Неточные совпадения
Шла уже вторая
неделя после святой; стояли теплые, ясные, весенние дни; в арестантской палате отворили окна (решетчатые, под которыми ходил часовой).
Самгин принял все это как попытку Варвары выскользнуть из-под его влияния, рассердился и с
неделю не ходил к ней, уверенно ожидая, что она сама придет. Но она не
шла, и это беспокоило его, Варвара, как зеркало, была
уже необходима, а кроме того он вспомнил, что существует Алексей Гогин, франт, похожий на приказчика и, наверное, этим приятный барышням. Тогда, подумав, что Варвара, может быть, нездорова, он
пошел к ней и в прихожей встретил Любашу в шубке, в шапочке и, по обыкновению ее, с книгами под мышкой.
Через
неделю после того он
шел с поникшей головой за гробом Наташи, то читая себе проклятия за то, что разлюбил ее скоро, забывал подолгу и почасту, не берег, то утешаясь тем, что он не властен был в своей любви, что сознательно он никогда не огорчил ее, был с нею нежен, внимателен, что, наконец, не в нем, а в ней недоставало материала, чтоб поддержать неугасимое пламя, что она уснула в своей любви и
уже никогда не выходила из тихого сна, не будила и его, что в ней не было признака страсти, этого бича, которым подгоняется жизнь, от которой рождается благотворная сила, производительный труд…
Выучиться этому можно в две
недели, далее
уже пойдет бессознательно.
— Надежда Васильевна живет теперь в Узле,
уж вторая
неделя пошла. Да.
— Как я рада видеть вас… — торопливо говорила Надежда Васильевна, пока Привалов раздевался в передней. — Максим
уж несколько раз спрашивал о вас… Мы пока остановились у доктора. Думали прожить несколько дней, а теперь
уж идет вторая
неделя. Вот сюда, Сергей Александрыч.
— Которая
уж неделя пошла… — вздыхает Лука.
Старик, под рукой, навел кое-какие справки через Ипата и знал, что Привалов не болен, а просто заперся у себя в комнате, никого не принимает и сам никуда не
идет. Вот
уж третья
неделя пошла, как он и глаз не кажет в бахаревский дом, и Василий Назарыч несколько раз справлялся о нем.
Голову Григория обмыли водой с уксусом, и от воды он совсем
уже опамятовался и тотчас спросил: «Убит аль нет барин?» Обе женщины и Фома
пошли тогда к барину и, войдя в сад, увидали на этот раз, что не только окно, но и дверь из дома в сад стояла настежь отпертою, тогда как барин накрепко запирался сам с вечера каждую ночь вот
уже всю
неделю и даже Григорию ни под каким видом не позволял стучать к себе.
Но тут возникли другие затруднения: морозы с каждым днем становились сильнее;
недели через две в легкой осенней одежде
идти будет
уже невозможно.
Уже две
недели, как мы
шли по тайге. По тому, как стрелки и казаки стремились к жилым местам, я видел, что они нуждаются в более продолжительном отдыхе, чем обыкновенная ночевка. Поэтому я решил сделать дневку в Лаохозенском стойбище. Узнав об этом, стрелки в юртах стали соответственно располагаться. Бивачные работы отпадали: не нужно было рубить хвою, таскать дрова и т.д. Они разулись и сразу приступили к варке ужина.
Вот какие были два первые свиданья. Но этот второй обед
идет уже как следует; они теперь
уже с толком рассказывают друг другу свои истории, а вчера бог знает, что они говорили; они и смеются, и задумываются, и жалеют друг друга; каждому из них кажется, что другой страдал еще больше… Через полторы
недели нанята маленькая дача на Каменном острове, и они поселяются на ней.
Она сейчас же увидела бы это, как только прошла бы первая горячка благодарности; следовательно, рассчитывал Лопухов, в окончательном результате я ничего не проигрываю оттого, что
посылаю к ней Рахметова, который будет ругать меня, ведь она и сама скоро дошла бы до такого же мнения; напротив, я выигрываю в ее уважении: ведь она скоро сообразит, что я предвидел содержание разговора Рахметова с нею и устроил этот разговор и зачем устроил; вот она и подумает: «какой он благородный человек, знал, что в те первые дни волнения признательность моя к нему подавляла бы меня своею экзальтированностью, и позаботился, чтобы в уме моем как можно поскорее явились мысли, которыми облегчилось бы это бремя; ведь хотя я и сердилась на Рахметова, что он бранит его, а ведь я тогда же поняла, что, в сущности, Рахметов говорит правду; сама я додумалась бы до этого через
неделю, но тогда это было бы для меня
уж не важно, я и без того была бы спокойна; а через то, что эти мысли были высказаны мне в первый же день, я избавилась от душевной тягости, которая иначе длилась бы целую
неделю.
