь не
изменяла ей и в этом сне, она стояла верным стражем и новой жизни; но и она была не
та!
Он несколько лет неутомимо работает над планом, думает, размышляет и ходя, и лежа, и в людях;
то дополняет,
то изменяет разные статьи,
то возобновляет в памяти придуманное вчера и забытое ночью; а иногда вдруг, как молния, сверкнет новая, неожиданная мысль и закипит в голове — и пойдет работа.
Случается и
то, что он исполнится презрения к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому в мире злу и разгорится желанием указать человеку на его язвы, и вдруг загораются в нем мысли, ходят и гуляют в голове, как волны в море, потом вырастают в намерения, зажгут всю кровь в нем, задвигаются мускулы его, напрягутся жилы, намерения преображаются в стремления: он, движимый нравственною силою, в одну минуту быстро
изменит две-три позы, с блистающими глазами привстанет до половины на постели, протянет руку и вдохновенно озирается кругом…
Потом уже начинались повторения: рождение детей, обряды, пиры, пока похороны не
изменят декорации; но ненадолго: одни лица уступают место другим, дети становятся юношами и вместе с
тем женихами, женятся, производят подобных себе — и так жизнь по этой программе тянется беспрерывной однообразною тканью, незаметно обрываясь у самой могилы.
— Да, конечно. Она даже ревнует меня к моим грекам и римлянам. Она их терпеть не может, а живых людей любит! — добродушно смеясь, заключил Козлов. — Эти женщины, право, одни и
те же во все времена, — продолжал он. — Вон у римских матрон, даже у жен кесарей, консулов патрициев — всегда хвост целый… Мне — Бог с ней: мне не до нее, это домашнее дело! У меня есть занятие. Заботлива, верна — и я иногда, признаюсь, — шепотом прибавил он, —
изменяю ей, забываю, есть ли она в доме, нет ли…
Если скульптура
изменит мне (Боже сохрани! я не хочу верить: слишком много говорит за), я сам казню себя, сам отыщу
того, где бы он ни был — кто первый усомнился в успехе моего романа (это — Марк Волохов), и торжественно скажу ему: да, ты прав: я — неудачник!
А у него этого разлада не было. Внутреннею силою он отражал внешние враждебные притоки, а свой огонь горел у него неугасимо, и он не уклоняется, не
изменяет гармонии ума с сердцем и с волей — и совершает свой путь безупречно, все стоит на
той высоте умственного и нравственного развития, на которую, пожалуй, поставили его природа и судьба, следовательно, стоит почти бессознательно.
«Я буду не один, — продолжал я раскидывать, ходя как угорелый все эти последние дни в Москве, — никогда теперь уже не буду один, как в столько ужасных лет до сих пор: со мной будет моя идея, которой я никогда не
изменю, даже и в
том случае, если б они мне все там понравились, и дали мне счастье, и я прожил бы с ними хоть десять лет!» Вот это-то впечатление, замечу вперед, вот именно эта-то двойственность планов и целей моих, определившаяся еще в Москве и которая не оставляла меня ни на один миг в Петербурге (ибо не знаю, был ли такой день в Петербурге, который бы я не ставил впереди моим окончательным сроком, чтобы порвать с ними и удалиться), — эта двойственность, говорю я, и была, кажется, одною из главнейших причин многих моих неосторожностей, наделанных в году, многих мерзостей, многих даже низостей и, уж разумеется, глупостей.