Неточные совпадения
Вронскому было сначала неловко за то, что он не знал и первой статьи о Двух Началах, про которую ему говорил
автор как про что-то
известное.
Но оно и не прошло так: на минуту все, даже сонные и забитые, отпрянули, испугавшись зловещего голоса. Все были изумлены, большинство оскорблено, человек десять громко и горячо рукоплескали
автору. Толки в гостиных предупредили меры правительства, накликали их. Немецкого происхождения русский патриот Вигель (
известный не с лицевой стороны по эпиграмме Пушкина) пустил дело в ход.
Когда я пришел первый раз к Струве, то у него сидел И. Скворцов-Степанов, впоследствии
известный большевик, редактор «Известий»,
автор многочисленных брошюр по безбожной пропаганде.
И он перечислил с десяток пьес, которые, судя по афишам, принадлежали перу одного
известного режиссера, прославившегося обилием переделок иностранных пьес. Его я знал и считал, что он
автор этих пьес.
Это был А. А. Стахович,
известный коннозаводчик и
автор интересных мемуаров, поклонник Пушкина и друг Гоголя. В своем имении «Пальне» под Ельцом он поставил в парке памятник Пушкину: бюст на гранитном пьедестале.
Но явилась помощь, — в школу неожиданно приехал епископ Хрисанф [Епископ Хрисанф —
автор известного трехтомного труда — «Религии древнего мира», статьи — «Египетский метампсихоз», а также публицистической статьи — «О браке и женщине». Эта статья, в юности прочитанная мною, произвела на меня сильное впечатление. Кажется, я неверно привел титул ее. Напечатана в каком-то богословском журнале семидесятых годов. (Комментарий М. Горького.)], похожий на колдуна и, помнится, горбатый.
В одном из таких кабинетов сидело четверо — две дамы и двое мужчин:
известная всей России артистка певица Ровинская, большая красивая женщина с длинными зелеными египетскими глазами и длинным, красным, чувственным ртом, на котором углы губ хищно опускались книзу; баронесса Тефтинг, маленькая, изящная, бледная,ее повсюду видели вместе с артисткой; знаменитый адвокат Рязанов и Володя Чаплинский, богатый светский молодой человек, композитор-дилетант,
автор нескольких маленьких романсов и многих злободневных острот, ходивших по городу.
28 Вспомнил — и сделалось мне так весело, так весело, что я не воздержался и сообщил о своем открытии соседу (оказалось, что это был ЛабулИ,
автор известного памфлета «Paris en Amerique», [«Париж в Америке»] а ныне сенатор и стыдливый клерикал) 29.
— Калинович, — отвечал он, ожидая, что тот спросит, не
автор ли он
известной повести «Странные отношения», но студент не спросил.
Мечтательности, чувствительности, которую некогда так хлопотал распространить добродушный Карамзин [Карамзин Николай Михайлович (1766—1826) —
известный русский писатель и историк,
автор повести «Бедная Лиза», пользовавшейся большим успехом.], — ничего этого и в помине нет: тщеславие и тщеславие, наружный блеск и внутренняя пустота заразили юные сердца.
Автор этого рисунка, впоследствии мой большой приятель, Лавр Лаврович Белянкин, неподкупно честный человек, но «злой на перо», сотрудник «Развлечения» с начала издания,
известный художник-миниатюрист с четким рисунком, умевший схватывать типичные черты оригинала и живо передававший сходство лиц.
Совершенно неожиданно «Развлечение» перешло в собственность Ивану Андреевичу Морозову, книжнику-лубочнику с Никольской, издававшему копеечные листовки и разные «страшные» повести или романы
известных писателей, но под другими названиями, а то и под теми же, но
авторы были другие.
Здесь мне кажется возможным сказать несколько слов об этой комнате; она была хоть и довольно большая, но совершенно не походила на масонскую спальню Крапчика; единственными украшениями этой комнаты служили: прекрасный портрет английского поэта Эдуарда Юнга [Юнг Эдуард (1683—1765) — английский поэт,
автор известной поэмы «Жалобы или Ночные думы» («Ночи»).], написанный с него в его молодости и представлявший мистического поэта с длинными волосами, со склоненною несколько набок печальною головою, с простертыми на колена руками, персты коих были вложены один между другого.
Важно одно, именно, чтобы она до
известной степени удовлетворяла самого
автора и служила выражением его внутреннего человека.
Конечно, до
известной степени он явится подражателем кого-нибудь из своих любимых авторов-предшественников, — это неизбежно, как детские болезни, — но
автор начинается только там, где начинает проявлять свое я, где внесет свое новое, маленькое новое, но все-таки свое.
Художественное произведение может быть выражением
известной идеи не потому, что
автор задался этой идеей при его создании, а потому, что
автора его поразили такие факты действительности, из которых эта идея вытекает сама собою.
Есть
известные аксиомы, без которых мышление невозможно, и их всякий
автор предполагает в своем читателе так же, как всякий разговаривающий в своем собеседнике.
