Неточные совпадения
Я
шел как пьяный. Дерсу тоже перемогал себя и еле-еле
волочил ноги. Заметив впереди, с левой стороны, высокие утесы, мы заблаговременно перешли на правый берег реки. Здесь Кулумбе сразу разбилась на 8 рукавов. Это в значительной степени облегчило нашу переправу. Дерсу всячески старался меня подбодрить. Иногда он принимался шутить, но
по его лицу я видел, что он тоже страдает.
…Резкий лязг металлических колец, сдвигаемых
по проволоке. Царские двери закрыты, задернута завеса…
По рядам шорох, легкое движение разбивает оцепенелое забытье.
Слава богу, — половина отошла. Хорошо слаженный хор затягивает Херувимскую.
Медленно
идя по шоссе, с трудом
волоча ноги в огромных калошах, Ромашов неотступно глядел на этот волшебный пожар.
Проснулся он внезапно, точно кто толкнул его в бок, вскочил и, не отдавая себе отчета, куда и зачем,
пошел опять
по дороге. Море совсем угасло, на берегу никого не было, дорога тоже была пуста. Коттеджи спали, освещаемые месяцем сверху, спали также высокие незнакомые деревья с густою, тяжелою зеленью, спало недопаханное квадратное поле, огороженное
проволокой, спала прямая дорога, белевшая и искрившаяся бледною полоской…
Утром Пугачев опять увидел перед собою своего грозного гонителя; но не смутился, а смело
пошел на Михельсона, отрядив свою пешую
сволочь противу донских и чугуевских казаков, стоящих
по обоим крылам отряда.
И когда в конце концов предприятие
пошло по десять копеек за рубль, только тогда стало понятно, что вся эта
сволочь действовала
по заранее обдуманной системе и получала за свой подлый образ действий определенное жалованье от другой, более богатой и ловкой компании.
Лука. Человек — не верит… Должна, говорит, быть… ищи лучше! А то, говорит, книги и планы твои — ни к чему, если праведной земли нет… Ученый — в обиду. Мои, говорит, планы самые верные, а праведной земли вовсе нигде нет. Ну, тут и человек рассердился — как так? Жил-жил, терпел-терпел и всё верил — есть! а
по планам выходит — нету! Грабеж!.. И говорит он ученому: «Ах ты…
сволочь эдакой! Подлец ты, а не ученый…» Да в ухо ему — раз! Да еще!.. (Помолчав.) А после того
пошел домой и — удавился!..
Бегушев поклонился m-me Меровой с некоторым недоумением, как бы не понимая, зачем его представляют этой даме, а m-me Мерова кинула только пристальный, но короткий на него взгляд и
пошла, безбожнейшим образом
волоча длинный хвост своего дорогого платья
по грязному полу сеней…
Утро тихое, ясное. Табун
пошел в поле. Холстомер остался. Пришел странный человек, худой, черный, грязный, в забрызганном чем-то черным кафтане. Это был драч. Он взял, не поглядев на него, повод оброти, надетой на Холстомера, и повел. Холстомер
пошел спокойно, не оглядываясь, как всегда
волоча ноги и цепляя задними
по соломе. Выйдя за ворота, он потянулся к колодцу, но драч дернул и сказал: — Не к чему.
Спятил я свою тройку, взял топор в руки, подхожу к серому. «
Иди, говорю, с дороги — убью!» Повел он ухом одним. Не
иду, мол. Ах ты! Потемнело у меня в глазах, волосы под шапкой так и встают… Размахнулся изо всей силы, бряк его
по лбу… Скричал он легонько, да и свалился, протянул ноги… Взял я его за ноги,
сволок к хозяину и положил рядом, обок дороги. Лежите!..
И, ещё не решив, следует [ли] ему
идти в сад, Тихон Павлович уже
шёл по ней, глядя на фонари, развешенные вдоль аллеи на
проволоке и бросавшие на бурую дорожку разноцветные пятна.