— Да-с, вступаю в законный брак, — ответил он застенчиво. Я удивлялся героической отваге женщины, решающейся
идти за этого доброго, но
уж чересчур некрасивого человека. Но когда, через две-три
недели, я увидел у него в доме девочку лет восьмнадцати, не то чтоб красивую, но смазливенькую и с живыми глазками, тогда я стал смотреть на него как на героя.
Недели с три каждый день я, не разгибая спины, мучился часа по два сряду, покуда наконец не достиг кой-каких результатов. Перо вертелось
уже не так сильно; рука почти не ерзала по столу; клякс становилось меньше; ряд палок
уже не представлял собой расшатавшейся изгороди, а
шел довольно ровно. Словом сказать, я
уже начал мечтать о копировании палок с закругленными концами.
Майор зачастил. Каждый раз, приходя в аббатство, он приносил бутылку рома, а чаю через каждые две
недели фунт. Такое
уж он, по-видимому, придумал «положение». Вдова радовалась, что дело
идет на лад, и все дальше углублялась в матримониальные мечты.
Воевал король Степан с турчином.
Уже три
недели воюет он с турчином, а все не может его выгнать. А у турчина был паша такой, что сам с десятью янычарами мог порубить целый полк. Вот объявил король Степан, что если сыщется смельчак и приведет к нему того пашу живого или мертвого, даст ему одному столько жалованья, сколько дает на все войско. «
Пойдем, брат, ловить пашу!» — сказал брат Иван Петру. И поехали козаки, один в одну сторону, другой в другую.
Сваты даже легонько повздорили и разошлись недовольные друг другом. Особенно недоволен был Тит: тоже
послал бог свата, у которого семь пятниц на
неделе. Да и бабы хороши! Те же хохлы наболтали, а теперь валят на баб. Во всяком случае, дело выходит скверное: еще не начали, а
уж разговор
пошел по всему заводу.
До Петрова дня оставались еще целые сутки, а на росстани народ
уже набирался. Это были все дальние богомольцы, из глухих раскольничьих углов и дальних мест. К о. Спиридонию
шли благочестивые люди даже из Екатеринбурга и Златоуста,
шли целыми
неделями. Ключевляне и самосадчане приходили последними, потому что не боялись опоздать. Это было на руку матери Енафе: она побаивалась за свою Аглаиду… Не вышло бы чего от ключевлян, когда узнают ее. Пока мать Енафа мало с кем говорила, хотя ее и знали почти все.
— Помилуйте, там
уж аресты
идут.
Неделю назад, говорят, двадцать человек в одну ночь арестовали.
Неделя шла за
неделей, и
уже приближались рождественские праздники, а Розанов не делал ни шагу за ворота больницы.
Пошла уже пятая
неделя, как мы жили одни, и наконец такая жизнь начала сильно действовать на мой детский ум и сердце.
Раз Смитиха сошлась с этой кумой (помнишь, у Бубновой девка-то набеленная? — теперь она в смирительном доме), ну и
посылала с ней это письмо и написала
уж его, да и не отдала, назад взяла; это было за три
недели до ее смерти…
Она умерла две
недели спустя. В эти две
недели своей агонии она
уже ни разу не могла совершенно прийти в себя и избавиться от своих странных фантазий. Рассудок ее как будто помутился. Она твердо была уверена, до самой смерти своей, что дедушка зовет ее к себе и сердится на нее, что она не приходит, стучит на нее палкою и велит ей
идти просить у добрых людей на хлеб и на табак. Часто она начинала плакать во сне и, просыпаясь, рассказывала, что видела мамашу.
— Здешний, из Долгинихи, Федор Никитин Чурилин. А Зайцем прозван оттого, что он на всяком месте словно бы из-под куста выпрыгнул. Где его и не ждешь, а он тут. Крестьянством не занимается, а только маклерит. Чуть где прослышит, что в разделку
пошло — ему
уж и не сидится. С
неделю места есть, как он около нас кружит, да я все молчал. Сам, думаю, придет — ан вот и пришел.