Ставши на
известную точку зрения, которая ему кажется наиболее справедливою, он излагает читателям подробности дела, как он его понимает, и старается им внушить свое убеждение в пользу или против разбираемого
автора.
Мы нисколько не думаем, чтобы всякий
автор должен был создавать свои произведения под влиянием
известной теории; он может быть каких угодно мнений, лишь бы талант его был чуток к жизненной правде.
Затем помещено письмо Трясучкина, который извещает, что поэт Булкин совсем не"недоразумение", а
автор известного стихотворения"Воззри в лесах на бегемота", а редактор Ноздрев в выноске на это возражает:"Но кажется, что это стихотворение, или приблизительно в этом роде, принадлежит перу Ломоносова?
Проекту предпослано вступление, в котором
автор объясняет, что хотя он, со времени
известного происшествия, живет в деревне не у дел, но здоровье его настолько еще крепко, что он и на другом поприще мог бы довольно многое «всеусерднейше и не к стыду» совершить.
Ирландцы, — говорит Бокль, [Бокль Генри Томас (1821–1862) — английский либерально-буржуазный историк и социолог-позитивист,
автор известной книги «История цивилизации в Англии», переведенной на русский язык.] — несвободны потому, что питаются картофелем.
Ничипоренко вел себя так, как ведут себя предприниматели, описанные в некоторых
известных повестях и в романах, но то, что люди в повестях и романах, по воле
авторов, слушают развеся уши, за то в действительной жизни сплошь и рядом называют человека дураком и просят его выйти за двери.
Шаховской был
известный полуночник и хотел было немедленно начать чтение новой своей пиесы; но было уже поздно, мы все были утомлены от наслаждения прекрасным весенним днем и просили
автора отложить чтение до завтра.
Кроме этих «записок» и «Былей и небылиц», в «Собеседнике» помещены еще следующие статьи, писанные Екатериною: 1) ответы на вопросы Фонвизина (ч. III, ст XVII); 2) ответ на письмо к
автору «Былей и небылиц» (ч. VII, ст. XX); 3) письмо неизвестного каноника ignorante bambmelli, по поводу того же письма (ч. VII, ст. X); 4) «Общества незнающих ежедневная записка», подписанная: «Скрепил
известный каноник» (ч. VIII, ст. VI).
Автор этого письма говорит о Клире как о лице хорошо ему
известном и оправдывает его отзыв о Марке Аврелии; в заключение же говорит с огорчением: «Критики, а особливо вмешивающиеся в дела политические, которых не знают ни малейшей связи, всегда будут иметь прекрасное поле рассыпать свои рассказы».
Фонвизин, еще тогда не
автор «Недоросля», но уже
известный «Бригадиром» (29), постоянно принимал участие в «Собеседнике», печатая в ней свой опыт «Сословника», свои «Вопросы», «Челобитную российской Минерве», «Поучение иерея Василия» (30).
Что это были за лица и особы, оставалось
известным только
автору.
Что сказал бы на такое объяснение почтенный г. Сухомлинов,
автор известной статьи о языкознании в древней Руси?
Когда здесь жил, в деревне, Рафаил Михайлыч [Рафаил Михайлыч — Зотов (1795—1871), писатель и драматург, театральный деятель,
автор широко
известных в свое время романов «Леонид или черты из жизни Наполеона I» и «Таинственный монах».], с которым мы были очень хорошо знакомы и почти каждый день видались и всегда у них брали книги.
Многие из тех, кому он читал свою пиесу, очень ее хвалили; но молодой
автор не мог иметь доверенности к своим судьям; а потому по приезде своем в Петербург, в самом начале 1815 года, где он поступил опять на службу в тот же Департамент горных и соляных дел, тем же помощником столоначальника — Загоскин решился отдать на суд свою комедию
известному комическому писателю, князю Шаховскому, хотя и не был с ним знаком.
Итак, я постараюсь только определить: удовлетворительно ли он исполнил свою задачу, смотря на предмет с собственной,
известной точки зрения
автора?
Еще в 1841 году, во втором томе
известного великолепного альманаха, «Сто русских литераторов», изданного Смирдиным, был напечатан довольно большой рассказ Загоскина под названием «Официальный обед». Из этого забавного, но несколько растянутого рассказа, в 1850 же году,
автор сделал комедию в прозе, кажется, в трех действиях: «Заштатный город». Вероятно на сцене она была бы очень весела и смешна; но пиеса эта, по независевшим от
автора причинам, не была играна на театре и не была напечатана.
[Теперь это делается иначе, как я узнал от Н. П. В. (Н. П. В. — Здесь и в последующих случаях, вероятно, Николай Петрович Вагнер (1829–1901) — ученый-зоолог, профессор Казанского и Петербургского университетов,
автор известных «Повестей, сказок и рассказов Кота-Мурлыки».): ящик имеет стеклянное дно и, обернув его, можно видеть испод бабочкиных крыльев.