Она
идет высоко над землей
по тонкой, дрожащей
проволоке, невыносимо режущей ноги…
Перекрестился Жилин, подхватил рукой замок на колодке, чтобы не бренчал,
пошел по дороге, — ногу
волочит, а сам все на зарево поглядывает, где месяц встает. Дорогу он узнал. Прямиком
идти верст восемь. Только бы до лесу дойти прежде, чем месяц совсем выйдет. Перешел он речку, — побелел уже свет за горой.
Пошел лощиной,
идет, сам поглядывает: не видать еще месяца. Уж зарево посветлело и с одной стороны лощины все светлее, светлее становится. Ползет под гору тень, все к нему приближается.
*
Если крепче жмут,
То сильней орешь.
Мужику одно:
Не топтали б рожь.
А как
пошла по ней
Тут рать Деникина —
В сотни верст легла
Прямо в никь она.
Над такой бедой
В стане белых ржут.
Валят сельский скот
И под водку жрут.
Мнут крестьянских жен,
Девок лапают.
«Так и надо вам,
Сиволапые!
Ты, мужик, прохвост!
Сволочь, бестия!
Отплати-кось нам
За поместия.
Отплати за то,
Что ты вешал знать.
Эй, в кнуты их всех,
Растакую мать...
*
И пушки бьют,
И колокола плачут.
Вы, конечно, понимаете,
Что это значит?
Много было роз,
Много было маков.
Схоронили Петра,
Тяжело оплакав.
И с того ль, что там
Всякий
сволок был,
Кто всерьез рыдал,
А кто глаза слюнил.
Но с того вот дня
Да на двести лет
Дуракам-царям
Прямо счету нет.
И все двести лет
Шел подземный гуд:
«Мы придем, придем!
Мы возьмем свой труд.
Мы сгребем дворян
Да
по плеши им,
На фонарных столбах
Перевешаем...
— А как он не пустит-то? — сказала Матренушка. — Что у тебя, пожитков, что ли, больно много? Сборы, что ли, долгие у тебя
пойдут?
Пошла из дому
по́ воду, а сама сюда — и дело с концом… Да чего тут время-то
волочить — оставайся теперь же. Барыня
пошлет сказать дяде, чтоб он тебя не ждал. Как, Варварушка, по-твоему? — прибавила она, обращаясь к Варваре Петровне.
Час спустя они
шли уже, едва
волоча свои утомленные ноги,
по пыльной, горячей дороге. Впереди их, за полосой синевших рощ и садов, белели колокольни и ратуша маленького венгерского городка.
По левую руку пестрела красивая деревушка Гольдауген.
Час
шел за часом, — медленно, медленно… У меня слипались глаза. Стоило страшного напряжения воли, чтоб держать голову прямо и
идти, не
волоча ног. Начинало тошнить… Минутами сознание как будто совсем исчезало, все в глазах заволакивалось туманом; только тускло светился огонь лампы, и слышались тяжелые отхаркивания Игната. Я поднимался и начинал ходить
по комнате.
— Никак нет… Дозвольте вас спросить, ваше благородие: неужто вы
по совести
пошли служить этой
сволочи?
Заморгал глазами, потянул в себя носом и,
волоча ноги, побрел к себе за бузину. Опять попытался плакать. Ни слезинки! Делать нечего. Воровато огляделся, послюнявил пальцы.
По щекам протянулись две широкие мокрые полосы. Я
пошел к девочкам и спросил Юлю, сердито всхлипывая...
Мы двинулись к железной дороге и
пошли вдоль пути на юг. Валялись разбитые в щепы телеграфные столбы,
по земле тянулась исковерканная
проволока. Нас нагнал казак и вручил обоим главным врачам
по пакету. Это был приказ из корпуса. В нем госпиталям предписывалось немедленно свернуться, уйти со станции Шахе (предполагалось, что мы уж там) и воротиться на прежнее место стоянки к станции Суятунь.
«
Пойди,
сволочь, с моего места!» — «От
сволочи слышу…» — «Да дайте же ей, сукиной дочке, тяф, бычьим ребром
по зубам, — что ж она на мою падаль распространилась…»
Левонтий,
волоча ноги,
пошел затворять двери, и Стягин услыхал, как он довольно громко сказал по-русски, обращаясь к Леонтине...