Одним словом, чем дольше
шли работы консультации, тем положение Ришелье делалось невыносимее, и он
уже потерял всякую веру даже в Прейна, у которого вечно семь пятниц на
неделе.
Поэтому в ротах
шла, вот
уже две
недели, поспешная, лихорадочная работа, и воскресный день с одинаковым нетерпением ожидался как усталыми офицерами, так и задерганными, ошалевшими солдатами.
— "Что ж, говорю, разве
уж больно худо дело?"–"Да так-то, говорит, худо, что через
неделю, много через две, разрешенью быть надо; ты, говорит, подумай, матушка, одно только детище и было да и то в крапиву
пошло!"А сам, знаешь, говорит это, да так-то, сердечный, льется-разливается.
Тоска настигла меня немедленно, как только Блохины и Старосмысловы оставили Париж. Воротившись с проводин, я ощутил такое глубокое одиночество, такую неслыханную наготу, что чуть было сейчас же не
послал в русский ресторан за бесшабашными советниками. Однако на этот раз воздержался. Во-первых, вспомнил, что я
уж больше трех
недель по Парижу толкаюсь, а ничего еще порядком не видал; во-вторых, меня вдруг озарила самонадеянная мысль: а что, ежели я и независимо от бесшабашных советников сумею просуществовать?
Несмотря на твердое намерение начать службу, Калинович, однако, около
недели медлил
идти представиться директору. Петербург
уж начинал ему давать себя окончательно чувствовать, и хоть он не знал его еще с бюрократической стороны, но
уж заранее предчувствовал недоброе. Робко и нерешительно
пошел он, наконец, одним утром и далеко не той смелою рукою, как у редактора, дернул за звонок перед директорской квартирой. Дверь ему отворил курьер.
— Умный бы старик, но очень
уж односторонен, — говорил он,
идя домой, и все еще, видно, мало наученный этими опытами, на той же
неделе придя в казначейство получать пенсию, не утерпел и заговорил с казначеем о Калиновиче.
Он давно
уже был болен, и давно бы пора ему было
идти лечиться; но он с каким-то упорным и совершенно ненужным терпеньем преодолевал себя, крепился и только на праздниках ушел в госпиталь, чтоб умереть в три
недели от ужасной чахотки; точно сгорел человек.
А
послав его к Палаге, забрался в баню, влез там на полок, в тёмный угол, в сырой запах гниющего дерева и распаренного листа берёзы. Баню не топили всего с
неделю времени, а пауки
уже заткали серыми сетями всё окно, развесили петли свои по углам. Кожемякин смотрел на их работу и чувствовал, что его сердце так же крепко оплетено нитями немых дум.
— К дядюшке-то? А плюньте на того, кто вам это сказал! Вы думаете, я постоянный человек, выдержу? В том-то и горе мое, что я тряпка, а не человек!
Недели не пройдет, а я опять туда поплетусь. А зачем? Вот подите: сам не знаю зачем, а поеду; опять буду с Фомой воевать. Это
уж, батюшка, горе мое! За грехи мне Господь этого Фомку в наказание
послал. Характер у меня бабий, постоянства нет никакого! Трус я, батюшка, первой руки…
Наступила страстная
неделя. Осажденные питались одною глиною
уже пятнадцатый день. Никто не хотел умереть голодною смертью. Решились все до одного (кроме совершенно изнеможенных)
идти на последнюю вылазку. Не надеялись победить (бунтовщики так укрепились, что
уже ни с какой стороны к ним из крепости приступу не было), хотели только умереть честною смертию воинов.
Вот он просидел
уже полчаса, час, и ему надоело до тоски; неужели здесь можно прожить день,
неделю и даже годы, как эти люди? Ну вот он сидел, прошелся и опять сел; можно
пойти и посмотреть в окно и опять пройтись из угла в угол. А потом что? Так и сидеть все время, как истукан, и думать? Нет, это едва ли возможно.
Срок платежа вышел
уже неделю тому назад, и хотя Глеб нимало не сомневался в честности озерского рыбака, но считал, что все же надежнее, когда деньга в кармане; недолго гадая и думая,
послал он туда дядю Акима.