Это даже подало, говорят, повод одному
известному русскому критику объявить произведения Марка Вовчка «мерзостно-отвратительными картинками» и, причисливши их к обличительной литературе, вследствие этого отвергнуть в
авторе их всякий талант литературный.
Словом, перед нами не страстно влюбленный, до самопожертвования любящий человек, рассказывающий о заблуждениях и страданиях своей милой, об оскорблениях, нанесенных его сердцу, о поругании его святыни; перед нами просто
автор, неловко взявший
известную форму рассказа, не подумав о том, какие она на него налагает обязанности.
В состав экспедиционного отряда вошли следующие лица: начальник экспедиции,
автор настоящей книги, В. К. Арсеньев, и его сотрудники: помощник по хозяйственной и организационной части Т. А. Николаев,
известный флорист Н. А. Десулави, естественник-геолог С. Ф. Гусев и большой знаток охотничьего дела, сотрудник журнала «Наша охота» И. А. Дзюль.
По отношению к первому, снисходительнейшие читатели еще милостиво извиняют
автора приведением в его оправдание слов Гоголя, что «хорошего русского человека будто бы рельефно нельзя изображать», но зато по отношению к Ларе суд этот гораздо строже:
автор слышит укоризны за неясность нравственного образа этой женщины, напоминающей, по словам некоторых судей, таких
известных им лиц, которые, «не называясь умопомешанными, поступают как сумасшедшие».
В этом сходстве, которое находят между Ларой и знакомыми читателям с
известной стороны лицами,
автор видит для себя достаточное успокоение.
Как я сказал выше, в казанском обществе я не встречал ни одного
известного писателя и был весьма огорчен, когда кто-то из товарищей, вернувшись из театра, рассказывал, что видел ИА.Гончарова в креслах. Тогда
автор „Обломова“ (еще не появившегося в свет) возвращался из своего кругосветного путешествия через Сибирь, побывал на своей родине в Симбирске и останавливался на несколько дней в Казани.
Завтракать с нами Луи Блан пригласил Джона Морлея, и тогда уже
известного писателя,
автора замечательных этюдов о Дидро и Руссо, редактора"Fortnightly Review"после Льюиса, который и основал этот журнал.
Как
автор романа, я не погрешил против субъективнойправды. Через все это проходил его герой. Через все это проходил и я. В романе — это монография, интимная история одного лица, род «Ученических годов Вильгельма Мейстера», разумеется с соответствующими изменениями! Ведь и у олимпийца Гете в этой первой половине романа нет полной объективной картины, даже и многих уголков немецкой жизни, которая захватывала Мейстера только с
известных своих сторон.
В числе моих более близких знакомых французов состоял уже с позапрошлого зимнего сезона приятель Вырубова и русского химика Лугинина — уже очень
известный тогда в парижских интеллигентных сферах профессор Медицинской школы по кафедре химии Альфред Наке. О нем я и раньше знал, как об
авторе прекрасного учебника, который очень ценился и у нас. Вырубов быт уже с ним давно в приятельских отношениях, когда я познакомился с Наке.
Беря в общем, тогдашний губернский город был далеко не лишен культурных элементов. Кроме театра, был интерес и к музыке, и местный барин Улыбышев,
автор известной французской книги о Моцарте, много сделал для поднятия уровня музыкальности, и в его доме нашел оценку и всякого рода поддержку и талант моего товарища по гимназии, Балакирева.
Но в пьесах Дюма привлекали не одни их темы, а также и то, как
известные типы и характеры поставлены, как развивались нравственные коллизии и как симпатии
автора клонятся к тому, что и мы считали тогда достойным сочувствия.
Это стихотворение взято у А. Навроцкого,
автора известной песни «Утес Стеньки Разина» (Есть на Волге утес…). Он в то время издавал либерально-консервативный журнал «Русская речь». Папа выписывал этот журнал, и он ему очень нравился.
Из живущих — типом такого литературного дельца может служить второстепенный романист и драматург Бело, достаточно
известный и русской публике
автор «Огненной женщины».
— Упоминание об оперетте Р. Планкетта, очевидно, связано со скандальным событием театральной хроники: в «Русском календаре на 1885 год А. Суворина», в отделе «Русская летопись», под 7 января 1884 г. напечатано: «
Известный антрепренер Лентовский, за постановку 6-ти опереток без разрешения
авторов, приговорен Московским окружным судом к заключению в смирительном доме».] в пользу раненных в битве Б. Маркевича с Театрально-литературным комитетом 1 руб.
У нас была своя образованность, представителями которой были Максим-грек, митрополит Макарий, составитель громадного свода жития святых,
известного под именем «Великих Четьих-Миней», и летописного свода — «Степной книги», протопоп Сильвестр,
автор «Домостроя», князь Курбский, наконец сам Иоанн IV и другие.