Неточные совпадения
Кое-как дотащился я до речки Исты, уже знакомой моим снисходительным читателям, спустился с кручи и
пошел по желтому и сырому песку в направлении ключа, известного во всем околотке
под названием «Малиновой воды».
Ущелье, по которому мы
шли, было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом бежала вода. Распадок [Местное
название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь на деревьях были старые затески, они привели нас на тропинку. Гольд
шел впереди и все время внимательно смотрел
под ноги. Порой он нагибался к земле и разбирал листву руками.
С перевала мы спустились к реке Папигоузе, получившей свое
название от двух китайских слов: «папи» — то есть береста, и «гоуз» — долинка [Или «река, по которой много леса».]. Речка эта принимает в себя справа и слева два горных ручья. От места слияния их начинается река Синанца, что значит — Юго-западный приток. Дальше долина заметно расширяется и
идет по отношению к Сихотэ-Алиню
под углом в 10°. Пройдя по ней 4 км, мы стали биваком на берегу реки.
На следующий день, 17 июня, мы расстались со стариком. Я подарил ему свой охотничий нож, а А.И. Мерзляков — кожаную сумочку. Теперь топоры нам были уже не нужны. От зверовой фанзы вниз по реке
шла тропинка. Чем дальше, тем она становилась лучше. Наконец мы дошли до того места, где река Синь-Квандагоу сливается с Тудагоу. Эта последняя течет в широтном направлении,
под острым углом к Сихотэ-Алиню. Она значительно больше Синь-Квандагоу и по справедливости могла бы присвоить себе
название Вай-Фудзина.
Родился в Париже, воспитывался в Оксфорде, прослужил некоторое время в качестве attachй при посольстве в Берлине, но далее по службе не
пошел и наконец поселился в Москве, где корчил из себя англомана и писал сочинение
под названием: «Река времетечения», в котором каждый вечер, ложась спать, прибавлял по одной строчке.
Терешка махнул рукой, повернулся на каблуках и побрел к стойке. С ним пришел в кабак степенный, седобородый старик туляк Деян, известный по всему заводу
под названием Поперешного, — он всегда
шел поперек миру и теперь высматривал кругом, к чему бы «почипляться». Завидев Тита Горбатого, Деян поздоровался с ним и, мотнув головой на галдевшего Терешку, проговорил...
Потихоньку я выучил лучшие его стихотворения наизусть. Дело доходило иногда до ссоры, но ненадолго: на мировой мы обыкновенно читали наизусть стихи того же князя Долгорукова,
под названием «Спор». Речь
шла о достоинстве солнца и луны. Я восторженно декламировал похвалы солнцу, а Миницкая повторяла один и тот же стих, которым заканчивался почти каждый куплет: «Все так, да мне луна милей». Вот как мы это делали...
Арина Петровна то и дело наезжала из Погорелки к «доброму сыну», и
под ее надзором деятельно
шли приготовления, которым покуда не давалось еще
названия.
В этот сезон В. П. Далматов закончил свою пьесу «Труд и капитал», которая была, безусловно, запрещена и после уже, через несколько лет,
шла под каким-то другим
названием. В этот же год он начал повесть и вывел в ней актера-бродягу, который написал «Катехизис актера».
Так говорит сам Наполеон, так говорят почти все французские писатели; а есть люди (мы не скажем, к какой они принадлежат нации), которые полагают, что французские писатели всегда говорят правду — даже и тогда, когда уверяют, что в России нет соловьев; но есть зато фрукт величиною с вишню, который называется арбузом; что русские происходят от татар, а венгерцы от славян; что Кавказские горы отделяют Европейскую Россию от Азиатской; что у нас знатных людей обыкновенно венчают архиереи; что ниема глебониш пописко рюскоф — самая употребительная фраза на чистом русском языке; что
название славян происходит от французского слова esclaves [рабы] и что, наконец, в 1812 году французы били русских, когда
шли вперед, били их же, когда бежали назад; били
под Москвою,
под Тарутиным,
под Красным,
под Малым Ярославцем,
под Полоцком,
под Борисовым и даже
под Вильною, то есть тогда уже, когда некому нас было бить, если б мы и сами этого хотели.
Немцы называют Нерунгом узкую полосу земли, которая,
идя от самого Данцига, вдается длинным мысом в залив Балтийского моря, известный в Германии
под названием Фриш-Гафа.
Он, бывало, прежде всего зайдет в конюшню посмотреть, ест ли кобылка сено (у Ивана Ивановича кобылка саврасая, с лысинкой на лбу; хорошая очень лошадка); потом покормит индеек и поросенков из своих рук и тогда уже
идет в покои, где или делает деревянную посуду (он очень искусно, не хуже токаря, умеет выделывать разные вещи из дерева), или читает книжку, печатанную у Любия Гария и Попова (
названия ее Иван Иванович не помнит, потому что девка уже очень давно оторвала верхнюю часть заглавного листка, забавляя дитя), или же отдыхает
под навесом.
Между нами, мужиками и купечеством по-простее,
идет игра
под названием: в горку; игра, так сказать, нехитрая, но презадорливая, главная в ней пружина выжидать хорошей карты — она тебе одним коном воротит все убытки.
В Петербурге во мнении многих подобною худою
славою долго пользовалось характерное здание бывшего Павловского дворца, известное нынче
под названием Инженерного замка.
Никита
идет в переднюю и начинает извлекать из щетки, при помощи сюртука, звуки, известные
под названием шурханья. Стебельков, при помощи складного зеркала в желтой деревянной оправе и pommade hongroise [Венгерской помады (фр.).], начинает доводить свои усы до возможного совершенства. Наконец усы приведены в полный порядок, а шурханье в передней все еще продолжается.
Ардальон согласился и на извозчике полетел домой за черновою рукописью. Его душила злость и досада, но в тщетном бессилии злобы он только награждал себя
названиями осла и дурака, а Верхохлебову
посылал эпитеты подлеца и мерзавца. «Двести пятьдесят рублей — шутка сказать! — так-таки ни за что из-под носа вот прахом развеялись!.. Экой мерзавец! Чуть три половины не отнял! Три половины! Тьфу, подлец какой!»
Слышно, что кое-где по городу гуляют какие-то прокламации,
под названием «Великорусс» и «К молодой России», но видеть их самому еще не приходилось, а толки-то — толки об этом предмете
идут горячие и нескончаемые!
Упорная война продолжалась семь лет, почему в истории и известна
под названием «семилетней»; она то приводила Пруссию на край гибели, то возносила ее короля на высокую степень военной
славы, и была замечательна еще внутренним своим смыслом, потому что не вызывалась существенными интересами союзников, и только одной Австрии могла принести большие выгоды.
На том и кончилось по приговору стряпчего, что Горлицын философ, хотя многие и не понимали этого слова: с того времени и
пошел он слыть в городе
под этим
названием.
Случайность и гениальность дают ему победу
под Аустерлицом, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть,
название, которое он себе дал, и его идеал величия и
славы, который кажется всем чем-то прекрасным и разумным.