Через минуту Зинаида Федоровна
уже не помнила про фокус, который устроили духи, и со смехом рассказывала, как она на прошлой
неделе заказала себе почтовой бумаги, но забыла сообщить свой новый адрес и магазин
послал бумагу на старую квартиру к мужу, который должен был заплатить по счету двенадцать рублей. И вдруг она остановила свой взгляд на Поле и пристально посмотрела на нее. При этом она покраснела и смутилась до такой степени, что заговорила о чем-то другом.
Вспомнил он, как его не пустили в церковь, как он
пошел в трактир, напился пьян,
неделю без просыпу пил, как его выгнали со службы за пьянство и как он, спустив с себя приличное платье, стал завсегдатаем погребка… Вот
уж с лишком год, как он день сидит в нем, а на ночь выходит на угол улицы и протягивает руку за пятаком на ночлег, если не получает его от загулявшего в погребке гостя или если товарищи по «клоповнику» не раздобудутся деньгами.
— Полно, брат! по-латыни-та говорить! Не об этом речь: я слыву хлебосолом, и надобно сегодня поддержать мою
славу. Да что наши дамы не едут! Я разослал ко всем соседям приглашения: того и гляди, станут наезжать гости; одному мне не управиться, так сестра бы у меня похозяйничала. А
уж на будущей
неделе я стал бы у нее хозяйничать, — прибавил Ижорской, потрепав по плечу Рославлева. — Что, брат, дождался, наконец? Ведь свадьба твоя решительно в воскресенье?
— А говорю вообще про дворянство; я же —
слава богу! — вон у меня явилась способность писать проекты; я их более шести написал, один из них
уже и утвержден, так что я
недели через две пятьдесят тысяч за него получу; но комизм или, правильнее сказать, драматизм заключается в том, что через месяц я буду иметь капитал, которого, вероятно, хватит на всю остальную мою жизнь, но теперь сижу совершенно без денег, и взять их неоткуда: у дочери какой был маленький капиталец, перебрал весь; к этим же разным торгашам я обращаться не хочу, потому что люблю их держать в почтительном отдалении от себя, чтобы они мне были обязаны, а не я им!
Сначала
недели две морщится, скучный ходит (Евдокимыч говорил: „В первую холеру я с покойным папенькой вашим в ростепель в Москву ездил — с тех самых пор ноги мозжат“), потом влезает на печку и
уж не слезает оттуда: значит, смерть
идет.
Уже две
недели, как я перестал ходить в академию: сижу дома и пишу. Работа совершенно измучила меня, хотя
идет успешно. Следовало бы сказать не хотя, а тем более, что
идет успешно. Чем ближе она подвигается к концу, тем все страшнее и страшнее кажется мне то, что я написал. И кажется мне еще, что это — моя последняя картина.
— Кокошкин давно
уже познакомил меня с ним, но князь мало обращал на меня внимания: он любил светскость и бойкость в молодых людях, а именно этих качеств я не имел никогда, я был даже немножко дик с людьми, не коротко знакомыми; впрочем, князь пригласил меня на свой спектакль, который
шел недели за две до «Двух Фигаро».
— Вот, единожды,
пойдет эдак-то снег
неделю, месяц, всю зиму, лето, и — тогда задохнутся все на земле… Тут
уж никакие лопаты не помогут… Да. И — хорошо бы! Сразу всем дуракам — конец…
Нижняя Маша тоже подсела к столу и с таинственным видом рассказала, что вот
уже неделя, как каждый день по утрам во дворе показывается какой-то неизвестный мужчина с черными усами и в пальто с барашковым воротником: войдет во двор, поглядит на окна большого дома и
пойдет дальше — к корпусам; мужчина ничего себе, видный…
Сегодня приходил наш экзекутор с тем, чтобы я
шел в департамент, что
уже более трех
недель как я не хожу на должность.
Исправник. Где он, каналья, может скрываться?.. Другая ведь
уж неделя теперь
пошла…
Правда, Макар не видел еще рассвета, но, судя по пространству, ему казалось, что они
шли уже целую
неделю: так много они оставили за собой падей и сопок [Падь — ущелье, овраг между горами; сопка — остроконечная гора.
Он
уже их вел, а я подошел к одному и говорю на ухо: «Мне, говорю, все равно,
идите хочь куда хотите, а как вы люди в здешних местах неизвестные и мне вас ужасно жалко, то я вам скажу, чтобы вы лучше за этим человеком не ходили, потому что у них в гостинице на прошлой
неделе богомольцу одному подсыпали порошку и обокрали».