Неточные совпадения
Она пишет детскую книгу и никому не
говорит про это, но мне читала, и я давал рукопись Воркуеву… знаешь, этот
издатель… и сам он писатель, кажется.
Его слушали молча, и Самгин был уверен, что слушают враждебно. Жена
издателя тихонько
говорила...
— Мормолад? А, кажется, надобно
говорить — мармелад, — пробормотала супруга
издателя. — Хотите чаю? — предложила она.
Кутузов
говорил в приемной
издателя, там стоял рояль, широкий ковровый диван, кожаные кресла и очень много горшков с геранью.
Юлия понять не могла, что такое
говорит Мари; в своей провинциальной простоте она всех писателей и
издателей и редакторов уважала безразлично.
«Впредь же мы будем помещать только учтивые критики», —
говорят издатели.
В другом месте он же
говорит, что
издателям хорошо «иметь возле бока «Были и небылицы»: когда листа недостает в книге, тогда заказать можно лист, аки попадьям пирог у просвирни.
Любословы критиковали неправильности языка, а в предисловии к этим критикам в то же время
издатели (вероятно, сама Екатерина)
говорили: «Один из
издателей нижайше просит, чтоб дозволено ему было и не всегда исправные свои сочинения в «Собеседнике» помещать, так как он ни терпенья, ни времени не имеет свои сочинения переправлять, а притом и не хочет никого тяготить скукою поправлять его против грамматики преступления».
Вследствие таких толков
издатель счел необходимым поместить, под названием «Английской прогулки», защиту «Отрывка», уверяющую, что автор вовсе не имел в виду оскорбить «целый дворянский корпус», что он более ни о чем не
говорит, как только о злоупотреблениях, которых, конечно, сами дворяне не одобряют, и пр.
В «Прогулке» выводится приятель
издателя, который
говорит ему...
Издатель «Вечеров» в самом начале своего журнала
говорит о том, что «ябеды узловатее становятся, а крючки больше растут, подьячие богатеют», и пр.
Скрытность его характера, неожиданный отъезд из Москвы, без предварительного совета с нами, печатанье своих сочинений в Петербурге, поручение такого важного дела человеку совершенно неопытному, тогда как Шевырев соединял в себе все условия, нужные для
издателя, не
говоря уже о горячей и преданной дружбе; наконец, свидание Гоголя в Петербурге с людьми нам противными, о которых он думал одинаково с нами (как-то с Белинским, Полевым и Краевским), все это вместе поселило некоторое недоверие даже в Шевыреве и во мне...
Вот один из самых важнейших случаев российской истории! —
говорит издатель сей повести.
Ничто меня не заставляло решиться на такой шаг. И никто решительно не отсоветовал. Напротив, Писемский и те, кто ближе стояли к журналу, не
говоря уже о самом
издателе, выставляли мне дело весьма для меня если не соблазнительным, то выполнимым и отвечающим моему положению как молодого писателя, так преданного интересам литературы и журнализма.
С самим
издателем — Михаилом Достоевским я всего один раз
говорил у него в редакции, когда был у него по делу. Он смотрел отставным военным, а на литератора совсем не смахивал, в таком же типе, как и Краевский, только тот был уже совсем седой, а этот еще с темными волосами.
Вообще таких русских, которые сейчас бы кинулись к бывшему
издателю «Колокола», почти что не было. Баре из Елисейских полей не поехали бы к нему на поклон, молодежи было, как я уже
говорил, очень мало, эмигрантов — несколько человек, да и то из таких, которые были уже с ним по Женеве, что называется, «в контрах».
Я не
говорю уже об актерах и купцах, но ты трогаешь, например, редактора-издателя «Русского Мира», а он все-таки полковник.
Он
говорил о людской несправедливости, о редакционном кумовстве, о неумении выбирать и ценить людей редакторами и
издателями.